Зачем нужны богатство и успех?

Если мы заблудились где-либо, нам необходим верный ориентир, без которого мы не сможем отыскать дорогу. И ясно: ориентир этот не может зависеть от нашего желания, от наших представлений о нужном направлении — он должен пребывать как бы вне нас и выше нас, иначе мы будем обречены на блуждания в бездорожье. Так и в море житейском: без верных и вне нашей воли находящихся координат мы неизбежно затеряемся и не сможем одолеть бурной пучины, в которой барахтаемся от рождения до смерти.

Ориентиры и координаты не должны зависеть от нашего стремления, поэтому они не могут быть созданы собственными усилиями человека, всегда соблазняемого личным интересом, не обязательно материальным и корыстным, но всегда ограниченным субъективными воззрениями на мир. Истина, помогающая нам не сбиться с жизненного пути, исходит от Божественной мудрости, от Откровения свыше. Мы можем принимать или не принимать ее, это зависит от веры, но последствия такого приятия или неприятия недурно бы осмыслить заранее, поскольку речь идет о конечной судьбе нашей.

Одна из важнейших заповедей, данных нам Христом Спасителем, звучит так: не собирайте себе сокровищ на земле, но собирайте себе сокровища на небе (Мф. 6, 19–20). Признаемся, что отчасти это нам не понятно и кажется даже не вполне приемлемым: сокровища на земле слишком притягательны. Нынешнее время диктует идеал как раз именно таких сокровищ, отовсюду звучит призыв добиваться житейского успеха, стремиться к богатству, материальному благополучию. Собственно, ничего особенно нового в том нет: златому тельцу поклонялись еще в ветхозаветные времена, и не без успеха.

Но все же наиболее чуткие души тревожились всегда вопросом: а для чего все это? Для чего копить сокровища, есть на золоте и серебре, стяжать славу и власть? (Сокровища земные — это ведь не только деньги, но и прочие привлекательные ценности, часто вовсе бесплотные.) Один из таких чутких и беспокойных людей, Лев Толстой, однажды пришел в ужас от сознания бессмысленности человеческих стремлений:

«…Мне вдруг приходил в голову вопрос: “Ну хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, а потом?..” И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше. Или: начиная думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе: “Зачем?” Или, рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе: “А мне что за дело?” Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе: “Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, — ну и что ж!..” И я ничего не мог ответить».

Конечно, чтобы задать себе такие вопросы, необходимы незаурядность натуры и интеллектуальное мужество, но дело в том, что вопросы эти никуда не уйдут, даже если человек не проявит их на вербальном уровне: они останутся в подсознании и будут мучить человека, вызывая в нем состояние душевной пустоты и порождаемой ею депрессии.

Между прочим, на названные вопросы была попытка дать религиозный ответ — в кальвинизме. Жизненный успех, согласно этой конфессии, имеет сакральный смысл: он есть проверка избранности человека к жизни в Царстве Небесном, поскольку сама возможность или невозможность спасения предопределена заранее, и человек не властен изменить такое предопределение. Жизненный успех — критерий спасения, хотя сам по себе он не представляет ценности в этом временном бытии. Чем больше денег, тем лучше, но сами они не важны, поэтому протестанты названного толка отличались, при несомненном богатстве, пуританским, аскетическим образом жизни. Кальвинизм же стал источником буржуазного типа мышления — это обосновал, как известно, еще Макс Вебер.

Ныне сакральный смысл успеха утрачен. Успех превратился в самодостаточную ценность, в самоцель. В игру своего рода. Не спасение, но земное самоутверждение, то есть сокровище земное, обеспечивается теперь идеей богатства. А также возможность пользоваться различными житейскими благами. Но и блага житейские — тоже способ самоутверждения прежде всего. Выхвалиться состоянием, домом, маркой автомобиля стало потребностью весьма многих. Сегодня популярно утверждение: человек стоит столько, сколько денег у него на счете. «Этот стоит пять тысяч, а тот пять миллионов» — такое мнение никого не удивляет. С этой точки зрения величайшие святые не стоили ничего: они были нищими.

