Атеев А.Г. Псы Вавилона. (Российская мистика)Часть 2. гл. 14,15,16.

   — Зачем тут сыдыте? Аида ко мне, — повторил татарин.

   — А, господин Валитов, — улыбнулся Всесвятский. — Познакомьтесь, это Джон Смит, американец. Интересуется здешней жизнью.

   Пожилой татарин вежливо приподнял шляпу:

   — Мое почтение. Так, айда к нам. И ты, американский юнош, тоже. Ашать будем Вечор близко.

   — А почему бы и нет! — отозвался Всесвятский. — Может быть, составите компанию? — обратился он к американцу.

   Джоник хотел было отказаться, но происходящее казалось столь интересным, что он безропотно поднялся со скамейки и пошел следом.

   — Прогнал тебя Костя? — насмешливо спросил у Всесвятского Валитов.

   — Его можно понять, — отозвался тот. Потом удивленно поинтересовался: — Да вы-то откуда знаете?

   — Ходил тебя искать. Увидеть хотел. Француз говорит: «Нет его больше тут». Я спрашивай: «Почему?» Он говорит не стал, только кивай на дверь, да я и сам догадался. Боятся. — Валитов снова хмыкнул.

   — Наверное, не зря.

   — А ты почему не боишься?

   — Я одинок, да и стар. Терять мне, собственно, нечего.

   — Костя тоже не молодой юнош. И тоже один... как это по-русски?... Как палец. Только ты о другой человек думаешь, а он о своя голова. Ничего плохого, так и надо... Но не всегда. Иной раз и о соседе думать нужно. А то все один да один. Вот ты меня «господин» называешь. Почему? Нынче все товарищи. Господин — это который хозяин. Какой я хозяин... Был когда-то... — Валитов махнул рукой.

   — Неправда, — возразил Всесвятский. — Господин — значит, принадлежащий господу. И никому другому. А богатый ты, бедный... богу все едино. Главное, чтобы жил согласно его заветам

   Валитов, видимо, обдумывал слова Всесвятского.

   — Может, ты и прав, — наконец вымолвил он . — На все воля Аллаха.

   Глубокомысленные рассуждения двух стариков не коснулись ушей Джоника. Он был поглощен собственными думами. Странная страна Россия. Все тут смешалось: рабская покорность и безудержный, не знающий границ бунт, декларирование принципов всеобщего равенства и социальной справедливости и полное бесправие граждан, самые передовые общественные теории и удивительная живучесть темных средневековых воззрений. Лишь шесть лет прошло с того момента, как был забит первый колышек в эту степную землю, а кажется, убогий трущобный быт, со всей сопутствующей ему дикостью и суевериями, существует здесь давным-давно. Все зыбко и неопределенно. Никогда не угадаешь, что может случиться завтра. Но вместе с тем жить здесь чрезвычайно интересно. Не знаешь, с чем можешь столкнуться. Например, эти россказни про вампиров. На первый взгляд типичный бред. Но подается он столь правдоподобно, что поневоле поверишь.

   — Вот мой дом, — услышал он голос Валитова. — Заходи, гости дорогие.

   Только сейчас, учуяв ароматы только что приготовленной пищи, Джоник ощутил, как сильно хочет есть. На пикнике он толком не перекусил. Так, отщипнул кусочек мяса да съел вареное яичко. Теперь же заманчивые запахи кухни наполнили его рот обильной слюной. Американец невольно сглотнул, что не укрылось от острого взгляда старого татарина.

   — Кушать хотишь? Сейчас все будет. — Валитов провел гостей на зады дома, где под навесом на деревянном помосте стоял стол и несколько табуретов.

   — Садыс, — это прозвучало как приказ.

   Гости уселись на табуреты, а Валитов ушел в дом.

   — Неудобно, — с сомнением сказал Джоник.

   — Очень даже удобно. Начнете отказываться — обидите хозяина. Восточное гостеприимство нужно уважать.

   Пожилая татарка принесла две тарелки с бараньей лапшой, потом пирожки с картошкой треугольной формы и наконец пиалы с чаем и молоком. Все время, пока гости насыщались, Валитов отсутствовал, и только в самом конце, когда завершалось чаепитие, он вернулся и уселся напротив.

   — Ну что, американский юнош, туйдым? Наелся? Набил щэк? Молодец. Теперь мы говорить будем, а ты слушай. Якши? Ладно. Еще остались сколько? — обратился Валитов к Всесвятскому. — Убыр сколько еще по ночам рыщет?

   — Значит, так, — начал Всесвятский, словно разговор на эту тему оборвался минуту назад, — в семействе этих...

   — Скворцы, — подсказал хозяин дома.

   — Да-да. Если допустить, что все остальные члены семьи обезврежены, то остался один мальчик.

   — Панька.

   — И еще пропавший милиционер.

   — Хохол.

   — Значит, известны нам двое.

   — А если есть другие?

   — Возможно, конечно. Но поселок ваш не такой уж и большой. К тому же живете крайне скученно. Все на виду. Собственно, именно поэтому так быстро вычислили злосчастное семейство Скворцовых и частично уничтожили его. Следовательно, если бы имели место подобные факты, они скорее всего были бы замечены. Меня больше интересует другое. Где прячется Хозяин и кто ему помогает? Вчера я побывал на том месте, где нашли мальчика. От вашего поселка до него полчаса ходьбы. Ничего особенного, обычная степь, причем сильно исхоженная. Там не спрятаться. Значит, мальчика сначала куда-то увели, а потом принесли туда уже мертвым. Возникает вопрос: для чего?

   — А ты как думаешь?

   — Тут, по-моему, все совершенно очевидно. Брось они мальчика возле своего логова, сразу бы раскрыли его местонахождение. Утащи еще куда-нибудь, тело нашли бы не сразу. А так обнаружили мгновенно.

   — Подкинули?

   — Ну да. Хотели, чтобы зараза эта распространилась как можно быстрее.

   — Вредители.

   — Если выражаться нынешними понятиями, именно так. Рассуждаем дальше. Не мешало бы поговорить с ребятишками, с которыми гулял мальчик Скворцов. Может, видели кого в степи.

   — Я специально просил Хасан потолковать с ними. Никого они не встречал. Там дорога проходит недалеко. По ней машина ездит. Но не часто. В тот раз ребята видел, вроде машина с красный крест проехала в город.

