один рабочий день

Скоро 26-е апреля. Обещал одному из сообщников написать к этому дню что-нибудь. Пишу.

ЧЕРНОБЫЛЬ. ОДИН РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

В   провинциальном украинском городке Чернобыле асфальтом были покрыты только центральные улицы. На окраинах - грунтовки с чахлой травой. Когда по ним шли машины, из-под колес летели тучи пыли: июль 1986-го выдался на редкость жарким. За штакетником патриархальных двориков было видно, как бегают беспризорные куры. В садах уже зрел белый налив и краснела вишня.

Дезактивацию в самом Чернобыле к этому времени уже провели. Конечно, уровень радиации значительно превышал московский, но это уже был не майский уровень. На Станции тоже большинство объектов дезактивировали.   Нетронутыми остались крыши третьего блока, ХОЯТа и ХЖТО, да ещё по закоулкам можно было встретить места, где мощность дозы доходила до 5 рад/час. Основная опасность   исходила от пыли – изотопы стронция и других тяжелых металлов не выводятся из организма. К дезактивации Припяти, городка работников Станции тогда только приступили.

Рабочее утро, как всегда, началось на перекрестке возле стекляшки с претенциозным названием ресторан "Припять", где стоял газик разведчика, к которому мы с напарником прибились, адьюнкта Академии химзащиты, подполковника Женьки Толкунова. У газика курил совсем желторотый пацан, а Евгений вёл с ним воспитательную беседу.

- Ты, Вася, женат?

- Да, товарищ подполковник.

- А дети у тебя есть?

- Никак нет, товарищ подполковник.

- Ну, и не будет, - задумчиво говорил Женя.

- Это почему же? - суетился водитель.

- Потому, Вася, что ты без респиратора ходишь, да ещё и куришь.

Этими словами Евгений закончил свои нравоучения и мы поехали на окраину города к Сельхозтехнике, где стоял его бронетранспортер, выложенный изнутри свинцовыми листами. На нём мы обычно добирались до станции и до тех мест, где нога человека после аварии ещё не ступала. В этот день до обеда мы ставили свои дозиметры на крыше ХОЯТА (хранилища отходов ядерного топлива), башни, высотой с пятнадцатиэтажный дом.

Вернувшись в Чернобыль,  обычно обедали в  двухэтажной «стекляшке» "Припять". У входа маялись двое салаг с ДП-5-м, дозиметром на длинной штанге. Столовую называли генеральской и там действительно питались генералы от вертолетчиков, милиции, министерства обороны, пожарных со своими штабами. Забавно было видеть официантов в белоснежных колпаках и куртках, из-под которых выглядывали тельняшки. Но в этот раз нам не суждено было вкусить еды для избранных. Салага ткнул штангой в мои ботинки и у него полезли на лоб глаза.

- Где это вас носило? – сурово спросил   он.

- На Станции, - отвечал я.

- Мыть! – приказал салага.

Мы, с моим напарником Володей, пошли искать ближайшую лужу. Пополоскали там свои ботинки и вернулись к солдатику. Он опять:

- Я же сказал – мыть!

Мы понуро поплелись опять к луже. И только на третий раз до меня дошло, что крыша ХОЯТа асфальтовая. Размягченный асфальт впитал в себя радиоактивную пыль и вместе с ней прилип к нашим ботинкам. Тут уж, мой, не мой ботинки – результата не будет.

Пришлось тащиться на базу и менять у старшины обувь. Потом обедали в солдатской столовой. Между прочим, там была очень приличная еда. Правда, официантов не было.

Единственным развлечением служил телевизор. Напомню, что принцип работы первых телевизоров с кинескопом состоял в том, что управляемый электроникой поток электронов выбивал на люминесцентной подложке вспышки света и получалось изображение. Как я уже говорил, чернобыльская пыль содержала радиоактивные частицы. Невидимой она витала и в помещениях и садилась на экран телевизора. А β-излучение можно приравнять к потоку электронов. Это я к тому, что по экрану телевизора сыпался «белый снег».

На экране   в «снегу» опереточные дивы задирали стройные ноги в канкане: киевское телевидение крутило развлекательные программы. Было жарко и наша Оперативная группа начальника Химвойск, облаченная в белые кальсоны и нательные рубахи смотрела после трудового дня эти передачи.

Перед ужином мы в тот день решили принять по 100 грамм. Заслужили. Не успели разбавить спирт, как вдруг стук в дверь и сразу же в комнату вваливается мужик в камуфляже. Небольшого росточка, но громоздкий как шкаф. На лице читается презрение к нижестоящим, коими он считает всех, кроме непосредственного начальства. А за ним опёрся на дверной косяк худенький очкарик, явно пьяненький. «Шкаф» без предисловий берет сразу с места в карьер:

- Я – начальник радиационной разведки такой-то организации. Бывший командир атомной подводной лодки, капитан 1-го ранга. Завтра нужно провести разведку крыши третьего блока. По предварительным данным там могут быть остатки ТВЭЛов, т.е. нейтронные излучатели. Мне сказали, что с помощью твоих химических дозиметров можно различить β, n, η-излучения. Дай мне свои дозиметры!

Как-то в Мурманске я принимал участие в перезарядке атомного реактора на подводной лодке. Облик этого жлоба ну никак не монтировался с обликом капитана 1-го ранга. Через две недели в радиационной разведке я уже без всякого дозиметра чувствовал, где «много». И тогда каким-то необъяснимым образом я почувствовал, что передо мной подонок.

- Послушайте, - говорю я ему - Предположим, что я Вам их дам. Вы же без меня всё равно с них показания не снимете.

Он понимает, что не на того нарвался и достаёт пряники:

- Ладно, - говорит он, - я ставлю, а ты измеряешь. Завтра вечером на Правительственной комиссии я докладываю обстановку и мы с тобой получаем по Красной Звезде.

- Так, мои дозиметры малочувствительные, им экспозиция нужна не меньше 12 часов, - отвечаю я ему.

- Фигня! Сегодня поставим, завтра сымем.

А времени уже пять часов вечера. Последний транспорт уходит на Станцию за ликвидаторами.

- Как ставить-то будем?

- А ты не ссы! Вон тот мужик поедет и поставит, - говорит он и показывает на пьяненького интеллигента-научника.

И тут у меня мгновенно в голове проносится картина. Вот этот бедолага на последней машине едет на Станцию. Вот он карабкается по лестнице на крышу третьего блока. Вот он там расставляет дозиметры, спускается, делает из горла ещё пару больших глотков разбавленного спирта и заваливается где-нибудь под лестницей административного корпуса спать. И я каким-то внезапно севшим голосом хриплю:

- А не пошёл бы ты, капитан, к …. нехорошей матери!