«...Это – война, объявленная всей европейской цивилизации»

«...Это – война, объявленная всей европейской цивилизации»
Персонажи | Сб, 2015-04-04 08:25
Версия для печати


Известный правозащитник и диссидент Сергей Григорьянц обратился в Гаагский трибунал по поводу преступлений руководства РФ в Украине. Подробности — в интервью.

Тема обращения Украины в Международный уголовный суд — актуальная и принципиальная для нашей страны. Агрессия Кремля, который в нарушение всех правовых норм сначала аннексировал Крым, а затем оккупировал часть Донбасса, несет в себе многочисленные тяжкие уголовные преступления против человечности. Российское руководство, развязав войну в отношении Украины, принесло в нашу страну убийства, разруху, горе…

В тему: Международный суд над Кремлем нужно готовить, а не год об этом болтать

Газета «День» опубликовала эксклюзивное интервью с известным российским диссидентом, правозащитником, журналистом, председателем Российской коалиции в поддержку Международного уголовного суда Сергеем Григорьянцем, которое специально для «Дня» взял Александр Поляков.

Недавно Сергей Иванович (также является одним из участников многолетней работы по разработке Римского статута) сделал официальное обращение по поводу преступлений руководства РФ на территории Украины в Международный уголовный суд как председатель Российской коалиции в поддержку МУС.

В этом обращении значится, что, кроме Международного уголовного суда, получателями являются украинское правительство, включая премьер-министра Арсения Яценюка, руководители Международного комитета Красного Креста и международной организации «Хьюман райтс вотч». Напомним, 18 марта Арсений Яценюк заявил: «МИД подготовил проект заявления в соответствии со ст. 11 Римского статута, и такое заявление должно быть отправлено в Гаагский трибунал. Генеральная Прокуратура Украины должна неотложно начать процесс в Гаагском трибунале относительно привлечения Российской Федерации к ответственности за агрессию против Украины».
«Другое дело для приличных людей — публично выступить против»

— Прокомментируйте, пожалуйста, подписанное вами заявление.

— Это довольно сложный вопрос. Это заявление я не подписывал — это заявление я написал. Больше того: если говорить серьезно, мне не хотелось писать его одному. Если вы видели наше издание, где есть тексты конференции, посвященной Международному уголовному суду и его уставу, там же есть и решение о создании коалиции и, соответственно, список членов коалиции. К сожалению, я не хочу называть имен, но, согласно уставу коалиции, в ней может быть членство личное и может быть членство коллективное — организациями.

И для начала я позвонил двум, с моей точки зрения, замечательным людям, которые были как членами коалиции, так и руководителями своих организаций. То есть у них была возможность еще и выбора. И, если говорить серьезно, к моему большому удивлению — и это тоже бесспорная черта того времени, в которое мы живем, — эти абсолютно достойные и во многих других отношениях мужественные люди мне сказали: нет, на них лежит ответственность за их организации, за каких-то других людей, и ни лично, ни как руководители этих организаций они подписывать такое заявление не будут.

Тут нечего скрывать — я позвонил эксперту ООН, профессору Дипломатической академии (сейчас он уже не в Дипломатической академии, а в Институте государства и права) Черниченко, который тоже является членом коалиции, в поддержку Международного уголовного суда, и спросил его, подпишет ли заявление.

Он мне сразу же ответил, что его позиция совершенно иная: он считает, что российским государством ни при захвате Крыма, ни на территории Луганской и Донецкой областей не совершались никакие противоправные действия, что на какой-то конференции (куда он собирался, кстати говоря, на второе заседание; меня, я думаю, туда не пригласят), очевидно, в Институте государства и права, он уже свою, как он считал, правовую точку зрения изложил.

Ясно, что он тоже из этого списка выбывает. Было несколько людей, которые готовы были подписать, но я, в общем, понимаю, что это — обращение, поддерживающее инициативу украинского правительства о возбуждении уголовного преследования в отношении ряда российских руководителей за совершенные преступления агрессии и военные преступления, то есть особо тяжкие…

— ... по международной классификации?

