Письмо Ваньки Жукова на деревню дедушке из Израиля

Ванька Жуков, двадцатилетний хлопчик, привезенный полгода тому назад из Украины в Израиль к дядьке Бушприту – владельцу фалафельной в южном Тель Авиве, в ночь под Хануку не ложился спать. Дождавшись, когда все ушли в синагогу к заутрене, он достал из хозяйского шкапа ноутбук, включил его и стал писать. Прежде чем щелкать по клавиатуре, несколько раз оглянулся на двери и окна, покосился на менору со свечами, достал бутыку виски, свежий косяк и прерывисто пыхнул.

"Милый дедушка, Константин Макарыч! - писал он. – Решил накатать тебе маляву. Поздравляю с Рождеством и желаю тебе всего от господа бога. А Новый год здесь не празднуют, фейерверки не пущают и в воздух не шмаляют, хоть и ходют все по улицам с «Узи». Нету у меня радости никакой, ни накатить здесь не с кем, ни потолковать, тока с тобой, да с братвой, и то через Skype".

Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение свечек и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, работающего на подхвате у бывшего бандита, а сейчас олигарха Живадерова. Дед его, неприметный с виду мужичок, несмотря на свои 60 лет, от дел не отошел, выглядел крепким и необыкновенно подвижным, хорошо сохранившимся, благодаря фитнесу и правильному питанию. Вечно застывшая улыбка на лице и стальной взгляд пьяных глаз ни у кого не оставляли сомнений в его профессиональной деятельности, за что имел погоняло «Курок». Днем он кантуется в офисе, сортирует посетителей к боссу, балагурит с секретаршами и референтами, типа, обычный офис-менеджер. Иногда закрываются с самим хозяином и бог весть о чем толкуют. Потом пропадает он где-то дня два-три вместе с другими бойцами. Это старый боксер Михась и паренек Вьюн, прозванный так за свои черные очки и короткие ходки.

Теперь, наверное, дед сидит с братвой в любимой «Корчме», щурит глаза на ярко-красные окна, перекатывает в стакане тяжелую золотисто-коричневую жидкость и, прихлебывая, шутит: - Табачку нешто нам понюхать? - говорит он, подставляя телкам целлофановый пакетик. Телки нюхают, чихают и тащатся. Дед приходит в неописуемый восторг, заливается веселым смехом и кричит: - Эх, и хорош «герыч»!

А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю базарную площадь с ее белыми крышами и рекламами на них, посеребренные инеем, сугробы. Всё небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом...

 Ванька выдохнул, приложился к горлышку и продолжил писать: "А вчера был я на сходняке. Народ здесь простой, серьезных людей немного, о тебе знают и в дело войти помогут. А в шабат я косяка спорол, взялся местным пацанам по понятиям проблему разрулить, так обозвали шабес-гоем и намекнули: понты не давить. А надысь надумал я от нехер делать ихний "Узи" почистить, да забыл рожок отсоединить, на курок нажал, чуть хозяина не завалил. Так хозяйка меня энтим автоматом да в харю стала тыкать. Эфиопы надо мной прикалываются, мол, АК быстрее меня с завязанными глазами разобрать могут. Пришлось показать, ну и заодно, пошмалял немного, душу отвел. Ничего, зауважали. А жратвы здесь нету никакой. Утром дают питу с фалафелем и хумусом, в обед - кусок курицы, опять же с хумусом, а к вечеру – шуарму с чипсами. А чтоб шматок сала, або горилки - то хозяева сами втихаря трескают. Милый дедушка, сделай божецкую милость, приезжай сам или подгони сюда хлопцев порядок навесть. А то самому справиться в этой земле обетованной с ихним кагалом нету никакой моей возможности...

Кланяюсь тебе в ножки, и как бога прошу, пришли еще "зелени", а то без лавэ, сам понимаешь, нигде не катит, а здесь тем более, не то арабесы, не ровен час, подорвут..."

 Ванька снова отхлебнул вискаря, покривил рот, потер татуированным кулаком глаза и пыхнул косячком. Вспомнил братву, родной Подол и всхлипнул. "А я буду тебе коноплю тереть и за водкой бегать, - пошутил он, - а если что не так, то век воли не видать, за базар завсегда ответить смогу, и в зону пойти, как положено. А ежели думаешь, что должности мне нету, то я, Христа ради, могу и в охранники попроситься, або заместо Федьки водилой. Хотел было сам назад свалить, да даркон просрочен, а без него никак, миштара здесь лютует, боюсь спалиться с этой ксивой. А зимы тут нема, тока дожди, а летом пекло, особливо в хамсин. А когда вырасту большой и в дело войду, то тебя в обиду никому не дам и пристрою, как надо, а откинешься - поставлю памятник из черного граниту на Байковом кладбище. А Тель-Авив город большой. С крестами тут братва не ходит, без кипы в синагогу никого не пущают. А в маколетах и сервелат, и паштеты, и буженинка всяка разна, тока свинины мало, а та, что есть, даже на закусь не идет. Милый дедушка, а когда у Живадеровых будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный ПМ и в зеленый сундучок спрячь. Попроси еще «маслят» у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки, а то тут сплошные «Узи»". Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, что на стрелки всегда ходил дед и брал с собою внука. Веселое было время. Бывало, прежде чем вырубить «карася», дед пыхнет косячок, даст подержать ствол и, посмеиваясь над оробевшим Ванюшкой, нажмет сам на курок ... … Когда еще была жива Ванькина мать, Пелагея и держала весь Печерский район, то Ванька жил припеваючи, жрал сникерсы и от нечего делать выучился читать, писать, считать до ста и даже говорить по фене. Когда же Пелагее впаяли срок и намазали лоб зеленкой на зоне, то сироту Ваньку спровадили в гаражи водилой, а из гаражей в Израиль, в фалафельную Бушприта...

"Приезжай, милый дедушка, хоть на неделю, хоть на полгода, хоть как, теперь и визы отменили, - продолжал Ванька, - и Христом богом тебя молю, возьми сала и шмали криворожской. Пожалей сироту несчастную, а то меня от местной не вставляет, а кальяны курить - баловство одно. А скука такая, что и сказать нельзя, да и сказать толком ничего не могу - иврита не знаю. А еще кланяюсь Алене, Жиганцу, да Сидору Лютому, а «баян» мой пятикубовый никому не отдавай. Остаюсь, твой внук Иван Жуков, милый дедушка, приезжай".

Ванька написал адрес "ded.sobaka.derevna.ua" , потом почесался, подумал и прибавил: "Константину Макарычу". Довольный тем, что ему не помешали писать, он кликнул «Send» и закрыл ноутбук.

Убаюканный сладкими надеждами, он четверть часа спустя крепко спал. Ему снился офис олигарха. На диване сидит дед, на коленях у него старенький «Lenovo» и, свесив босые ноги, читает братве письмо.

Примечания.

Баян - шприц,

Даркóн - загранпаспорт,

Макóлет - продуктовый магазин,

Маслята - патроны,

Миштарá - полиция,

Карась - жертва,

Пита - лепешка,

Фалáфельная - закусочная

Хамсин - сухой и жаркий ветер из пустынь Северной Африки с песком и пылью.

Хумус - закуска, соус.