   — Карета «Скорой помощи»?

   — Да, карета... Медицинский машина. На Доменный улица есть станция «Скорый помощь». Вот туда и ехала.

   — Машина... Интересно. А ребятишки шли по степи группой?

   — Группа? Сейчас Хасана позову, он расспрашивал...

   — Ребята разбрелись кто куда, — стал рассказывать подошедший Хасан. — Их было человек восемь-десять. Бегали, искали кислятку, в сусликов камнями кидали... Друг за другом не следили. До дороги метров триста. Куда она ведет — толком не знаю, наверное, к реке. Но машины по ней редко бегают. «Скорую помощь» видели два пацана, она возвращалась в город. Останавливалась или нет, они не помнят. Не обратили внимания.

   — А ведь вполне можно допустить, что мальчика увезли, а потом привезли назад именно на машине, — заметил Всесвятский, отпустив Хасана. — Какие еще имеются странности?

   — На убитый паренек рубашка не был, — подсказал Валитов. — Гулял в рубашка, а когда нашли, брюки был, рубашка не был.

   — Примем к сведению. Что еще?

   — Как будто все. От тебя помощи ждем

   — Мне кажется, сегодня ночью они сделают вылазку. И их цель — именно я.

   — А может, я? — возразил Валитов. — Ведь я настоял могила раскопать.

   — Как бы там ни было, мы оба представляем для них несомненную опасность, поскольку знаем, как с ними бороться.

   Пока происходил этот разговор, Джоник в дискуссию не вступал и только слушал. Ему представлялось в высшей степени странным, что два пожилых и, несомненно, неглупых человека всерьез обсуждают совершенно нелепые, с его точки зрения, вещи. Вначале американцу казалось, что его просто мистифицируют. Вот только для чего? Потом он понял, что беседуют вполне серьезно, а когда речь зашла о предполагаемой атаке вампиров, он и вовсе перестал что-либо понимать. Между тем начинало темнеть, и пора было возвращаться домой. Однако невероятное любопытство, которое и привело американца в эту удивительную страну, и теперь не давало ему покоя. Очень хотелось остаться и своими глазами убедиться, что все услышанное — правда.

   — Однако время к ночи, — заметил Валитов. — Пора в дом идти.

   — Да, наступает их час, — сказал Всесвятский.

   — А можно я у вас переночую? — обратился Джоник к хозяину.

   — Почему нет? Сколько угодно. Гостю всегда рады, — улыбнулся Валитов. — Ты, наверное, сам хочешь все увидеть? На слово не веришь? Правильно. Только может быть немножко страшно. Но, да поможет нам Аллах милостивый и милосердный, мы с ними справимся. Прошу, пожалуйста, в дом.

   В небольшой выбеленной, с крошечным оконцем комнатке на полу были положены две постели.

   — Отдыхайте, — сказал старик Валитов и покинул своих гостей.

   — Не совсем удобно, — неуверенно произнес Джо-ник. — Напросился в гости...

   — Что за чепуха! — возразил Всесвятский. — Все в пределах приличий. Насколько я понимаю, вы не особенно верите в реальность происходящего. Вот и убедитесь. Да и вдвоем веселее. Только предупреждаю: эта нечисть, верите ли вы в нее или нет, представляет реальную опасность. Поэтому, если начнутся... э-э... события, прошу никаких самостоятельных действий не совершать и во всем слушаться меня. Договорились?

   Джоник кивнул.

   — Тогда ложитесь и отдыхайте. Не знаю, когда именно появится нечисть, но скорее всего после полуночи.

   — А вы уверены, что действительно появится?

   — Почти! Выхода у них нет. Или они уничтожат меня, или я уничтожу их. Третьего, как говорится, не дано.

   Джоник улегся на толстую кошму, покрытую сверху лоскутным одеялом. За окном все еще было светло. Американец взглянул на часы — начало одиннадцатого. Спать совершенно не хотелось. Ожидание опасности, подлинной или мнимой, держало в напряжении. Всесвятский, похоже, находился в таком же состоянии. Он ворочался, кряхтел, что-то бормотал себе под нос

   — Не спите? — услышал Джоник. — Вот и я не могу сомкнуть глаз. Всегда так в минуту опасности. Нервишки, конечно, шалят. Вовсе ненужное возбуждение.

   — Тогда, может быть, расскажете о том, что произошло с вами дальше, после того как вы покинули злополучный хутор?

   — Охотно. Тем более что последующие мои приключения во многом проясняют суть нынешних событий.

   Рассказ Всесвятского о его приключениях на Украине (продолжение)

   Итак, я решил все же добраться до Одессы, разыскать профессора Матюшевского и потолковать с ним в надежде прояснить суть дела: существуют ли в действительности вампиры или это всего лишь народный фольклор?

   Когда я наконец приехал в знаменитый черноморский город, стояла середина апреля. Цвели сирень и акация, по улицам чинно прохаживались солдаты и офицеры в иноземной форме, поскольку Одесса, как и вся Украина, была оккупирована германскими и австро-венгерскими войсками. Прямо с вокзала я отправился в Новороссийский университет, к моему удивлению, исправно функционировавший. Там удалось узнать адрес Матюшевского, который, как оказалось, давно не преподавал по причине преклонного возраста и слабого здоровья. Жил он, насколько я помню, недалеко от вокзала, на Новорыбной улице. Нужно отметить: в странствиях я порядком поистрепался и вид имел неприглядный, ничем не отличаясь от обыкновенного бродяги. Появляться в подобном облике даже перед специалистом по вампирам казалось мне неблагоразумным. Прежде всего нужно было привести себя в порядок. Из денег у меня оставалась лишь царская «синица-пятерка», еды не имелось никакой, а уж про одежду и говорить не стоит. Первым делом я отправился в баню, там же привел в относительный порядок растительность на голове и лице. Потом, предварительно перекусив в ближайшей «обжорке», двинулся на знаменитую одесскую барахолку, намереваясь приобрести какую-нибудь относительно приличную одежонку, дабы предстать перед профессором в пристойном виде. Из оставшихся у меня четырех целковых два пошло на покупку у какого-то подозрительного вида босяка вполне цивильного черного костюма моего размера плюс манишки. Имелась у одеяния одна странность. Пиджак у костюма сзади для чего-то был разрезан сверху донизу, а потом аккуратно зашит. Так же выглядели и брюки. Только потом я понял смысл насмешливых взглядов, бросаемых окружающими в мою сторону. Костюм, очевидно, был снят с покойника. Однако выбирать не приходилось. И я отправился на Новорыбную.

