Латыши и китайцы в гражданской войне.

МЫ С КИТАЙЧОНКОМ-КУЛИ…

онец XIX века был для Китая откровенно не лучшим временем. Внешний контроль, раздел страны на сферы влияния, постоянные политические кризисы — все это не лучшим образом сказывалось на благополучии страны. Среди прочих болезненных проблем находилось перенаселение. Площадь обрабатываемой земли практически не росла на протяжении десятилетий, а вот численность сельского населения увеличивалась достаточно быстро. За последнюю четверть XIX века и первую треть ХХ население Китая выросло на треть, несмотря на все миграции. Это означало, что множество азиатов должны были покинуть свои дома и искать новое жилье. Массы китайцев отправились по планете. В 70-е годы XIX века они, например, составили 14% трудоспособного населения Калифорнии. Другие отправлялись на юго-восток: в Индонезию и Индокитай.

В Россию, разумеется, китайцы также переселялись. Первоначально их миграция ограничивалась Дальним Востоком. К концу XIX века Русский Дальний Восток имел, согласно Е.И.Нестеровой, около трехсот тысяч населения, в соседней Маньчжурии обитали девять миллионов человек, еще около трех миллионов населяли Хэйлунцзян — таким образом, по китайскую сторону границы в этом регионе жило даже не в разы, а на порядок больше людей. В 1860-е годы на Дальний Восток начали во все большем числе прибывать китайские рабочие и промысловики. В 1880-е годы с Дальнего Востока уже писали, что китайцы «без заявлений властям и по собственному произволу селятся в разных трущобах и разрабатывают землю». Интенсивность этой миграции сдерживалась только общей суровостью края, его плохим климатом и неухоженностью.

Русские постепенно осваивали Приморье, мигрантов включали в общий ход жизни империи, однако в начале ХХ века произошло всем известное событие, катастрофическое для всей цивилизации: началась Первая мировая война. На жизни китайцев этот конфликт сказался своеобразно. Русское правительство нуждалось в рабочих руках, чтобы заменить ушедших на фронт мужчин, поэтому людей старались привлечь буквально отовсюду. В течение мировой войны в Российскую империю легально въехали, по разным данным, 150-200 тысяч китайских рабочих (кроме них, на территории империи имелось достаточно много нелегалов, сколько точно, установить невозможно). Даже урезанная по сравнению с русскими работниками заработная плата была, с точки зрения нищих китайцев, вовсе не плохой, тем паче, что русский рубль был на тот момент крепкой валютой. Китайские рабочие появились на Урале, в Новгороде, Риге, Карелии, Москве, Петрограде. Условия их работы были достаточно тяжелыми. Рабочий день мог длиться 12 часов, а чиновники на местах были склонны к злоупотреблениям по части оплаты и условий труда, так что имелось достаточно много случаев бегства с работ и превращения рабочих в «бродячих китайцев». Вероятно, китайские проблемы были бы разрешены, но в 1917 году Россия взорвалась Гражданской войной.

Около тридцати тысяч китайцев уехали из России, однако вскоре Транссибирская магистраль застопорилась и азиаты оказались в глубине России, не имея возможности вернуться домой. В этих условиях они и начали переходить на службу к большевикам.

Многие из этих «гастарбайтеров войны» плохо понимали, кто, за что и против кого сражается. Рабочий Ли Фуцин, например, попал в красный партизанский отряд при таких обстоятельствах: нищие кули, скитаясь по Украине, встретили некоего Иванова, который предложил им нехитрую программу выживания: бить царские войска, у которых в пакгаузах есть и хлеб, и одежда. Только после нескольких налетов на армейские склады Ли Фуцин понял, что отрядом руководят большевики.

Китайский дипломат сообщал о мотивации некоторых из этих рабочих: «Секретарь Ли пригласил завербованных в армию рабочих в посольство и откровенно поговорил с ними. Они разрыдались и сказали: „Разве можно забыть свою родину? Но в России очень трудно найти работу, а у нас нет денег на обратный путь. Мы не можем свести концы с концами, потому и записались в солдаты“». Вообще в воспоминаниях китайских солдат РККА красной нитью идет одна и та же тема: инфляция, отсутствие работы, отсутствие возможности добыть пищу, как следствие — вступление в РККА. Политикой большинство китайцев просто не интересовалось.

С другой стороны, были и вполне идейно мотивированные китайцы. Подчеркнуто эгалитаристская идеология красных, их огромное внимание к агитации и пропаганде привели множество кули в ряды Красной армии. Красные вполне целенаправленно создавали пропагандистские подразделения для работы именно с иностранцами. Многие китайцы отмечали впоследствии уважительное отношение со стороны красных, и это также должно было импонировать вчерашним чернорабочим. В результате сочетания идеологической накачки и готовности обеспечить провиантом китайские отряды начали расти в Красной армии как грибы после дождя.