А ведь это тоже самообман, игра, потому что все эти миллионы, если они и есть, с собою туда не возьмешь. Если же там ничего нет, то накопительство тем более — вздор. Дотошные американцы решили узнать реальную стоимость человека: его телесного состава. Высчитали количество элементов в теле человека, прикинули по реальной цене, и оказалось: 1 доллар 25 центов. Вот сколько стоишь ты, человек.

Однако блага-то жизненные все-таки более доступны богатому, нежели бедному, и это соблазняет. Но что считать за благо? Иметь шестисотый «мерседес» и ездить на Канары? Убогий идеал. Кроме того, есть такие жизненные радости, которые не купишь ни за какие деньги, — истина банальная. Да ведь в погоне за все большими деньгами человек не успевает часто попользоваться даже тем, что можно купить за эти деньги. Расплата же за такую погоню слишком велика.

Философ А. Зиновьев, осмысляя опыт своего пребывания на Западе, рассказал, как некий его знакомый, «накопив за долгие годы беспросветного труда и хлопот более или менее приличные средства, решил наконец-то пожить как свободный человек. Но, увы, никакой счастливой жизни не получилось. Началась скука, душевная депрессия, болезни». Едкий ум Зиновьева вызнал за «внешне заманчивым образом жизни» западного человека «бедность, духовную опустошенность, моральную деградацию». И позволительно спросить: так ли уж умен был тот человек, который жизнь положил на скопление «приличных средств» — и остался у разбитого корыта?

Сегодня признается: душевная депрессия уверенно выходит на первое место среди недугов, которыми поражен человек потребительского общества. Потому что точит изнутри тот вопрос: зачем все это? И в подсознании каждого укоренена истина: легче верблюду пройти в игольные уши, чем богатому попасть в Царство Небесное. А если же человек уверен, что Царства того вовсе нет, то тем более одолевает душевная пустота.

Великие духовные мудрецы — Святые Отцы Церкви давно знали про этот недуг, который на аскетическом языке именуется унынием. Уныние есть услада дьявола и следствие безверия — эта мысль является квинтэссенцией святоотеческого осмысления того, что именуется теперь душевной депрессией. И пусть не обольщаются ревнители меркантильного успеха, удачливые бизнесмены, нувориши: не минует это никого.

Депрессия неизбежна после того, как человек осмелится задать себе те проклятые вопросы: зачем все это? И человек боится спрашивать и придумывает себе множество способов заставить себя не думать, отвлечься от жестокой реальности жизни. Наркомания или опьянение массовой культурой — среди этих средств. Но вот парадоксально: таким же средством становится сама деятельность по увеличению своего богатства. Есть даже термин: трудоголики. Это те, кто опьяняет себя работою. Не следует мнить, будто в том добродетель. Вот, например, богатейший человек планеты Билл Гейтс. Про него пишут, что он весьма скромен в быту и еде и работает по шестнадцать часов в сутки. Зачем? Или он рискует с голоду помереть, если бездельничать начнет? Кажется, давно бы пора остановиться: его миллиардов хватит на многие поколения наследников, а он все работает и работает, все продолжает гонку за новыми миллиардами. Зачем? Не обманывайтесь: он просто боится жизни. Он страшится всерьез задуматься, потому что придется заглянуть в кромешную бездну, и никакие миллиарды не помогут.

Создается замкнутый порочный круг: погоня за успехом рождает предрасположенность к депрессии, и чтобы заглушить ее, гонка лишь усиливается. Цель — ничто, движение — все. Жизнь превращается в игру, в которой можно только проиграть. Остановишься — и худо будет, как тому знакомому А. Зиновьева.

Потому что в качестве цели житейский успех абсурден.