   Дверь профессорской квартиры открыла пожилая неопрятная женщина, подозрительно меня оглядевшая. «Профессор не принимает, он болен», — сообщила она и хотела захлопнуть дверь, но я, отбросив воспитанность, подставил носок сапога и заявил, что проехал тысячу верст ради встречи с господином Матюшевским, к тому же являюсь его коллегой — историком и намерен встретиться с ним, чего бы мне это ни стоило. Напуганная грозным тоном, женщина, как потом оказалось, сестра профессора, позволила мне войти. Затем через анфиладу темных коридоров провела меня в такую же темную комнату, загроможденную огромным количеством книг. Среди книжного моря, в высоком вольтеровском кресле сидел, укрытый по самую грудь клетчатым пледом, крошечный старичок во фланелевом халате, почти карлик, и, казалось, дремал. Перед ним на пюпитре стояла раскрытой огромная инкунабула.

   — Станислас. — позвала женщина. — Станислас!

   Старичок открыл глаза.

   — Станислас, тут к тебе пожаловал молодой человек, утверждает, что коллега — историк.

   — Историк? — Карликообразный Станислас пожевал белесыми губами. — Я не жду никакого историка. Кто вы и зачем явились в мой дом? — Говорил он басом, весьма странным для его субтильной комплекции.

   — Видите ли, господин профессор, я — приват-доцент Петербургского университета... Археолог... Прочитал вашу статью в «Историческом вестнике» и необычайно заинтересовался...

   — В «Вестнике»?.. Не припоминаю.

   — Про вампиров.

   При этих словах старичок заметно вздрогнул.

   — Ах, да. Но давненько, давненько... Даже странно... Почему сейчас?..

   — Видите ли, в своих археологических изысканиях я наткнулся на один объект, прояснить происхождение которого не в силах. Поэтому рассчитываю на вашу помощь. — Тут я произнес еще несколько слов о научной солидарности.

   — А где вы копали? — поинтересовался Матюшевский. Я назвал место. — И что именно нашли? Да вы садитесь, милостивый государь. Летиция, ты можешь идти, — сказал он женщине.

   Я стал рассказывать о своей находке, потом о возникших в связи с ней предположениях. Станислас внимательно слушал, не перебивал, только изредка покачивал головой, не то соглашаясь, не то просто поторапливая. Когда я закончил, профессор некоторое время оценивающе смотрел на меня.

   — Так что вы все-таки хотите? — наконец вымолвил он.

   — Подтверждения или опровержения.

   — Чего именно?

   — Существования вампиров. Карлик засмеялся странным ухающим смехом, напоминавшим голос ночной птицы.

   — Они существуют, — отсмеявшись, сообщил он. — УЖ поверьте мне, милостивый государь. Вы, собственно, на правильном пути, и ваши умозаключения свидетельствуют о недюжинном уме. Вон справа, на стеллаже, стоит полный географический атлас Российской империи. Откройте его, пожалуйста, и покажите мне место вашей находки.

   Я выполнил требование.

   — А теперь подайте вон ту папку.

   Увесистой «под мрамор» папки с документами, похоже, давно никто не касался, поскольку ее покрывал слой пыли. Станислас развязал тесемки, некоторое время перебирал содержимое, наконец достал какую-то бумагу и протянул мне.

   — Взгляните. Здесь мало света, подойдите к окну. Только не нужно широко распахивать портьеры.

   Я подошел к окну, чуть-чуть отодвинул портьеру, обратив внимание, что на окне имеется толстая железная решетка, и развернул документ. Им оказалась контурная карта, какие используют в гимназии на уроках географии. Карта была аккуратно раскрашена акварельными красками и отображала юг России, Кавказ, часть Ближнего Востока и Балканы. Кое-где на ней имелись крестики. Станислас взял из моих рук карту, положил ее на пюпитр, обмакнул в чернильницу ручку и вывел еще один крестик на месте моей находки.

   — Вы хотите сказать: кресты указывают на находки, подобные моей? — изумленно спросил я.

   — Совершенно верно, милостивый государь. Увы, в данной ситуации вы — не первооткрыватель, хотя, конечно, ваша находка — событие выдающееся. Между прочим, нечто подобное раскопал в свое время и я. Вот здесь. — Станислас указал кончиком пера на крестик, нарисованный почти на самом берегу Адриатического моря. — Вот здесь, в Черногории, я отыскал гробницу пира.

   — Кого? — не понял я.

   — Существа, являющегося источником вампиризма. Но я искал осознанно, а вы сделали свое открытие случайно.

   — А кто открыл остальные?

   — Разные люди в разное время. Некоторые были отысканы довольно давно. Например, вот здесь, в Трансильвании, еще в пятнадцатом веке. Возможно, гробниц найдено намного больше, но я опираюсь только на документальные подтверждения или подлинные рассказы очевидцев, как, например, в вашем случае. Впрочем, по совести говоря, меня эта тема давно не интересует.

   — Зато меня интересует! — выпалил я.

   — Похвально. Отчасти могу удовлетворить ваше любопытство. Поскольку с содержанием моей статьи вы знакомы, то нет смысла излагать общие места. Спрашивайте, а я постараюсь ответить, если, конечно, смогу.

   — В расположении крестиков, то бишь гробниц, нет никакой видимой системы. Как сей факт объясняется?

   — Во-первых, переселенческие миграции продолжались не одну тысячу лет. Естественно, двигались народы не по прямой линии. Окончательный замысел тех, кто создал пиров, мне лично неизвестен. Чем они руководствовались, остается только догадываться, но, как мне кажется, ими двигали желание властвовать и жажда бессмертия. Сами по себе пир и тем более его производное — вампир — не бессмертны. Их можно без труда уничтожить. Но при соблюдении условий хранения они могут существовать довольно долго.

   — Вот вы сказали про условия хранения. Но как можно быть уверенным в сохранности существа, пролежавшего в земле сотни или даже тысячи лет?