В общей сложности в РККА служили, по разным оценкам, от тридцати-сорока до семидесяти тысяч китайцев. Находясь в чуждой среде, не понимая языка, будучи всем обязаны большевикам, они составляли очень стойкие и мотивированные красноармейские отряды. Китаец не мог дезертировать и уйти домой: дом находился за тысячи километров. Китаец не мог перейти к белым, националистам или зеленым: там его ожидала смерть. «Казак китайца как поймает, обязательно убьет да еще над ним и поиздевается», — писал красный командир И. Якир, одним из первых сформировавший китайский отряд в полтысячи бойцов. Типичен был эпизод, произошедший возле Станицы Луганской: батальон китайцев был разгромлен, после чего две сотни пленных, включая У Эр-Ху, командира батальона, были казнены. Китайцы и сами отличались жестокостью: например, весной 1919 года в Одессе китайцы вырезали пленных добровольцев.

Единого центра, который централизованно командовал бы китайцами, не было. Жители Поднебесной могли воевать и поодиночке, и в составе национальных отрядов силой до батальона. Многочисленность отрядов приводила к тому, что действительно создавалось впечатление, будто китайцы составляют едва ли не главную ударную силу РККА. Это же обстоятельство серьезно затрудняет детальный рассказ о боевой истории десятков отдельных отрядов. Тем не менее можно выделить некую общую линию.

Первые китайские подданные в качестве частных лиц принимали участие уже в штурме Зимнего и захвате власти в Москве. Масштаб этого участия был довольно ограниченным. Собственно, отряды Красной гвардии из китайцев начали формироваться в начале 1918 года под руководством китайских же коммунистов. В силу «размазанности» китайцев по России создавалось не какое-то отдельное крупное формирование, а множество относительно мелких отрядов масштаба батальона.

Эти батальоны были задействованы в бою уже в конце 1917 года. Против формирующихся армии Дона и Добровольческой армии Деникина красные использовали смешанный, собранный на ходу конгломерат частей, в числе которых был и китайский отряд некоего Шен Чен-хо. Вскоре в Донбассе была создана еще одна рота. В январе 1918 года появился смешанный чешско-югославско-китайский отряд в Одессе. В марте еще один китайский отряд воевал против белых и англичан на Крайнем Севере.

Одним из первых отрядов китайцев был батальон И. Якира, сформированный под Тирасполем. Именно к бойцам этого батальона относится пикантная история: китайцы потребовали от Якира не просто платы за участие в боевых действиях, но также захотели получать деньги за убитых товарищей — и добились своего. В условиях усталости России от мировой войны Якиру не приходилось выбирать. Он и без того имел много оружия и мало людей.

Гражданская война охватывала все новые и новые территории. В начале 1918 года начались бои на Дальнем Востоке, в которых местные китайцы участвовали на обеих сторонах конфликта. И атаман Семенов, и местный красный командующий Лазо активно вербовали китайцев под свои знамена. Вообще на этом этапе иностранцы составляли до 10% красных сил в Забайкалье.

Поскольку китайские рабочие имелись в самых разных регионах, отряды китайской Красной гвардии действовали буквально везде, начиная от Петрограда и заканчивая даже Грозным. Китайцы даже сформировали своего рода интернационал внутри интернационала: например, на Восточном фронте, где наступала армия Колчака, китайские отряды действовали в составе полков латышских стрелков. Вообще специфика Гражданской войны была такова, что отряд мог представлять собой немыслимый национальный «салат»: например, в Чапаевской дивизии один из полков был интернациональным и включал чехов, поляков, венгров, немцев и китайцев; в Одессе действовал отряд из 200 чехов, сотни китайцев, 12 сербов и пятерых немцев.

Многочисленным представительство китайцев в РККА было на Дальнем Востоке и в Сибири. Так, 1-й Сибирский стрелковый полк, сформированный весной 1920 года, насчитывал около тысячи китайцев и корейцев, и, судя по всему, оказался наиболее многочисленной восточноазиатской частью в РККА в целом.

Помимо частей на фронте, красные задействовали китайцев и корейцев для партизанской войны, главным образом за Байкалом. Как водится, кроме чисто китайских партизанских отрядов, на Дальнем Востоке партизанили смешанные формирования, вроде отряда из русских, китайцев и венгров, действовавшего под Хабаровском.