Это давно почувствовала молодежь (на Западе раньше, потому что в нашей идеологии были иные идеалы, тоже фальшивые, но иные), она отвергла прагматические вожделения «отцов», но не имеет способностей противопоставить им нечто собственное, ограничиваясь абстрактным протестом. Так возникают разного рода хиппи, панки и прочие отрицатели материального успеха.

Вот и у нас теперь: родители откупаются от детей разного рода жизненными благами, не имея времени, желания и способностей к душевному общению. А ведь перед детьми стоят те же проклятые вопросы, и, не находя ответа на них, они так же глушат сознание свое — только не трудом, не погоней за успехом, к чему они мало способны, но наркотикам, попсой, преступлениями. Иные наши интеллектуалы, привыкшие к марксистскому (лишь отчасти верному) объяснению преступлений бедностью и социальными несправедливостями, недоумевают: откуда такой рост преступности именно в среде зажиточной? Почему дети обеспеченных сполна родителей идут на грабеж и даже убийства? Да просто это тоже наркотик, весьма будоражащий нервы.

Есть и еще одна причина, которую раскрыл в новое время умный и порочный маркиз де Сад: «…Это самая обычная вещь на свете: когда вам надоедает одно удовольствие, вас тянет к другому, и предела этому нет. Вам делается скучно от банальных вещей, вам хочется чего-нибудь необычного, и в конечном счете последним прибежищем сладострастия является преступление». В наше время именно стремление к удовольствиям объявляется истинной целью бытия (а для чего еще деньги?). Это и создает почву для роста преступности, что и вывел блистательный маркиз. Человек является потенциальным преступником, пока он верит, что «жить надо в кайф». Нравится или не нравится, но это так: именно тяга к сокровищам на земле порождает преступление. Сознаем: преступность взращивается именно на этой тяге, ибо сокровища небесные с помощью преступления добыть просто невозможно.

И еще одно недоумение: в чем причина роста самоубийств среди молодежи? Да в том, что она плохо умеет отыскивать средства против бессмысленности этого всеобщего стремления к сокровищам на земле. Один персонаж Достоевского недоумевал: как это может атеист, вполне уверившийся в своей безбожной правоте, не покончить тут же счеты с жизнью? Да многие вот и совершают то.

О бессмысленности неумеренного приобретательства сказано: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф. 16, 26). Вот ключ ко всему: можно собрать миллиарды миллиардов, но, повторимся, с собою их не забрать туда, где потребуются сокровища иные, которые и заповедано собирать. И тогда смиренный подвижник, все состояние которого в одних лохмотьях, окажется богаче всех.

Вот последствия стремления к земному успеху — необходимо это осознать. Современный человек с потребительским складом ума похож на ту рыбку, которая вдруг видит перед собой вкусного жирного червячка и думает: зачем отказывать себе в удовольствии съесть его? Не знает глупая рыбка, что червячок существует не сам по себе, но входит в жесткую систему: внутри спрятан острый крючок, привязанный к леске, соединенной с удилищем, а его держит в руках хитрый рыбак. Еще входит в ту систему горячая сковородка, и ее не миновать прельстившейся на приманку рыбке.

Для того же, кто видит истинную цель бытия в стяжании небесных сокровищ, все оценивается с точки зрения готовности к смерти и к спасению. А это возможно только при поддержке Вседержителя. «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5).

Небесное стяжается с помощью Божией. То есть истинная жизнь может совершаться только тогда, когда мы ощущаем над собою нечто Высшее нас. Достоевский писал пророчески: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно — идея о бессмертии души человеческой…».

Сказанное отнюдь не означает, что мы должны вовсе пренебречь земным. Мы пребываем на земле, и никуда не уйти от земного. И нет греха ни в плотской, ни в душевной жизни, пока человек не забывает главенства духовного в своем бытии. Православие лишь указывает на ценностную иерархию: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33). Это всё — и есть тот жизненный успех, который сам по себе не может быть истинной целью в жизни и оттого не может дать радость подлинную, а без нее в душе неизбежно рождаются пустота и отчаяние.