— Да... Оно вызовет очень большой резонанс, и я уже побоялся того, точнее, не захотел ставить в затруднительное положение именно тех, кто отказался, считая, что может начаться давление на них, что вот они подпишут, а других заставят говорить, что мы были против и что заявление, которое я написал, не отражает мнения всей коалиции.

Поэтому мне, совершенно непристойным и совершенно не нравящимся мне образом, пришлось поставить слово «я» на первое место, чтобы не создавалось впечатление, что заявление написано от имени всей коалиции, а не только мною как ее председателем, и не ставить других в положение, которое морально могло оказаться для них безвыходным, более трудным даже, чем подписание этого обращения. Одно дело — отказаться подписывать, и совсем другое дело для приличных людей — публично выступить против.

— Основная причина того, что вы не нашли других подписантов для этого письма, все-таки страх?

— Да, конечно. Конечно. Нет, я уже говорил: не то, чтобы все боялись, оставались люди, которые готовы были подписать. Наконец, нескольким людям, когда выяснилось, насколько это трудное положение, я не стал звонить, например, бывшему министру иностранных дел СССР Борису Панкину — в Стокгольм. Я хотел проконсультироваться с замечательным юристом Каринной Акоповной Москаленко, тоже членом коалиции, хотя уже не собирался просить ее подписать, но пытался дозвониться в Страсбург, однако она не брала трубку, и я в конце концов оставил это.

То есть были, в общем, разнообразные ситуации: в 2000 году были люди, которые не боялись, — а ведь тогда тоже было непростое положение. На самом деле, коалиция была создана даже в 1998-м — издать все это мы смогли чуть позже, может быть, коалиция даже раньше была. В 1998-м уже был подписан Римский статут, и я ездил в Рим, а коалицию мы создали за несколько лет до этого, и провели первую конференцию еще до создания коалиции. И это была совсем непростая ситуация, потому что не знаю, насколько хорошо вы знакомы с текстом статута (он есть у меня на сайте, его можно посмотреть), но ведь там еще перечислены как тяжкие — преступления немеждународного характера, а совершенные на территории своей страны.

И вы сами понимаете, что у власти был Ельцин, и еще несколько лет назад была чудовищная, с множеством преступных деяний, война в Чечне — тем не менее, все эти люди тогда не боялись. Сама по себе ситуация с моим заявлением — это еще и отражение той резко выросшей меры общественного страха, который развился за 15 лет.
«Именно в 90-е годы было уничтожено демократическое движение»

— Заявление, в любом случае, открыто для подписания? И те, до кого вы не смогли дозвониться, могут присоединиться к нему?

— В общем, нет — я его написал от себя. Не хотел ставить чьи-либо имена, встретив такое неожиданное для себя отношение. Мне никто не сказал: я против, а говорили: ну, это надо еще обдумать, может быть, через недельку, мы это обсудим со своими сотрудниками, ну, и так далее. В общем, было очевидно, что — во-первых, откладывать я не хотел, заявление украинского правительства было накануне, и тут важно было, кроме всего прочего, его поддержать из России (для меня это, конечно, был очень важный стимул). А главное — все эти разговоры были, конечно, преамбулой к отказу. Всем этим людям, с которыми много лет у меня очень хорошие отношения, было неудобно это мне прямо сказать.

— Такие события, как то же убийство Немцова, могли повлиять на все эти отказы? Степень страха сильно увеличилась конкретно после этого события — как вам видится?

— Я не знаю — вероятно, да, хотя мне кажется, что убийство Немцова совершенно отвратительное преступление, но касающееся, я бы сказал, несколько другой среды. Видите ли, я в своем обращении нигде не пишу, что я председатель фонда «Гласность» и что этот фонд был инициатором и, в общем, учредителем российской коалиции Международного уголовного суда, но та среда, те люди, с которыми мы сотрудничали, были несколько другие, чем Немцов. Это были люди, которые никогда не имели отношения к российской власти и не стремились к этому. А в российской либеральной среде, которая, к сожалению, очень дурно себя проявила за все эти годы, были люди, которые, в общем, всегда враждебно относятся к «Гласности».