Особенностью дальневосточной китайской партизанщины была достаточно активная борьба против японцев. С одной стороны, для красных интервенты действительно были серьезным противником, с другой — на военные соображения накладывались традиционно скверные отношения китайцев и японцев. Для корейских красных сражения на Дальнем Востоке и вовсе были частью партизанской войны против японцев внутри самой Кореи. Дополнительно осложняла ситуацию полупрозрачность границы с Китаем. Дальний Восток был погружен в чудовищный хаос, в котором белые, красные, японцы, корейцы, независимые китайские формирования убивали друг друга на огромных почти первобытных пространствах.

Китайское правительство беспокоило происходящее на северо-восточных рубежах страны. В Пекине опасались, что волна революции может легко выплеснуться из России и затопить сам Китай. «Недавно здесь появились люди, называющие себя членами Китайской социалистической партии. Они распространяют листовки, агитируют за экстремизм.

Оказалось, что они — с того берега, побывали в руках у русских. Необходимо расследовать это дело и потребовать, чтобы российская рабоче-солдатская власть запретила посылать подстрекателей на наш берег», — писали из Хэйхэ в китайское министерство иностранных дел. Позже другой источник сообщал: «Вождь экстремистов Троцкий посылает китайцев, служивших в Красной армии, в Харбин, а дальше они будут рассредоточиваться и подстрекать народ. По слухам, весной по всему Китаю начнутся беспорядки. Эти люди везут с собой огромные суммы денег, спрятанные в чемоданах с двойным дном, чайниках, термосах, зашитые в одежду или головные уборы».

Однако фактически китайцы могли принять только самые простые меры вроде усиления полицейского контроля.

Особняком в составе китайских интернационалистов стояли хунхузы. Звучным словом обозначались разбойники, сколачивавшие банды на северо-востоке Китая. Красные рассматривали их как «потенциально революционную, но сырую массу» и старались подключить к участию в войне. Китайское правительство по политическим соображениям было категорически против советской агитации среди хунхузов, однако по своей слабости не могло нейтрализовать ни агитаторов, ни самих разбойников, так что китайские хунхузы активно пополняли собой советские партизанские части.

В целом китайцы демонстрировали пристойный уровень боеспособности на общем фоне красных войск. В частности, китайцы сыграли заметную роль в победе большевиков над войсками Дона и добровольцами в самом начале войны, находясь в авангарде красных войск. Однако, разумеется, успех сопутствовал китайцам не всегда. В качестве примера конкретного боевого эпизода с участием бывших подданных Поднебесной можно рассмотреть, например, их действия во время Ижевского-Воткинского восстания. Летом 1918 года вспыхнуло антибольшевистское восстание, быстро охватившее крупные пространства Удмуртии. Командующий советской 3-й армией Берзин, чьи коммуникации оказались под ударом, без малейшего восторга обнаружил новую проблему и начал энергичные попытки задавить повстанческое движение в зародыше. Для этого Берзин использовал действовавшую на Каме Пермскую бронефлотилию, составленную из обвешанных броней и оснащенных пушками гражданских речных судов.

В качестве десанта должны были выступить сначала «обычные», а затем китайские красногвардейцы. Китайский отряд был задействован, когда у пристани Галево уже была разбита первая волна десанта. Командир десанта просил подкрепления, и Берзин обещал таковые: «Сегодня выезжает к вам восемьдесят человек. Завтра — триста пятьдесят китайцев». Вообще отряд, который Берзин отправил воевать Ижевск и Воткинск, был типичным лоскутным одеялом: китайцы, матросы и рабочие под командованием латышского командира Ю. Аплока. В начале сентября это пестрое войско высадилось на камский берег у деревни Бабки. Китайцы под командой Го Лайбиня захватили Бабки, однако на следующий день воткинцы перешли в контрнаступление. Ход боя решила пулеметная команда повстанцев, занявшая колокольню и неожиданно ударившая по китайскому отряду в момент перехода по мосту во фланг. В результате остатки китайского батальона вынуждены были спасаться бегством на пароходе.

После войны часть китайцев осела в советских войсках и органах госбезопасности. Например, некий Цзи Шоушань в 1920 году на бронепоезде «Красная Астрахань» участвовал в «подавлении кулацких восстаний в Майкопе, Кургане, а также в станице Лабинской». Многих китайцев вернули на родину ради экспорта революции, а некоторые оказались расстреляны за «контрреволюционную деятельность» в рамках политической борьбы внутри СССР.

Чуждость местному населению, жестокость собственная и ожидаемая жестокость от белых приводили к тому, что китайцы стали очень упорными красными солдатами. «Китайцы были очень дисциплинированны и дрались до последней капли крови», — писал знаменитый советский спецслужбист П. Судоплатов. Ему вторит Якир: «Китаец — он стоек, он ничего не боится. Брат родной погибнет в бою, а он и глазом не моргнет: подойдет, глаза ему прикроет, и все тут. Опять возле него сядет, в фуражке — патроны, и будет спокойно патрон за патроном выпускать… Китаец будет драться до последнего».

