А что нам деньги - их всегда можно напечатать

В последнее время мы видим, что все большее количество принципиальных, стратегических решений принимается без учета текущих коммерческих интересов - не в погоне за пресловутой «максимизацией прибыли», а для достижения совершенно иных, внеэкономических по своей сути целей.

Примеры бросаются в глаза.

Евросоюз, несмотря на кризис и удешевление энергоносителей, реализует масштабную программу развития альтернативной энергетики. Да, на его мотивацию влияет страх новых «газовых войн» и желание развить соответствующие отрасли, но это не главное.

Противодействие глобальному потеплению (в ходе которого на Ближнем Востоке выпадает снег) стало новой идеологемой, едва ли не основой новой идентичности. Да, не только его антропогенный характер, но и сам факт его осуществления толком не доказан, но здесь дело не в фактах (и не в маниакальном желании, как полагают одержимые местечковой манией величия, нагадить бесконечно «поднимающейся с колен» России), а в потребности в новой идее. «Я его слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила» - нужна идея, и Европа идет за той идеей, которая есть.

На другой стороне Земли - и в географическом, и в цивилизационном плане - Китай осуществляет масштабный технологический рывок, при котором заменяются даже вполне рентабельные, с чисто экономической точки зрения, но устаревшие технологии. С точки зрения коммерческого интереса - это невыгодно, с точки зрения стратегического развития - рискованно.

И с точки зрения коммерческой мотивации это выглядит странно: зачем идти на риск, когда прибыль не определена?

Однако коммерческая мотивация при принятии системных решений уходит, уступая место иным ценностям, и ее сторонникам остается лишь тешить себя смутным ощущением мошенничества и упущенной выгоды.

Ценности неумолимо заменяют прибыль в качестве движущей человечество силы.

Время господства денег как мотива деятельности заканчивается, и кризис оформляет это в ощущение «исчерпанности привычной модели развития» и «выработанности ресурсов современного капитализма».

Информационные технологии преобразуют в соответствии со своими потребностями не только формы организации человечества, приспособленные под прошлые информационные технологии, но и его мотивацию.

Деньги теряют значение, как золото, ставшее из сакрального предмета материалом для электротехники. Да, они остаются важными, но лишь «внутри» новых ценностей, как золото сохраняет свою значимость в век бумажных ассигнаций.

«Новая ценность», конечно же, старая: свобода - или меняются формы организации человечества, а не сам человек.

Новизна заключается, прежде всего, в механизме достижения этой свободы: теперь она все больше создается и ограничивается технологиями подобно тому, как еще совсем недавно она создавалась и ограничивалась деньгами.

И человечество, еще совсем недавно стремившееся к деньгам, стремится к технологиям и решительно подчиняет им деньги. Вдруг выясняется, что «в случае чего» их можно взять и напечатать.

Это колоссальное изменение проходит без и помимо дичающей России. Мы не понимаем происходящего и весело смеемся над неуклюжестью решений, бессмысленностью формулировок, необоснованностью тезисов, по своей испорченности воспринимая новую стратегию мира как проявление корысти и желания в очередной раз обмануть нас... Так моряки парусных судов издевались над неуклюжестью, копотью и вонью первых пароходов.

Сегодняшние решения Запада и Китая нащупываются во тьме грядущего: для их логически стройного обоснования нет еще самого основания, самого способа мышления. Их ошибки неизбежны - но это ошибки созидания нового мира, неминуемо исправляемые по ходу дела стремительно прозревающими строителями.

Мир бежит не за деньгами, но за технологиями, неотделимыми от общественной культуры; на место структурно разделенному социуму приходит социум интегрированный, сплавленный технологиями и культурой в качественно новое единство.

Если мы не успеем вписаться в этот процесс и стать его необходимой частью, если мы будем продолжать непонимающе издеваться над растущим на глазах новым миром - мы не успеем найти в нем своего места.

Не «достойного», а вообще никакого.