Там сочеталось стремление видеть себя в зеркале или быть в глазах других относительно приличным человеком, но, тем не менее, приспособиться к ситуации — сейчас более страшной, а тогда — по отношению к обществу — менее страшной, но, тем не менее, приспособиться к тем проблемам, которые калечили нашу страну и были преступными, которые замалчивались российскими либералами или из собственной выгоды не замечались.

Ведь именно в 1990-е годы было уничтожено демократическое движение, уничтожена «Дем. Россия», уничтожен «Мемориал» как правозащитная организация (он изменил свой устав, вычеркнув пункт о том, что это общественно-политическая организация), в то время был «расстрел» какого-никакого, но все-таки парламента, тогда был создан совершенно нелегитимный верховный орган власти, не предусмотренный никакой конституцией,— администрация президента. В то время, наконец, началась чудовищная чеченская война.

Русская история во всех своих отвратительных эпизодах, тем не менее, не знала ничего, подобного уничтожению за одну ночь шестидесяти тысяч русских людей в русском городе Грозный — так называемые выборочные, а на самом деле ковровые бомбардировки. И так далее. То есть люди, сотрудничавшие с «Гласностью», которую каждый год уничтожали — а я восстанавливал, восстанавливал, восстанавливал ее заново, — принимавшие участие в таких важных и крупных мероприятиях, как конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра», как трибунал по Чечне, как коалиция в поддержку Международного уголовного суда и многих других, — не были такими, как Немцов и те, в первую очередь сейчас его оплакивающие, люди, близкие к власти или даже стремящиеся к ней приспособиться. Тогда была другая среда.

В тему: Убийство Немцова и Новое время России

Другое дело, что, конечно, убийство Немцова повлияло на всех. Я пока не даю в Интернет одну их своих статей, у которой заголовок «Березовский и Немцов выбрали довольно сложный способ самоубийства». Ведь все-таки не нужно забывать, что и они, и Чубайс, и Волошин, — это те самый люди, которые открыли Путину двери в Кремль…



Фото РЕЙТЕР
«Убийство Немцова - это напоминание русскому народу, в какой стране мы живем»

— Ну, Чубайс при всех властях чувствует себя неплохо...

— Он более хитроумен. Волошин, в общем, тоже, хотя на похороны Немцова не пришел, а именно Волошин вел переговоры, устроенные также убитым уже Антоном Суриковым с также убитым Басаевым в Ницце при нападении на Дагестан, которое тоже, между прочим, было одной из причин, оправдывающих начало второй чеченской войны и приход Путина к власти. Так что, понимаете, это люди, как они считали — очень крупно игравшие, а с моей точки зрения — очень мелко игравшие, просчитавшиеся в своих расчетах.

Все оказанные ими услуги и все их положение многим из них не засчитывается. И убийство Немцова — это как раз, с одной стороны, на мой взгляд, напоминание всему русскому народу, в какой стране мы живем, что в ней происходит и как в ней выясняют отношения, с другой стороны — все-таки, в первую очередь, это напоминание всей той среде, помогавшей Путину, приведшей его к власти (одни больше, другие — меньше), о том, что старые заслуги не учитываются, что они больше не нужны. Я могу Вам рассказать историю, которая у меня была с Немцовым.

— Да, пожалуйста.

— Это был 2000-й год. Путин месяца за два до этого был избран президентом, и фонд Карнеги организовал очень представительную, если не сказать – гигантскую конференцию из российских и американских политологов в преддверии первой встречи Путина и американского президента,- месяца через два Путин должен был приехать в Соединённые Штаты, и это должна была быть вот такая самая главная в его жизни до этого встреча.

Плюс к этому, на конференции предполагалось разработать характер дальнейших взаимных отношений между Соединёнными Штатами и Россией при новом её руководителе. Я тоже был приглашён в Чикаго. В это время в России была такая странная форма, ещё не было банковских карточек, и для того, чтобы взять с собой какие-то деньги, в данном случае доллары, они должны были быть официально куплены в банке.

— Со справкой?

— Да, и ты давал эту справку на таможне и свободно проходил. Конечно, это слегка моя неосторожность, потому что уж чего со мной не было в Шереметьево – это бесконечные рассказы, каких только историй со мной ни устраивали, ну и совершенно неожиданно и сейчас. Во-первых, я должен был обратить внимание на то, что были открыты не один-два, как обычно, а все пункты таможенного досмотра, благодаря чему ни у одного из них не было никакой очереди, и все свободно проходили.