   — Для начала следует учесть, что гробницы устраивались не в одно время. Их появление можно приблизительно датировать от середины второго тысячелетия до христианской эры и до конца первого тысячелетия христианской эры. Но, естественно, сама гробница должна находиться под неусыпным наблюдением. Мало ли какие события могут происходить в данном районе. Поэтому возле каждой гробницы устраивалось нечто вроде поста охраны. Это мог быть небольшой кочующий в окрестностях род или оседлое поселение, но так или иначе основной целью этих людей являлась охрана пира. Со временем кочевники становились земледельцами, а случалось, и наоборот, но неизменно осуществляли свою задачу — контролировали захоронение. Кстати, возле вашей находки имелось поселение?

   — Да, небольшой казачий хуторок Мертвячья балка.

   — Говорящее название.

   — Но ведь этого просто не может быть! На протяжении тысяч лет, из поколения в поколение все подчинено только одной цели. Но ведь по этим местам проходили волны великих переселений, сметая все на своем пути, случались войны, эпидемии, голод...

   — Однако хранители выживали. Уж так они устроены. С одной стороны, это обычные смертные люди, с другой — одухотворенные сверхидеей существа, готовые не раздумывая отдать жизнь за пира. Да разве в человеческой истории мало аналогичных примеров? Тибетские монахи, исмаилиты да хотя бы русские староверы. Любой из вышеперечисленных не задумываясь готов совершить акт самопожертвования за свою веру. И вот что интересно. Между общинами, охраняющими пира, существует некая таинственная связь. Казалось бы, что общего между русским казаком, черногорским четником или мадьярским секеем? Но каким-то образом они узнают друг друга?

   — Хорошо, допустим, вы правы. Тогда объясните еще такой момент. Если гробницы создавались в разное время, то откуда, позвольте узнать, бралось их содержимое? Эти самые пиры. Если допустить, что эти своего рода «зубы дракона» посеяны в одно время, тогда вопрос снимается. Но ведь вы утверждаете обратное?

   — Интересный вопрос. Он и мне долгое время не давал покоя. Пир по своему устройству и образу жизни сильно напоминает насекомое. И, как насекомое, переживает несколько стадий. Пока находится в гробнице, он — куколка. Затем наступает активизация. В этот период пир для поддержания собственного жизнеобеспечения требует крови. Стража перевозит его в некое место, где он, потребляя кровь своих жертв, превращает их в вампиров. Потом пир снова окукливается, ему устраивается гробница в новом месте, и так до следующего раза. Когда это время наступает, одному дьяволу известно.

   — То есть вы не знаете срока следующей, так сказать, метаморфозы?

   — Я — нет. — Станислас снова заухал своим зловещим смехом.

   — Но ведь у вас есть предположения?

   — Да, есть. Я считаю, пробуждение этих существ связано с процессами, происходящими в человеческом обществе. Пока все тихо, и о них не слышно, как только начинают кипеть страсти, глядь, и они тут как тут. Видите ли, я считаю, и народные приметы это подтверждают, что во время общественных потрясений природа тоже активизируется. Причем в самых разных формах. Вы, наверное, не раз слышали о нашествиях грызунов, саранчи, рождении всякого рода монстров или, скажем, совершенно непонятном на первый взгляд появлении в лесах невиданного количества грибов. Народная молва связывает эти разнородные факты с грядущими бедствиями, и обычно так и случается. Все это, в том числе и появление пиров, звенья одной цепи.

   — То есть вы хотите сказать, что эти существа каким-то образом влияют на ход истории?

   — Вряд ли это так. Скорее ход истории влияет на их активизацию. Однако можно допустить возможность и высказанной вами мысли. Мы не знаем, что конкретно определяет тот или иной исторический зигзаг: появление передовой философской или экономической теории, рождение судьбоносной личности или, скажем, изобретение нового оружия. Думается, процесс развития человеческого общества в целом зависит от этих и от целого ряда других факторов. Так что всяко может быть.

   — Так, значит, вампиры существуют?

   — Несомненно, дорогой коллега. И один из них перед вами.

   Я ошарашенно смотрел на Станисласа, который, по-видимому, надо мной издевался.

   Карлик снова заухал.

   — Думаете, шучу? — отсмеявшись, произнес он. — Ошибаетесь, коллега. Я — самый настоящий вампир, или, как говорят славяне, упырь. Причем довольно давно. Видите ли, в молодости я, как и вы, заинтересовался красивой и зловещей легендой. Все мы в юности романтики. Естественно, я занялся исследованиями в данном направлении. И вот что выяснил. Легенды о вампирах с незапамятных времен известны многим от Китая до Балкан, но в Западной Европе рассказы о них появляются только в восемнадцатом веке, да и то носят явно книжный характер. Вампиров часто путают с оборотнями, однако наши предки четко различали эти существа: упырь — мертвец, поднимающийся из могилы и пьющий кровь из живых людей. Оборотень — волкодлак, вурдалак и так далее — человек, превращающийся в животное, чаще всего в волка. Как становились вампирами? Считалось, что в них обращались люди, умершие неестественной смертью: опойцы, утопленники, самоубийцы, жертвы преступлений... Поскольку они полностью не прожили отпущенный им земной срок, а их души не нашли упокоения, то тела вынуждены неприкаянно скитаться по ночам до истечения земной юдоли. Говорили, что мертвое тело может превратиться в вампира, если через гроб, где оно лежит, перескочит какое-либо животное, например, кошка или собака. Но в данном случае, я думаю, животные просто чувствовали превращение, произошедшее с хозяином, и начинали в испуге метаться. Однако все это — фольклор. Мне не терпелось узнать, есть ли в легендах рациональное зерно. Все указывало на некие реальные события. Обращает на себя внимание географическая привязка. Дальше Венгрии легенды о вампирах не продвинулись, зато там они наиболее живучи. Почему? Ответ нужно было искать именно в тех местах. И я отправился на Балканы. Рассказывать о моих приключениях можно часами, но должен сказать, что на след настоящих вампиров я вышел лет через двадцать после начала изысканий. По сути, вся моя жизнь ушла на эти поиски. Конечно, я не постоянно находился в экспедициях. Большую часть времени тратил на службу в университете, добывал хлеб насущный в поте лица, однако бывал на Балканах довольно часто. Венгрия, Румыния, Сербия, Далмация, Черногория, Галиция — все эти места объезжены мною вдоль и поперек. Начал, естественно, с Трансильвании. И вот что интересно. Вначале те, с кем я общался, о вампирах рассказывали охотно и много. Потом, видя, что я интересуюсь не из праздного любопытства, а с непонятной им целью, замыкались, говорили: мол, это всего лишь сказки. Не помогали ни деньги, ни подарки. Люди настораживались, видели во мне полицейского агента или, того хуже, шпиона. И только много времени спустя, понимая, что я не соглядатай, начинали доверять мне. Однако и тогда ничего конкретного найти не удалось. Все знали про вампиров, большинство верило в них, повествовало о конкретных случаях, но лично мне ни одного явного факта вампиризма зафиксировать не удалось. Однажды в Македонии, изучая библиотеку небольшого православного монастыря, я наткнулся на древние разрозненные документы, принадлежащие еретической секте богомилов. Одна из бумаг, а они были на церковнославянском языке, крайне меня заинтересовала. Речь шла именно о вампирах, или как они назывались в документе, ламиях. Указывалось и точное местонахождение захоронения ламии в горах Монтенегро. Даже был нарисован подробный план местности. В документе также сообщалось, что гробницу ламии стерегут посвященные и приближаться к тому месту крайне опасно. Бумага была очень старой, датировалась примерно пятнадцатым веком, но я все же решил проверить ее достоверность. Описывать поиски и связанные с ними приключения слишком долго. Могу только сказать, что я отыскал гробницу. Однако платой за любознательность стало мое собственное превращение в вампира. Как это вышло? Да очень просто. Богомильский манускрипт не обманул. Место захоронения ламии охранял небольшой воинственный клан, обособленно обитавший в маленькой горной долине, насколько я понял, значительно больше тысячи лет. Лишать жизни они меня не собирались и даже прониклись некоторым уважением к моей персоне, однако в одном оставались непоколебимы. Мне предстояло отведать зубов пира. Коли ты интересуешься подобными вещами, аргументирование говорили они, почему бы тебе самому не стать упырем? Тем более что награда тому — бессмертие.