Отдельную мрачную страницу в истории китайских отрядов на Гражданской войне составляет участие их в карательных мероприятиях. В частности, именно китайцы расстреляли адмирала Щастного после того, как он, не желая сдавать немцам боевые корабли, привел Балтийский флот из Гельсингфорса в Петроград и был приговорен Троцким к расстрелу. Вообще китайцы не имели большого влияния в ЧК, просто по той причине, что они плохо знали русский язык. Однако на низовых должностях интернационалисты активно использовались. Например, «Сводка сведений о злодеяниях большевиков» от 26 августа 1919 года сообщала: «Население с ужасом вспоминает зверства большевистской Чрезвычайки, свирепствовавшей с приездом в Херсон двух китайцев, специалистов пыток, препарировавших живых людей».Характерна история гибели протоиерея Восторгова: «Перед смертью он произнес горячую речь, которая даже на красноармейцев произвела столь сильное впечатление, что они отказались стрелять. Протоиерей был убит китайцем».

Летом 1919 г. перед занятием Киева деникинцами «ежедневно отряд китайских солдат проводил по улицам 60-70 несчастных смертников». Китайцы не могли выступать в качестве самостоятельной «чужеземной опричнины», но вполне исправно служили исполнителями чужой воли.

Кроме того, китайцы активно задействовались в составе заградотрядов. Так, широкую известность получил заградотряд Золотаренко, в котором служили как раз китайцы. В конце 1918 года заградотряды начали создаваться повсеместно, и китайцы не остались в стороне от этого процесса. Так, в декабре 1918 года штаб Южного фронта доносил, что «в 8-й армии из военнопленных и частью из китайцев был составлен небольшой отряд интернационалистов. Лучшая часть интернационалистов влилась в заградительные отряды». В октябре 1919 г. политотдел того же фронта просил китайских политработников и литературу для заградотряда 46-й дивизии.

В целом, китайцы были для красных настоящей находкой. Дисциплинированные, стойкие в бою и жестокие за пределами поля боя, они были грозной силой в умелых руках. Для белых же они оказались одним из объектов настоящей, бескомпромиссной ненависти. Фактически китаец, с точки зрения белых, находился примерно на одном уровне с комиссаром. Лучше всего общее отношение к китайцам выразил Антон Туркул в такой ремарке:

«Большевики откатились на запад. Мы шли по их тылам. У Трактира, памятного по Крымской кампании 1854 года, мы увидели в громадной лощине катящиеся цепи красных. Артиллерия открыла по ним ураганный огонь. Наша конница поскакала в атаку. Тысячи полторы красных было взято в плен. Конница гнала большевиков, не останавливаясь, и вдруг затопталась в беспорядке на месте. Она наткнулась на батальон китайцев.

Китайцы встретили нашу кавалерию залпами с колена. Отчаянные потери. Едва ли не четверть всадников переранена и перебита. Смертельно ранен в живот ротмистр Михайловский.

Быстрая атака пеших разведчиков и 1-го батальона опрокинула китайцев. Человек триста захватили в плен. У многих были на пальцах золотые обручальные кольца с расстрелянных, в карманах портсигары и часы, тоже с расстрелянных. Азиатские палачи Чека, с их крысиной вонью, со сбитыми в черный войлок волосами, с плоскими темными лицами, ожесточили наших. Все триста китайцев были расстреляны».

ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ

сли китайцы попали в водоворот Гражданской войны не вполне по своей воле и участвовали в дорогостоящих социальных экспериментах в значительной степени не своей волей (хотя многие из них постепенно втянулись и вошли во вкус), то латыши, напротив, были изначально боеспособной и фанатичной силой в рядах большевиков. Латыши внесли в ход Гражданской войны вклад, далеко не пропорциональный численности населения этой маленькой страны, а позднее многие из них вошли в советскую государственную элиту.

Латышские национальные подразделения были образованы еще в Российской империи в ходе Великой войны. Вообще Российская империя достаточно спокойно шла на эксперименты с национальными частями: Туркестанская конная бригада, Дикая дивизия, армянские отряды на Кавказе и, наконец, латыши.

Все началось с обращения депутата Думы Гольдманиса к Николаю.

«События последних дней, — писал Гольдманис царю, — особенно укрепили в латышском народе его стремление, и чтобы это провести в жизнь, народные представители обратились ко мне с просьбой известить соответствующие учреждения о несгибаемом желании латышей участвовать в защите России от бесстыдного врага и сформировать в этих целях особые латышские боевые дружины из молодых латышских добровольцев по примеру польского легиона и армянских дружин; и просить военное правление о необходимой поддержке, чтобы это патриотическое предложение было реализовано».