Со мной уже однажды была такая история, когда мы ехали в Стокгольм по поводу Международного трибунала, и мне надо было, дураку, обратить на это внимание, но вот я не обратил. Я шёл с директором Института США и Канады, говорил с ним о деле Сутягина (он тоже поддерживал Сутягина, как и «Гласность»), у меня в кармане было три с половиной тысячи долларов, аккуратно завёрнутых в эту банковскую бумажку.

Но когда мы, совершенно не останавливаясь, вот так вот прошли (было очевидно, что это простая формальность), подошли к таможеннику, и он начал буквально толкать нас в спину «проходите-проходите-проходите», я не отдал этой банковской бумажки. Всё было рассчитано именно на это, и к тому времени, когда мы все собрались в накопительной комнате для выхода к самолёту, появился наряд милиции, который – чего, в общем, никогда не бывает – начал всех своими миноискателями ощупывать.

Дошли и до меня, и я весь зазвенел так, будто был железным человеком из сказки. Естественным образом меня попросили показать карманы, я вынул эти три с половиной тысячи, завернутые в не отданную мной бумажку, и, по-видимому, всё это было рассчитано, предусмотрено, мне сказали, что я пытаюсь нелегально вывезти валюту из России, и с двумя автоматчиками вывели из этого накопителя. Забрали билет, забрали деньги, только один человек – сейчас он, по-моему, даже министр юстиции …

— Коновалов?

— Да, Коновалов, тогда он попытался начать выяснять, что происходит, собственно говоря, потому что провокационность этого была очевидна всем. Ему сказали молчать, а меня благополучно отпустили домой.

— Без денег?

— Без денег, без билета, без ничего. Мой доклад в первый день, конференция проходит два дня, мне надо предупредить, что я не приеду, не говоря о том, что меня будут встречать в аэропорту. Я пытаюсь дозвониться по десяти телефонам фонда Карнеги – все телефоны заняты, но я дозваниваюсь своей жене в Париж, объясняю ей, что произошло, и прошу её дозвониться в Чикаго. Устроителем конференции (таким вот администратором главным) был известный Вам, видимо, по имени Майкл Макфол…

— Посол США…

— …который в дальнейшем стал послом США в Москве. Мы к этому времени уже были знакомы, были в хороших отношениях, он знал русский язык. Моя супруга дозвонилась Макфолу, он тут же перезвонил мне, его соединили, и я начал ему объяснять, что произошло. Но американцы с трудом воспринимают реалии русской жизни, поэтому он никак не мог понять, какие могли быть вообще проблемы, что такое три с половиной тысячи долларов… (Смеётся.)

Я ему раз за разом объяснял, как и что произошло, и тут не выдержал персонаж, который нас подслушивал, и совершенно нагло, почти с матом, вмешался в наш разговор - ему надоели вопросы Майкла: «да что, тебе непонятно, что ли, ты что не понимаешь, что у нас свои законы!», и так далее, и так далее. Тут Майкл совершенно опешил, и если до этого можно было считать, что всё произошедшее – случайность, то когда выяснилось, что меня слушают на каждом шагу, да ещё вмешиваются в мои разговоры, то всякие сомнения пропали.

И на следующее же утро «Вашингтон Пост» вышла с большой статьёй Майкла о том, с чего начинаются русско-американские отношения. После того, как вышла эта статья, мне позвонил обиженный корреспондент «Нью-Йорк Таймс», тоже начал расспрашивать, что же происходит, я ещё раз всё это пересказал, меня попросили купить мобильный телефон (у меня до этого его не было), чтобы я рассказывал, что будет дальше.

А у меня, несмотря на эти забранные три с половиной тысячи, всё-таки тысячи две ещё оставались дома, я не все деньги вёз, которые у меня были. И на следующий день я приехал опять в Шереметьево и попробовал опять купить билет. Тогда через день летали самолёты – в один день в Нью-Йорк, во второй в Вашингтон.