   Выхода у меня не оставалось.

   Когда все свершилось, они переправили меня в ящике, напоминающем гроб, в Варну, а оттуда пароходом доставили домой в Одессу. И вот уже довольно долгое время я обитаю затворником в своей квартире.

   — Вы, наверное, шутите, господин Матюшевский? — с сомнением произнес я.

   — Да зачем же мне шутить, милостивый государь? Я ведь не комик-куплетист из кафешантана

   — Не могу поверить! Как же вы живете?

   — Вы в смысле быта? Вполне благоустроенно. Заботится обо мне сестрица, вы ее видели, дражайшая Летиция. Потребности у меня минимальные. Понимаете, в вампиризме есть свои преимущества. Главное, ничем не болеешь. Не стареешь, не дряхлеешь... Все время в одной поре... — Станислас снова ухнул. — А что касается питания... Сами понимаете, инстинкты... Ночами иногда выхожу на улицу... Правда, не часто. Но веду себя в высшей степени осторожно. Нападаю исключительно на люмпенов, другими словами, на босяков. Действую в районе порта или тут неподалеку, на вокзале. И, главное, не воспроизвожу себе подобных. Зачем?.. Отделяю у использованной особи голову. Это, между прочим, первое средство... Голову, извините, милостивый государь, назад не приставишь. Хотя, конечно, вампиров не так уж и мало. Даже здесь в Одессе наверняка имеется еще не один... Так вот. Иногда выйти на улицу нет возможности или охота оказалась не совсем удачной. Тогда посылаю Летицию на городскую бойню. Можно для разнообразия и крови животных испить, правда, она не так вкусна и сытна, как... э-э...

   — А сестра ваша.. Она что же, в курсе?

   — Естественно. А как же иначе?

   — И она тоже?..

   — Ни в коем случае. Для чего? Да и если нас будет двое, это намного усложнит выживание. А так можно существовать сколь угодно долго. Времена нынче смутные, строгостей никаких...

   — Но сестрица ваша рано или поздно умрет.

   — До этого еще далеко, а там видно будет.

   — Ну хорошо. Одного не могу понять. Допустим, ваш рассказ — чистая правда. Но как могло случиться, что русский интеллигент, — а вы ведь русский, воспитанный на принципах разума и справедливости, наверняка читавший Добролюбова, Чернышевского и Толстого, — вдруг ни с того ни с сего становится кровопийцей? И, самое главное, не испытывает при этом никаких угрызений совести?

   — Могу пояснить, милостивый государь. Русский интеллигент до тех пор абстрактный гуманист, пока не получит власть над людьми. До тех пор он может говорить высокие слова, рассуждать о принципах, строить воздушные замки, а дорвется до власти, столько кровушки начнет кушать, куда там целой армии вампиров. Вы зря упрекаете меня. Ставший вампиром — уже не человек. Сумбурные понятия о добре и зле остались в прошлой жизни. Лишь одно чувство нынче довлеет надо мной — голод. Все остальное на фоне вечности не имеет никакого значения.

   — Но ведь ваше бытие могут прервать.

   — Кто?

   — Мало ли... Да, хотя бы я. Пойду сейчас в полицию и передам ваш рассказ.

   — Вам просто не поверят. И потом... Неужели вы думаете, что я вас так просто отпущу? Ошибаетесь, милостивый государь. Хорош бы я был в таком случае.

   — Как это понимать?

   — Да очень просто, милостивый государь. Употреблю по назначению, кровушки вашей отведаю. — Станислас зловеще заухал и приподнялся в своем кресле. — Вы желали узнать, существуют ли вампиры на самом деле, вот и убедитесь. И советую не сопротивляться. Только обстановку попортите. Не вы первый, милостивый государь, не вы последний. Тем более, в процессе, так сказать, вампирического акта вы испытаете ни с чем не сравнимое блаженство, нечто вроде острейшего оргазма, только по продолжительности несравнимо более длинного, чем при семяизвержении.

   Я с недоверием и испугом смотрел на карлика. Невзирая на царивший в комнате полумрак, я мог хорошо разглядеть его черты: горящие как угли глаза, длинный, словно клюв, нос, полуоткрытый рот, из которого торчали заметные клыки. Словом, Станислас имел именно тот карикатурный образ, каким обычно изображают вампиров. Он медленно вышел из-за пюпитра и двинулся в мою сторону. На дурацкий розыгрыш это не походило. Я метнулся к двери, но она оказалась заперта.