Вскоре был получен благосклонный ответ: латыши получили право формировать добровольческие части. В ходе войны сложился мощный латышский контингент почти в 40 тысяч штыков на фронте и еще более 10 тысяч солдат в запасных частях. Это были сильные и стойкие полки, успешно воевавшие на фронте. Однако Февральская революция подкосила дисциплину в латышских полках и позволила радикалам вести эффективную пропаганду. Рост числа коммунистов в латышских войсках можно смело назвать взрывным: в марте всего 80 латышских солдат были коммунистами, но уже к июню численность партийных достигла 1800 человек. Коммунисты давили на классические болевые точки: мир и земля. В мае образовалась организация с восхитительной аббревиатурой «Исколастрел» (Исполнительный Комитет Латышских Стрелков). Исколастрел лишил Гольдманиса влияния на свое детище, а 13 мая выкинул лозунг «Вся власть советам!» Офицеры и солдаты, стоявшие на консервативных позициях, вытеснялись из частей, так что довольно быстро латышские стрелки стали достаточно монолитным формированием, безусловно поддерживающим большевиков.

Гражданская война для латышей началась еще, по сути, до Гражданской войны. В августе 1917 года уже созданные добровольческие отряды корниловцев схлестнулись с революционными латышами в Риге. Повод был достаточно мелким, само столкновение значительных последствий не имело, однако 12 августа будущие непримиримые противники впервые начали стрелять друг в друга.

Летом 1917 года латыши оказали первые важные услуги Советам, захватив несколько городков и станций в Прибалтике. Латыши оказались дисциплинированной и сплоченной группой и произвели впечатление на Ленина: 80 стрелков охраняли штаб большевиков в Смольном. Однако не только охрана входила в их обязанности.

«В Смольном нас разместили на втором этаже, — писал один из стрелков. — Уже с первого дня началась лихорадочная работа. Часть роты заняла внутренние и внеш­ние посты охраны Смольного, а остальные стрелки днем и ночью вместе с представителями правительства и партии выполняли разного рода оперативные задания по борьбе с контрреволюцией.

Группы контрреволюционеров, состоявшие главным образом из офи­церов, мы обнаруживали в разных местах. Мы вели также успешную борьбу с попытками организовать всякого рода погромы. Контрреволю­ционеры старались вызвать беспорядки, громя винные склады.

Приходилось также разыскивать и арестовывать директоров банков. При аресте одного директора банка мы столкнулись с сопротивлением: выстрелом из револьвера с небольшого расстояния был ранен командир нашей роты Я. Петерсон.

Занимались мы и сбором оружия. Старая армия стихийно развали­валась. Солдаты ехали домой, захватив с собой винтовки и даже разоб­ранные пулеметы. Между тем в оружии нуждались рабочие отряды, ко­торые отправлялись на фронт защищать Петроград. Мы окружали вокзалы и отбирали у уезжавших солдат оружие».

Другой стрелок рассказывал:

«В конце ноября в Смольный стали часто приводить арестованных — военных и штатских. Всех их нам нужно было охранять. В то время каждый из нас по многу раз стоял в карауле; кроме того, часто нужно было выезжать в город по распоряжению комиссара В.Д. Бонч-Бруевича, в распоряжении которого мы находились. Арестованных в Смольном долго не держали, их дела только расследовались без перерыва день и ночь. Бонч-Бруевич иногда проводил за столом 15-20 часов, допрашивая с другими комиссарами арестованные партии».

На выборах в Учредительное собрание латыши проявили редкое единодушие, проголосовав за большевиков почти в полном составе, а затем самым активным образом участвовали в разгоне этого учреждения вместе с матросом Железняком. Затем латыши разбили разорвавший отношения с красными польский корпус Довбор-Мусницкого в Белоруссии. Без всякого преувеличения, латыши были в конце 1917-начале 1918 не только охраной, но и основной ударной силой Ленина. Впрочем, вскоре им предстояли задания более сложные, чем разгон депутатов или нарождающихся польских сил.

В январе 1918 года полк латышей был переброшен на Дон, воевать против добровольцев Корнилова и казаков Каледина. Как известно, эта кампания кончилась для белых уходом в Ледяной поход. Латышей же ожидала своего рода награда за лояльность: россыпь полков была в 1918 году официально сведена в дивизию. Дивизия насчитывала в разное время 18 тысяч человек, то есть, по меркам Гражданской войны, была великолепно укомплектована. Она имела в своем составе сразу восемь стрелковых полков (позже из охраны Ленина развернули девятый), артиллерию, кавалерийский полк, инженерные и связные части и даже авиаотряд в 18 аэропланов. По сути, латыши были развернуты в небольшую армию. Помимо этого, периодически формировались более мелкие латышские подразделения, но основной ударной силой оставалась эта дивизия.