Из Нью-Йорка легко было лететь в Чикаго, поэтому нужен был билет на нью-йоркский самолёт, да и из Вашингтона до Чикаго тоже можно добраться. Билет я благополучно купил, опять прошёл таможенный и паспортный досмотр. На этот раз нас, двести человек – большой самолёт, три часа держали в накопителе, решали вопрос – отправлять или нет и вообще, что делать в этой ситуации.

Я исправно звонил в «Нью-Йорк Таймс», говорил, что нас держат, и я пока никуда не улетел.

— Телефон у Вас уже был…

— Да, мобильный телефон я утром успел купить. (Смеётся.) В общем, через три часа нас отправили. По-видимому, шли какие-то переговоры, и, как я потом понял, эти переговоры были с Чикаго, в том числе. В общем, так или иначе, я прилетел в Вашингтон, оттуда лететь в Чикаго неудобно, трудно, тем не менее, я добрался в Чикаго, к этому времени уже появилась статья в «Нью-Йорк Таймс» на эту же тему.

Прибыл я на конференцию уже после обеда второго дня, вся конференция – два дня, уже подводились итоги… Естественно, все знали (про происходившее – А.П.), да и вообще там было много людей, которых я хорошо знал – Бжезинский, Кемпелман, люди, бывшие членами редколлегии журнала «Гласность»(американского издания), и так далее. Это были, в общем, специалисты по Советскому Союзу из числа американцев.

Естественно, и русских там было человек пятьдесят, и все они тоже уже всё прочли. Мне было сказано Майклом – вы знаете, господин Григорьянц, сейчас уже неудобно, давайте мы дадим Вам центральное выступление вечером на торжественном ужине - как полагается, в конце конференции бывает ужин, и Ваше выступление будет там основным, потому что сейчас что уже… Ну, так – значит так, что ж теперь.

И об этом на конференции речи уже бы не шло, если бы к трибуне не начали рваться со своими сообщениями по порядку процедуры – а такие сообщения идут вне очереди – два человека. Это были Лукин и Немцов. И говорили они, в общем-то, одно и то же – что вот эта ужасная история, произошедшая с Григорьянцем,- чистейшая провокация сил, недружественных нашему президенту Путину в России, которые пытались очернить всю конференцию и то, что происходит в России, и всю политику нашего президента.

Ну, то, что Лукин – погань, я знал давно и знаком был с ним давно. А Немцов, действительно, как я Вам и до этого сказал, был человек кремлёвский, совершенно посторонний, совершенно не имевший никакого отношения к демократическому движению, и поэтому его я не знал. Ну, вылез – вылез.

А потом начался ужин - а по форме это был такой ужин, на который переводчиков особо не приглашали, но конечно, переводчики там были: была масса людей, которые знали русский язык. А у меня английский недостаточно хорош для того, чтобы говорить по-английски, я вообще этого не люблю, потому что это заведомая неточность, я ещё как-то понимаю своего собеседника, но никогда не даю интервью и не выступаю по-английски. И это, по-видимому, тоже было предусмотрено, потому что тут же выскочил Немцов и радостно мне сказал: «Ну, давайте я Вас буду переводить!», пересел ко мне и всё, что я говорил о КГБ…

— …он не переводил?

— … он не переводил. А я ведь перед этим ещё и был единственный персонаж, который согласился вести пресс-конференцию Салье, где она перед выборами Путина рассказывала о некоторых делах Путина, показывая документы в Петербурге – то есть, в общем, мне было что сказать. Но ничего этого не прозвучало, и плюс к этому… понимаете, ну, ладно, перед русскими у него не было стыда, но там ведь что в зале, когда они с Лукиным вместе вылезли, что здесь за столом было множество американцев, которые хорошо говорили по-русски, которые точно понимали разницу между тем, что говорю я и тем, что он переводит. Никакого стыда не было. Именно поэтому я думаю, что это было согласовано ещё в Москве, пока нас держали в этом накопителе.

— А Немцов и Лукин должны были планово участвовать в этом мероприятии?

— Да, конечно – они были участниками конференции. Там была вообще очень большая группа русских.

— Эти люди не планировали совершенно менять повестку дня, они считали нужным приспособиться к ней и, наверное, считали, что уж их-то точно не тронут?