   — Не суетитесь, — медленно сказал Станислас — Бежать отсюда некуда: дверь крепка, а на окнах решетки.

   Я остановился и взглянул на карлика. Аналогия была вполне прозрачна. Я как муха барахтался в тенетах, а Станислас словно паук медленно приближался к своей жертве. Но, с другой стороны, в карлике не больше двух с вершком аршин росту. Неужто я не справлюсь с таким пигмеем?

   — Уйди, старец, прочь, кто бы ты ни был: вампир или ополоумевший урод. И выпусти меня отсюда, пока беды не стряслось.

   Но Станислас продолжал двигаться ко мне. Он растопырил свои крючковатые руки и, чтобы не мешал халат, сбросил его, оставшись совершенно голым. Теперь он и вовсе как две капли воды походил на гигантского заросшего шерстью паука. Меня поразил гигантский уд, болтавшийся между его ног словно небольшой хобот. Дрожь омерзения пробежала по моему телу, а Станислас был уже совсем рядом

   — Или ты отстанешь, или я за себя не ручаюсь, — в последний раз произнес я. Карлик заухал и бросился вперед. Он вовсе не шутил. Ледяные костлявые руки вцепились в меня, и только тогда я понял, насколько силен урод. Плечи сжало словно клещами. С величайшим трудом я, физически крепкий мужнина, оторвал его от себя и отшвырнул прочь. Станислас медленно поднялся на ноги и, несколько раз ухнув, вновь направился в мою сторону. Тут я понял, что не в силах долго сопротивляться этому исчадию ада. Нужно было защищаться. В растерянности я огляделся по сторонам. Ничего, кроме книг. «Подумать только: это чудовище прочитало массу литературы, — пришла в голову странная, вовсе неуместная в такую минуту мысль, — а что толку? Его разум, если, конечно, можно говорить о разуме, отягощен злом».

   — Может быть, вы все-таки оставите меня в покое? — бросил я в пространство и тотчас понял всю глупость произнесенной фразы. Мерзкий карлик вовсе не отказался от своих намерений. К своему ужасу, я заметил, что он начал раздуваться будто пузырь и даже взлетал над полом, словно небольшой аэростат. Глаза Станисласа пылали кроваво-красным огнем. Рот, вернее, пасть растянулась до невероятных размеров, клыки, казалось, еще больше удлинились. Я схватил со стеллажа первую попавшуюся книгу и швырнул в нечисть, мельком обратив внимание на заглавие тома. Им оказался роман Достоевского «Преступление и наказание», но карлик отмахнулся от книги. Я начал метать в нечисть остальные тома великого классика, но они производили точно такое же действие, вернее, абсолютно никакого. Как оказалось, русская литература — плохое оружие в борьбе с праздношатающейся нечистью. Станислас приближался, и тут на глаза мне попался пюпитр. В принципе, деревяшку можно использовать как оружие, вот только нужно к нему прорваться. В это мгновение карлик стремительно понесся на меня. Я инстинктивно пригнулся, и он, по инерции пролетев вперед, стукнулся о стену. Нельзя было терять ни секунды. Я рванулся вперед и оказался между пюпитром и Станисласом.

   Когда он снова бросился на меня, я поднял пюпитр за ножку, а широкий его край выставил перед собой словно алебарду. Удар пришелся ему в грудь и как будто достиг цели, потому что Станислас издал чуть слышный стон, но и я от толчка рухнул в кресло. Карлик заскрежетал зубами и попятился. Несколько мгновений он оглядывал меня, видимо размышляя, как вести себя дальше.

   И тут меня осенило! Чего боится вампир? Естественно, дневного света. Ну конечно же! Я рывком выскочил из кресла и бросился к окну. Схватив тяжелую портьеру за край, я что есть силы рванул ее. Раздался треск.

   — Не надо этого! — завопил Станислас.

   Деревянный карниз с грохотом рухнул вниз, едва не задев мою голову. Солнечные лучи залили часть комнаты. Станислас отпрянул в темный угол. На время опасность, похоже, отступила, но что делать дальше? Разбить стекло и звать на помощь? Я выглянул в окно. Оно выходило во внутренний дворик, ограниченный спереди брандмауэром следующего дома, а по бокам двумя стенками из песчаника. Дворик был совершенно пустынен. Итак, я в западне. Хотя вампир на время отступил, но лишь до той поры, пока не зайдет солнце. Я взглянул на Станисласа. Он притаился в углу — точь-в-точь паук, готовый броситься на жертву.

   — Ну что, милостивый государь, — произнес он скрежещущим басом, — узнал, какие они, вампиры, бывают? Ну так это еще не все. Скоро, скоро солнышко сядет... А если вы желаете стекло разбить, то зря стараетесь. Никто ваши вопли не услышит.

   — Может быть, разойдемся по-хорошему? — предложил я.

   — Отчего же, можно. Я сейчас скажу Летиции, чтобы дверь отворила. Ступайте сюда

   Однако я понял, мне готовят примитивную ловушку. Этот мерзавец выпускать меня явно не собирается. Что же делать? Взгляд вновь облетел комнату. Ничего подходящего. И тут я вспомнил про пюпитр, который держал в руках. Чего боится вампир? Деревянного кола! У пюпитра ножка... Если ее удачно переломить, то, возможно, получится острый конец. Я упер пюпитр в подлокотник кресла и что есть силы ударил по нему сапогом.

   — Зачем же имущество, милостивый государь, портить? — прокомментировал мои действия Станислас. — Ведь деньги же плачены.

   Вышло, как я и задумывал. Ножка пюпитра, который был изготовлен из какого-то твердого дерева типа ясеня, треснула, и получился отличный кол.

   Карлик следил за моими действиями с величайшим вниманием. Увидев, каким оружием я вдруг стал обладать, он почуял опасность, застучал в дверь и завопил:

   — Летиция, открывай скорее!