Разумеется, большевики не могли позволить себе роскошь разрешить латышам отдыхать все это время. Весной 1918 года латыши разгромили восстание анархистов в Петрограде и Москве. Вообще их постоянно привлекали к уничтожению разнообразных восстаний и подавлению волнений в самых разных местах. Калуга, Тамбов, Саратов, Ярославль, Нижний Новгород и Новгород Великий, Старая Русса, Пенза… Латыши постоянно перемещались по стране на поездах, чаще всего отдельными батальонами или полками. Большевики оказали сами себе огромную услугу, сохранив, по сути, нетронутыми крупные регулярные части. В условиях всеобщего распада и развала такие отряды становились настоящим ударным кулаком. По крайней мере эсеры и анархисты не имели, что противопоставить этим отрядам, имеющим право в неограниченных масштабах применять насилие. Например, весной 1918 года латыши разгромили в Саратове соединенное восстание эсеров, анархистов и подпольной офицерской организации. Подавив выступление, революционные латыши без затей расстреляли тех, кто показался подозрительным, а затем прошлись по окрестностям города, подавив крестьянские волнения.

Собственно, из такого характера действий латышей и возник образ стрелков как воюющей всюду и везде большевистской силы. Красные постоянно маневрировали своим самым надежным отрядом, используя стрелков буквально по всем направлениям, так что, будучи не самой грандиозной численно силой, латыши стали «пожарной командой» красных.

Летом 1918 года латыши оказали особенно важные услуги красным во время восстания в Москве, подготовленного эсерами. Восстание шло довольно хаотично, положение дел было для большевиков достаточно неопределенным, восставшим даже удалось захватить и удержать в заложниках Дзержинского, и вход в Москву латышских стрелков во главе с И.Вацетисом переломил ситуацию в пользу красных. Можно только гадать, как развивалась бы вся Гражданская война, если бы в этом конфликте «красных с ультракрасными» победили эсеры и в их руках оказалась бы Москва. Однако случилось то, что случилось: латыши подарили большевикам успех в ситуации, когда многие другие красные части колебались. Вацетис, командир латышей, хорошо понимал, что восстание удастся быстро подавить только быстрыми и жесткими действиями, и пока эсеры строили баррикады, красные латыши ударили непосредственно по центру восстания, разгромив пушечным огнем с прямой наводки дом, где находился штаб восстания, а затем извлекли из погреба Дзержинского. Латыши понесли тяжелые потери, но разгромили повстанцев быстро и начисто. Эксперты по части индивидуального террора, в уличных боях эсеры оказались не столь сильны.

А латышей уже ждало новое восстание: антисоветские подпольные организации сумели захватить Ярославль. На сей раз непосредственное руководство процессом оказалось в руках офицеров, а не политиков, так что дела красных поначалу оказались плохи. Почти не имея на первых порах оружия, повстанцы — в основном офицеры, студенты и гимназисты — быстро захватили центр города, разоружив нестойкие большевистские части. Часть войск гарнизона перешла на их сторону. В итоге полковник Перхуров, возглавлявший восстание, быстро превратил местное подполье в организованную боеспособную силу. Из Москвы тотчас прибыли войска, включая латышский полк, однако первые атаки кончились обескураживающе: попытка огородами ворваться в Ярославль привела к свирепой рукопашной в пригородных садах, в результате которой латыши были отброшены, потеряв полкового комиссара. Не имея возможности взять город простым приступом, красные подвергли Ярославль уничтожающей артиллерийской бомбардировке. В итоге начавшееся 8 июля восстание было подавлено только к 21 числу, а Ярославль был обращен в руины. Тут же начались массовые расстрелы. Вместе с русскими офицерами погибли и несколько десятков офицеров латышских, не присоединившихся к красным стрелкам.

Боевой путь латышских красных продолжался. Они подавляли крестьянские восстания, воевали — безуспешно — под Архангельском и более удачно — против повстанцев Ижевска. О поведении стрелков в ходе борьбы за Ижевск даже вполне доброжелательно настроенные к латышам авторы сквозь зубы отмечают, что население от них бежало, а расстрелы обрушивались и на самих захваченных повстанцев, и на их родственников. Затем латыши были переброшены на борьбу с белыми и чехословаками на Восточный фронт, однако с белогвардейцами было управиться труднее, чем с повстанцами. В двухдневных боях за Казань красные, в том числе латыши, были разбиты каппелевцами и чехами и отступили. Военное счастье, однако, переменчиво, и в сентябре красные при активном участии латышских стрелков вернули Казань и остановили наступление Колчака.