— Не знаю, что они про себя считали, не знаю, что они собирались делать в России и какой была бы Россия, но то, что они стремились приспособиться, было совершенно очевидно. И вот убийство Немцова, как и перед этим Березовского… Тот страх, который всеми ими овладел после убийства Немцова… То есть моё положение ни до этого, ни после этого не изменилось – я как был враждебен, так и остался враждебен, ничего не изменилось для меня, разве что проявилась отвратительность всего этого в высшей степени, а для множества людей, которые думали, что, как Вы сформулировали, «будут мостиком»…

Как бы правильнее сказать, тут дело даже не в достоинстве, тут дело в ощущении ущерба для страны, не во всё отбираемых ими и легко отдаваемых кусочках совести и свободы, главное – из-за этих людей русское общество потеряло в том числе и ощущение опасности. В 90-е годы это чувство было таким вполне ощутимым, люди понимали, что мы живём в сложной стране, где разные силы, где по-разному это всё может получиться, а их приучила как раз либеральная среда к…

Есть государственные каналы, есть люди, с которыми просто не здороваются, которые были тайными бандитами, а стали явными бандитами, и как бы их моральные качества просто обнажились, и вред, который они приносили и приносят, конечно, возрос, но был ожидаем. А, скажем, либеральными средствами массовой информации, либеральной средой, частью которой был Немцов, руководило желание приспособиться, и этим они развращали своих зрителей, слушателей, читателей.

В России такое поведение начало казаться естественным – сначала можно приспособиться к этому, потом ещё к этому, потом ещё, и ещё, и ещё. Но вот теперь им показали, что и они не нужны, уже и для них места нет, уже всё называется и произносится на совершенно другом языке с совершенно другим словарным запасом.

— Такие «мостики», конечно, здорово легитимизировали ситуацию в том же 1999-2000-м году, когда различные персонажи, вроде Кириенко, Хакамады и прочих, вовсю поддерживали приходящего к власти Путина, и достаточное число людей оказалось расслаблено этим, как тёплой ванной, и сочло – да что уж там, всё нормально. И по прошествии не столь уж долгих лет не заметили, как всё оказалось совсем не так, как они рассчитывали…

— Конечно, они все просчитались, потому что у них не было основного – внятных точек моральных отсчётов. Всё время казалось, что они смогут в этой игре выиграть, а им показали, какая это игра, и как в неё играют. Не зря ведь практически все передачи после убийства Немцова переводились на русский язык совершенно однозначно – «ну, вы нас не убивайте».

— Одной из первых реакций было интервью Хакамады на телеэкране, что это – преступление против Путина.

— Ну, конечно, конечно. Это они все говорили, это была некоторая возможность, как они считали, хотя бы в этой ситуации спастись, что может быть, она не будет следующей.

— И напомнить о себе?

— Нет, они не настолько наивны. Это просто желание выползти. Они просто наперебой говорили, какая это провокация против Путина, и мне это так напоминало то, что говорил Немцов в моей истории – какая это всё провокация.



Рисунок Виктора Богорада
«Путин объявил войну всей европейской цивилизации»

— Вам, конечно, наверняка больно наблюдать все то, что происходит с остатками цивилизации в России — с культурой, наукой, социальными гарантиями и с другими весьма и весьма многочисленными деталями. То, что характеризовало громкое словосочетание «русский мир», и то, что создавалось десятилетиями, фактически уничтожается. Как вы считаете, возможно ли что-то сохранить и каким образом в цивилизационных наработках, которые были и все еще остаются в России?

— Этого же нельзя предсказать... Если переводить на русский язык все, что говорит Путин, это — война, объявленная всей европейской цивилизации. Это война, объявленная Европе, Соединенным Штатам, Японии и так далее. Война, в которой у России впервые нет ни одного союзника, и не будет.

В тему: Путин ни с кем договариваться не собирается

В таком положении Россия не оказывалась никогда. Я написал это в одной из своих статей и могу повторить, что как бы ни пытались обмануть русское население наши руководители необычайным союзом, помощью Китая и сотрудничеством, на самом деле это абсолютная иллюзия, даже политическая. Китайский премьер на днях заявил, что вопрос о Крыме и его будущем должен обсуждаться и решаться на международном уровне. Российское правительство считает, что вопрос о Крыме закрыт.