   Однако и я не стал медлить. С воплем «Пуля — дура, штык — молодец» я бросился вперед. Послышался звук поворачиваемого ключа. Это придало мне дополнительных сил. С разбега я вонзил обломок в грудь Станисласа. Дерево пронзило тело словно масло. Карлик издал какой-то странный горловой звук и затрепыхался, словно бабочка на булавке. В эту минуту дверь отворилась, и на пороге возникла Летиция. Вытаращив глаза, она в ужасе взирала на меня. Готов поклясться: во время нашей борьбы она стояла за дверью и ожидала результата. Потом женщина перевела взгляд на лежащего на полу брата и взвизгнула. Станислас пытался вытащить кол из своей груди, но как только его руки дотрагивались до дерева, он тут же отдергивал их, словно прикасался к раскаленному железу.

   — Вытащи... — сиплым шепотом обратился он к сестре. Но я не стал дожидаться, когда она исполнит требуемое, поскольку не знал, какой эффект это вызовет. Возможно, к вампиру вновь вернутся силы. Поэтому, недолго раздумывая, я врезал Летиции кулаком в челюсть. Возможно, это вас несколько покоробит, однако церемониться не приходилось. Та отлетела в сторону, словно тряпичная кукла. Что же делать дальше? Бежать из проклятой квартиры? Но пока буду искать дорогу к выходу, она выдернет кол из груди вампира, и он вновь бросится на меня. Я схватил Легацию за волосы и как следует дернул. Она завизжала

   — Показывай дорогу, мерзкая тварь!

   Летиция покорно засеменила рядом, поминутно вздыхая и охая.

   — Часто вы так развлекаетесь? — спросил я.

   — Что вы имеете в виду? — стараясь сохранять выдержку, отозвалась она.

   — Душегубствуете. Судя по всему, достаточно часто. И если я сейчас уйду, все останется по-прежнему? Вы вытащите кол из груди братца, и он, в паре с вами, вновь возьмется за старое? Не бывать тому! — Тут я вспомнил реплику Станисласа: «...отделяю у использованной особи голову... это первое средство...» Значит, подобная участь ждала и меня. Ну, раз так...

   — Где тут у вас кухня? — заорал я и ткнул Летицию кулаком в бок. Она без разговоров привела меня в нужное место. Я кинулся к печке. Топор стоял прислоненным к куче березовых поленьев. Я схватил его, взвесил в руке. Вполне достойное оружие. Летиция пристально следила за моими действиями. Увидев, что я взял топор, она пронзительно завизжала Я наскоро тюкнул ее по голове обухом, чтоб не орала, и направился к Станисласу. За то время, пока я отсутствовал, он, как мог, старался сохранить остатки жизни, если его бытие подходило под привычное для нас определение. Теперь он стоял на четвереньках. Видимо, от тщетных усилий кол вошел еще глубже в тело, и теперь один его конец торчал из спины, а другой упирался в пол. Вид у Станисласа был донельзя странный. Когда я вошел, он поднял голову и уставился на меня. Глаза его, доселе сверкавшие, потухли, на губах выступила пена, но лицо, к моему удивлению, не выражало страдание или отчаяние. На нем вообще отсутствовали какие-либо чувства. Услышав мои шаги, Станислас поднял голову и как будто узнал меня, во всяком случае, губы его тщились произнести некую фразу. «Не трогай...» — послышалось мне.

   — Кого не трогать? Тебя, злыдень? Э, нет! Шалишь. — Каюсь, в своих странствиях я поднабрался не свойственной мне ранее лексики и теперь выражался как какой-нибудь пропащий, анархиствующий матросик. — Вилы тебе, упырюга! Мочить тебя буду!

   Однако сказать можно все, что угодно, но вот исполнить... Станислас стоял в очень удобной для осуществления моих планов позе. Один взмах топора, и голова слетит с плеч. Я то заносил руку, то снова опускал ее.

   — Не можешь, — явственно произнес Станислас. В его голосе слышалась явная издевка.

   Ах ты мразь, еще насмешки строишь...

   И я решился. Лезвие топора с хрустом рассекло шею, однако голова не отделилась от туловища, а осталась висеть на лоскуте кожи. И что самое удивительное, она продолжала вращать глазами и шевелить губами. Да и крови на разрубе почти не было видно, только появилось немного некой белесой жидкости, как из раздавленного черного таракана. Тело стало сползать по деревяшке вниз и наконец распростерлось на полу в самой непристойной позе.

   Честно говоря, меня вырвало от омерзения. Не помня себя, я вновь рубанул по едва держащему голову лоскуту. На этот раз она отлетела прочь, а лезвие глубоко ушло в доску пола. Я осмотрелся, за окном начинало темнеть. Я успел как раз вовремя. В комнате царил полнейший разгром. Взгляд остановился на папке «под мрамор», валявшейся возле кресла. Я прихватил ее и покинул логово вампира. Вот, собственно, и все.

   Джоник слушал страшный рассказ со смешанными чувствами. С одной стороны, ему было чрезвычайно интересно, но с другой, он никак не мог поверить в достоверность рассказанного. Повествование напоминало бред сумасшедшего. Или вот эти слова: «Я наскоро тюкнул ее по голове обухом, чтоб не орала...» Да может ли нормальный человек говорить подобное?! Американцу даже стало как-то не по себе от соседства со странной личностью.

   Всесвятский, похоже, догадался о мыслях, обуревающих Джоника.

   — Что, с трудом верится? — спросил он. Джоник кивнул, но тут же сообразил, что кивок в темноте не виден.

   — По правде говоря, не знаю. Видите ли, я к чудесам не привык. А тут вампиры.... Про них я, помнится, в детстве читал. Книжки иллюстрированные. Комиксами называются. «Тайна черной долины», «Гроб в подземелье» и тому подобную ерунду. С тех пор отношусь к подобным вещам без особого интереса, поскольку по натуре скептик, хотя рассказ ваш вполне убедителен, к тому же сдобрен яркими примерами...

   За окном раздалось какое-то шуршание.

   — Они, — шепотом произнес Всесвятский. — Пришли по мою душу. Вот сейчас и убедитесь.

   Джоник напрягся и прислушался. По темному двору явно кто-то ходил. Но почему этот странный человек решил, что пожаловали именно вампиры? Чушь нелепая... Кто-то из обитателей дома, наверное... Возможно, пошел в туалет...

   Под окнами послышались возня и чавканье.

   Собака! Конечно, это всего лишь собака!