Латыши были поистине вездесущим отрядом красных. Осенью 1918 года они сражались также и против Добровольческой армии Деникина. Однако здесь их постигла настоящая катастрофа: одна из бригад попала в окружение под Борисоглебском и понесла тяжелейшие потери. Еще хуже пошло дело при попытке вторгнуться, собственно, на родину, в Прибалтику. Поначалу ничто не предвещало беды: основные боеспособные силы Латвии составляли сами латышские стрелки и Латышская дивизия быстро сумела продвинуться к Риге. Местные национальные силы были откровенно небоеспособны, основу сопротивления составил немецкий ландвер. На базе латышских стрелков создавалась Советская Латышская армия, быстро разросшаяся до сорока пяти тысяч солдат. Латвия была занята почти целиком, однако на сей раз уже латышам предстояло узнать, что такое переменчивое военное счастье.

Против красных собралась локальная коалиция из эстонских войск, русских отрядов Юденича и финнов. К ним присоединились также поляки. Латыши оказались под ударом сразу с нескольких сторон. К тому же в полное расстройство пришел тыл красных. В Риге начался голод, инфраструктура оказалась подорвана. В итоге красные были оттеснены на восток Латвии. Осенью Юденич начал наступление на Петроград, выйдя на пике успехов на расстояние буквально нескольких километров от города. Однако в итоге по политическим и военным причинам Юденич так и не добился успеха. Петроград, в том числе усилиями латышей, остался за красными, но собственно Латвия на ближайшие двадцать лет осталась отдельным государством.

Однако главным успехом латышей стала победа под Орлом в решающей битве Добровольческой армии и красных, битве, которая оказалась переломной для всего хода войны.

В октябре 1919 года белые наступали на Москву тараном. Главной ударной силой Деникина были «цветные» дивизии: марковцы, корниловцы, алексеевцы и дроздовцы. Серьезно потрепанные в предыдущих боях, они, однако, представляли собой грозную силу. Это были лучшие части Белой армии, вероятно, и Гражданской войны в целом. Однако части РККА радикально превосходили их числом. Латыши здесь были далеко не одни, кроме них, под Орлом действовали конники Буденного, красные казаки, эстонская дивизия и другие части.

Несмотря на серьезный — в разы — численный перевес, красные лишь с огромным трудом могли переломить ход сражения в свою пользу. Однако в конечном итоге большевики правильно определили место решающего сражения и вводили в дело все новые и новые силы, белые же не имели резервов и были вынуждены бросать в бой одни и те же потрепанные и изможденные части. Латышская дивизия в этих боях понесла тяжелейшие потери, сражение было предельно ожесточенным, многие населенные пункты постоянно переходили из рук в руки, проблема в том, что белым было некем заменить вышедших из строя. В конце концов, фланговые удары красных и ввод в бой резервов привели белых к отступлению, которое уже не останавливалось. Да, красным не удалось реализовать их решительный замысел на окружение и разгром элиты Добровольческой армии, однако этот полууспех лишь оттянул гибель Белого движения. По хмурым осенним дорогам Белая гвардия уходила на юг. Для латышей это был пик их боевых успехов: исход Гражданской войны решился.

Дальнейшее для большевиков было в известной степени делом техники, однако закат еще не означал сумерек: белые успели дать красным серию серьезных сражений. Попытка красных с латышами в роли ударной группировки прорваться через Перекоп потерпела полное фиаско. В апреле 1920 года на подступах к Крыму латыши сошлись с дроздовцами и были ими опрокинуты после упорнейшего сражения. Уже после перелома в войне латыши начали нести едва ли не самые тяжелые потери в своей истории: после боев на Перекопе их ожидало тяжкое поражение на Днепре. Летом, во время последнего наступления белых, был окружен и уничтожен 5-й Особый латышский полк, командир и комиссар полка попали в плен, а от самого полка осталась, по сути, только хозчасть.

Однако это было лебединой песней Белого движения. Осенью красные вновь перешли в наступление в Таврии и, в конце концов, ворвались в Крым. На этом этапе латышские стрелки потеряли несколько тысяч человек убитыми и ранеными, но это кровопускание уже не имело значения: Русская армия Врангеля грузилась на корабли и покидала Россию. Так закончился путь Латышской дивизии. Солдаты значительной частью отправились в Латвию (правда, к моменту расформирования дивизия в постоянных боях понесла такие потери, что латышей в ней осталось менее половины, прибалты попросту иссякли), командиры же в массе своей остались в СССР. Многие из них занимали высокие посты в советских военных и политических структурах, в том числе в руководстве ГУЛага. Например, Эдуард Берзин, оказавшийся одной из ключевых фигур в подавлении эсеровского восстания в Москве, был одним из создателей системы лагерей. Однако политическая борьба в СССР оказалась к ним более жестокой, чем Гражданская война: множество латышских командиров, таких, как Вацетис, закончили свои жизни в расстрельных подвалах НКВД. Та же участь постигла и Берзина — умереть от рук структуры, которую он так заботливо создавал. Латышские красноармейцы сыграли свою значительную роль в Гражданской войне. Правда, судьбу мало кого из них можно назвать счастливой.