И гораздо более серьезным, конечно, является положение Китая в мире. У Китая довольно много своих проблем, и они сейчас, по-видимому, увеличиваются, тем не менее, Китай неуклонно занимает в мировой экономике и науке место примерно такое же, как Соединенные Штаты. Китай, так же как и США, может быть, из других соображений — а Соединенные Штаты всегда исходят из демократических соображений, по крайней мере, в риторике, а Китай, скажем, из откровенно прагматических.

Но он заинтересован в том, чтобы этот мир, в котором он так хорошо устроен и в котором занял такое значительное место — в ближайшем будущем оно будет одно из центральных — был стабилен. И Россия ему совершенно не нужна. Купить он все может в других местах, и, главное, никакое сотрудничество с бандитским государством, нарушающим все международные нормы, ему не интересно. Поэтому никакого сотрудничества с Китаем, конечно, никогда не будет — по крайней мере, в рамках той политики, которая сейчас проводится в России.

В тему: Путин кладет Россию под Китай

Россия не способна противостоять всему цивилизованному миру. Максимум, на что она может рассчитывать, — что она будет действительно обнесена железным занавесом, чтобы ни одна страна рядом с ней не подверглась агрессии. В этом будут заинтересованы не только Прибалтика, Польша и Украина (Порошенко просто мечтает о стене), но и Казахстан, и даже белорусы. Никто рядом с Россией не чувствует себя в безопасности в нынешней ситуации. В результате не очень понятно, что останется от России.

Такая ситуация, как была при Сталине, когда Советский Союз перед войной, в общем, противостоял остальному миру, уже никогда не повторится, потому что и фашистской Германии нет, и никого мы воспитать не сможем, как бы ни поддерживали фашистов во всем мире и ни проводили, к чудовищному позору России, всемирный фашистский слет в Петербурге. На самом деле, будущее непонятно.

У Сталина было понятно — он во второй половине тридцатых годов готовил мировую войну, пятимиллионную армию, чудовищное количество танков, самолетов и так далее. Едва не просчитался, но потом была захвачена Восточная Европа — в общем, это балансирование на грани войны — это все детский сад. Не радует, что венгры или греки, видите ли, против санкций России — это все не имеет никакого значения. Зато финны и шведы, которые отродясь не вступали в НАТО, теперь хотят туда вступить.

Тем не менее, ни греки, ни венгры, когда будет выбор между Европой и нищей Россией, с последней не останутся. Так что никаких шансов тут нет. Это все мелкие временные игры. И, конечно, все это напрямую связано с судьбой русского народа, с судьбой русской цивилизации, великой цивилизации. Гигантская империя, создавшая не только замечательную культуру, но и удивительный тип характера и мышления, действительно отличный от европейского, но, правда, еще более отличный от американского.

К сожалению, Россия всегда повторяет, какие у нас замечательные композиторы — Чайковский, Мусоргский, Стравинский; какие у нас художники — Достоевский, Толстой, еще кто-то, но в России всегда была основополагающая проблема с образом правления. К сожалению, это то, что русский народ (и что является, может быть, самым важным для любого народа — способность создать пристойный образ правления, при котором появляется все остальное) до этого в значительной степени отставал, а сейчас просто опрометью бросился в какое-то совершенно дикое средневековье.

В тему: «Впереди бетонная стена, на которую летит «птица-тройка»

— И потому так важен тот опыт, который приобретает Украина, и культурная среда которой, и цивилизационная, и цивилизованная жизнь которой разительно отличается уже от того, что имеет место в России?

— Это, конечно, имеет очень большое значение в качестве примера. Хотя почему, собственно говоря, примером не является Польша? К сожалению, мы не можем рассчитывать, пока есть то, что происходит в России сейчас, на то, что будет третье украинское влияние. Было первое — в XVII веке, в высшей степени благотворное, было второе — в XVIII веке, тоже, в общем-то, совсем не лишнее. А в нынешних обстоятельствах самое лучшее, на что сейчас рассчитывает Украина, — это отгородиться от России неприступной каменной стеной. Это совсем другая ситуация.

Справка

Сергей Иванович Григорьянц (род. 1941) — один из самых известных представителей диссидентского движения, провел в заключении около десяти лет за антисоветскую агитацию, пропаганду и правозащитную деятельность; журналист, в 1987—1991 годах — издатель единственного неподцензурного средства информации в СССР, подвергавшегося многократным разгромам, журнала «Гласность»; председатель правозащитного фонда «Гласность»; лауреат Международной премии WAN «Золотое перо Свободы»; организатор конференций «КГБ: вчера, сегодня, завтра»; председатель Российской коалиции в поддержку Международного уголовного суда; активный противник чеченской войны; литературовед, коллекционер. Живет в Москве.

***

Официальное обращение

English, Подтверждение получения обращения от МУС

Прокурору Международного уголовного суда г-же Гамбии Фату Бенсуда.

Правительству Республики Украина и г-ну Арсению Яценюку.

Президенту Международного комитета Красного креста г-ну Петеру Мауреру.

Руководителю международной организации «Хьюман райтс вотч» г-ну Кеннет Роту.

Я — как председатель Российской коалиции в поддержку Международного уголовного суда;

— как один из участников многолетней работы по разработке его Устава;

— как один из участников конференции под эгидой Организации Объединенных наций по учреждению Международного уголовного суда состоявшейся в Риме с 15 июня по 17 июля 1998 года и принявшей ее устав — Римский статут;

— как гражданин Российской федерации, убежденный в том, что действия ряда руководителей моей страны совершенные в частности, в течение последнего года, образуют составы ряда тягчайших международных преступлений — агрессии (пункт «d», статьи 5, части 2 Римского статута), а так же ряд военных преступлений предусмотренных рядом пунктов статьи 8 Римского статута, на территориях автономной республики Крым, а также Донецкой и Луганской областей — частей государства Украина; данные преступления совершены в рамках плана, политики и в крупном масштабе (пункт 1 статьи 8 «Военные преступления» Римского статута Гаагского международного трибунала), а потому в соответствии со статьей 27 («Недопустимость ссылки на должностное положение»), а так же еще и в соответствии со статьей 30 («Субъективная сторона») о лицах имеющих намерение совершить преступное деяние и подлежащих уголовной ответственности, предусмотренной частью 2 пунктов «а» и «б» — «лицо собирается совершить такое деяние» и «в отношении последствия — это лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий»;

— а так же будучи уверен, что эти действия не только являются преступными с точки зрения международных правовых норм, но нанесли непоправимый моральный и материальный ущерб народу Российской Федерации, а так же самому российскому государству, считаю необходимым, чтобы Прокурор Международного уголовного суда, используя собственные прерогативы (proprio motu) (ст. 15 статута), а так же оценив предоставленную ему правительством республики Украина (ст. 14, пункт 1 статута), и имеющиеся ныне в свободном доступе многочисленные доказательства совершенных преступлений (в том числе личное, данное добровольно и без принуждения, интервью президента РФ В.В. Путина в фильме «Крым. Путь на родину», а так же заявления Командующего российским Черноморским флотом адмирала Игоря Касатонова), незамедлительно обратился (в соответствии с пунктом 3 статьи 15 статута) в Палату представительного производства с просьбой дать санкцию на проведение расследования.

Я так же обращаюсь к президенту Международного комитета Красного креста г-ну Петеру Мауреру, и к руководителю международной организации «Хьюман райтс вотч» г-ну Кеннету Роту, — лидерам организаций принимавших самое деятельное участие в разработке и принятии Устава Международного уголовного суда, а так же в процессе имплементации Российской Федерацией упомянутого Устава, с просьбой поддержать как и мое данное обращение, так и правительства республики Украина к Прокурору Международного уголовного суда, а так же передать в распоряжение высокого суда все имеющиеся у них документальные материалы о совершении военных преступлений и преступления агрессии, произведенных на территории автономной республики Крым, а так же Донецкой и Луганской областей, частей украинского государства Украины.

Сергей ГРИГОРЬЯНЦ, председатель Российской коалиции в поддержку Международного уголовного суда

—

Александр Поляков, опубликовано в издании День