ЧУЖАЯ ВОЙНА

ностранцы в составе РККА и советских органов госбезопасности сыграли заметную роль в ходе и исходе войны. С точки зрения большевиков, использование иностранных воинских контингентов было глубоко логичным. Интернационализм был для красных не просто декларацией, но вполне действующим принципом. Широкое привлечение к боевым действиям и подавлению сопротивления населения нерусских по подданству и происхождению частей было в известном смысле неизбежно. Тем более что иностранцы сплошь и рядом оказывались надежнее, чем части, собранные из славян. Дело здесь не в каких-то выдающихся боевых качествах иностранных красных, но скорее в неизбежном отчуждении между ними и коренным населением. Китайцы, латыши, венгры, другие иностранцы просто имели меньше возможностей разбежаться и осесть по деревням в силу языкового барьера, оторванности от местных реалий да и просто высокой узнаваемости. Пропасть между жителями России и интернационалистами расширяло и углубляло свирепое поведение «гостей» и встречная уверенность белых в том, что чужим людям совершенно нечего делать в русском внутреннем конфликте. Складывалась дурная бесконечность: жестокость интернационалистов, разумеется, провоцировала ксенофобию со стороны белогвардейцев, которая, в свою очередь, обратно способствовала увеличению градуса безумства иностранцами. С другой стороны, нельзя недооценивать и уровень индоктринированности иностранцев. Дивизия латышских стрелков, например, имела в своем составе 18% коммунистов и комсомольцев, что для Гражданской войны было высочайшим уровнем. Напомним, что в Гражданскую войну членство в партии означало огромный риск, и можно смело сказать, что красные латыши являлись действительно идейными. Для Гражданской войны часть, которая гарантированно не распадется по дороге к полю боя, не перейдет на сторону противника и не то что выполнит, но хотя бы без сомнения попытается выполнить приказ, была величайшей драгоценностью.

Если к концу Гражданской войны красные сумели наладить достаточно эффективную мобилизацию и поставить под ружье плохо обученную и вооруженную, но все же пятимиллионную массу солдат и командиров, то начинали войну отряды буквально в сотни человек. В таких условиях пятьсот тираспольских китайцев Якира или латышский отряд могли оказаться ударной силой красных на нужном участке. В связи с этим, кстати, необычайно пикантно выглядит возмущение современных латышских государственных и общественных деятелей по поводу советской оккупации: Латвия дала красным один из самых боеспособных контингентов РККА, который к тому же численно был намного значительнее, чем можно было бы ожидать, исходя из доли латышей в населении России.

Был ли вклад иностранных формирований в победу большевиков решающим? Вряд ли латыши и китайцы действительно оказались соломинкой, ломающей спину верблюда, однако, без всякого сомнения, численность и боеспособность интернационалистов, в первую очередь латышей, были серьезным фактором, влиявшим на ход операций. Во многих столкновениях Гражданской войны ход и исход событий висел на волоске и наличие либо отсутствие даже небольших надежных и мотивированных соединений могло иметь решающее значение. В качестве иллюстрации значения интернационалистов для РККА на этом этапе можно привести состав красного контингента при штурме Киева: из 5,5 тысяч солдат тысяча была китайцами, еще около тысячи — другие интернационалисты: австрийцы, латыши, чехи. В общей сложности доля интернациональных контингентов в РККА редко бывала действительно высока (порядка 7% на осень 1918 года), однако их качественный уровень был сравнительно высок.

Характерный пример значения интернационалистов дает рассказ Антонова-Овсеенко о сражении против банд атамана Григорьева на Украине: «Некоторые части 56-го полка перешли на сторону Григорьева, другие части отступают. Части 40-го полка исчезли неизвестно куда. 57-й полк сидит в казармах. Единственная надежда на Интернациональный полк». Позже уточнено, что интернационалисты выполняли задачу при помощи «оставшейся роты» 56-го полка и «разрозненных кучек» коммунистов.

Интернационалисты сыграли огромную роль не только в успехах большевиков на поле боя, но также и в формировании лица раннего СССР, занимая важные посты в армии, спецслужбах и, само собой, Коминтерне. Вне зависимости от отношения к СССР и его идеологии нельзя не признать роли, которую в становлении советского государства сыграли интернационалисты, обильно полившие своей и чужой кровью земли России.