   Словно подтверждая мысль Джоника, во дворе раздался тоскливый, протяжный вой, тут же перешедший в яростный захлебывающийся лай, который неожиданно прервался на самой высокой ноте, будто собаке заткнули пасть. Потом послышалось непонятное бульканье и хрипение и почти сразу же громкий стук во входную дверь. Удары были короткие и методичные и больше напоминали стук забиваемых гвоздей.

   — Что происходит? — недоуменно спросил Джоник.

   — Пытаются проникнуть внутрь, — отозвался Всесвятский. — Но вампир не может войти в дом, если его не пригласят хозяева и не откроют ему.

   — Да бросьте болтать ерунду! — разозлился обычно кроткий Джоник. — Зачем вы меня пугаете? Неужели думаете, поверю? В конце концов это становится глупым. Я заметил: некоторые люди в России при общении с иностранцами любят рассказывать самые невероятные вещи. Непонятно только, для чего? Неужели всех дураками считают? Вот я вас очень долго слушал, и, надо признаться, с интересом... И раньше, в вагоне поезда, вы произвели на меня большое впечатление... Но сейчас... — Джоник вскочил. — Нет, я лучше пойду домой...

   За окном снова послышались непонятные звуки. Снаружи кто-то заслонил стекло, и, хотя в кромешной тьме трудно было что-либо различить, Джонику показалось, будто некое существо из мрака пристально смотрит на него. Он вздрогнул и протер глаза. Ничего.

   Показалось.

   — Вы все же останьтесь, — произнес Всесвятский. В голосе его прозвучали столь властные интонации, что Джоник невольно вновь опустился на свое ложе.

   — Можете мне верить, можете не верить, — продолжил Всесвятский, — пока вы здесь, пожалуйста, следуйте моим указаниям. Наступит утро, и пойдете себе куда угодно.

   Джоник хотел было возразить, но Всесвятский не

   дал себя перебить.

   — А с какой стати мне, собственно, морочить вам голову? — поинтересовался он.

   — Не знаю. Наверное, такова особенность русских.

   — Значит, вы сомневаетесь?

   — По меньшей мере.

   — Еще один Фома неверующий отыскался. И хозяин этого дома вас обманывает?

   — Темный человек.

   — Ах, даже так! А я, значит, с ним договорился, что бы вас мистифицировать? А для этого мы с ним вдвоем организовали эти страшные события с сожжением целой семьи, исчезновением людей и тому подобным. А еще раньше, в поезде, я не случайно подсел к вам... Оказывается, все заранее запланировано.

   — Не знаю, запланировано или нет, но в реальность всех этих рассказов не верю.

   — И не надо. Однако из дома я вас все равно не выпушу. Дожидайтесь рассвета.

   Собеседники замолчали. За окном все было тихо. Некоторое время Джоник ворочался на жестком ложе, но скоро заснул. Видимо, от пережитого возбуждения ему всю ночь снились кошмары. Странные существа с громадными клыками тянули к нему свои костлявые крючковатые руки, стараясь вцепиться в горло, невероятные красавицы с распущенными волосами порхали вокруг его головы, мохнатые карлики путались под ногами. Джоник то и дело просыпался, непонимающе озирался, но в комнате было темно, рядом спокойно похрапывал Всесвятский, и он снова опускал голову на жесткую, набитую конским волосом подушку. И только под утро пришел спокойный, без видений, сон.

   Когда американец открыл глаза, в комнате было уже светло. Всесвятский отсутствовал, а во дворе несколько голосов крайне взволнованно говорили по-татарски. Джоник понял: случилось нечто серьезное, отбросил одеяло и отправился на шум. Во дворе он увидел следующую картину: перед входной дверью стояли несколько человек, в том числе старик Валитов, немолодая женщина, которая подавала им ужин, внук Хасан и еще одна молодая беременная татарка в пестром халате. Тут же присутствовал и Всесвятский. Молодайка заливалась рыданиями, пожилая успокаивала ее, поглаживая то по голове, то по плечу. Но она не успокаивалась, тыкала пальцем то в направлении входной двери, то в свой живот .и продолжала заливаться слезами.

   Джоник посмотрел в том направлении, куда указывал палец молодайки. Прямо на входной двери была распята прибитыми за лапы гвоздями громадная собака, видимо, дворовый пес Валитовых. Брюхо пса было распорото, на вывалившиеся кишки с жужжанием садились большие зеленые мухи.

   Джоник вытаращил глаза. Волна ужаса и омерзения накатила на него.

   — Что это? — произнес он, обращаясь к Всесвят-скому.

   — Их работа... В которых вы не верите... — В словах звучала явная насмешка.

   Молодая татарка неожиданно издала утробный звук и согнулась в приступе тошноты.

   Валитов поморщился и что-то коротко сказал пожилой. Та подхватила молодайку и потащила ее в дом.

   — Хочешь — верь, а хочешь — не верь, — обратился Валитов к американцу, — а он тут как тут и разрешения не спрашивает. В дом не попал, так собака зарезал. Показывает: самый сильный и ничего не боится. — Валитов сплюнул и скороговоркой забормотал арабскую молитву. — На все воля Аллаха, — заключил он. — Раз есть шайтан, значит, так повелел Аллах, милостивый и милосердный. Для чего — не знаю. Может, посылает испытания.

   Джоник плелся домой, раздираемый сомнениями. С одной стороны, он не мог заставить себя поверить в услышанное, с другой — факты, казалось, говорили об обратном. Ведь не мог же Валитов убить собственную собаку таким ужасным способом? Для чего? Какой ему смысл морочить голову, скажем, Джонику, да и любому другому? Валитов производит впечатление солидного, степенного человека — патриарха рода, аксакала... Всесвятский устроил спектакль? Этот человек представлялся Джонику весьма темным и совершенно непонятным, но даже при таком восприятии было неясно, для чего ему нужна подобная мистификация. Да и в момент ночных стуков и возни он оставался в комнате. Его сообщники? Маловероятно. Какой в этом смысл?

   Так ничего для себя не решив, Джоник постарался избавиться от тягостных мыслей и стал думать о своей Ане.

   Однако девица Анна Авдеева занимала мысли не только молодого американца. Не выходила она из головы и у Александра Кирилловича Шахова. Ни высокий пост, ни особая ответственность человека, стоящего на страже государственной безопасности, ничто не могло привести его в чувство. Бедняга не на шутку влюбился.

   Всего четыре дня отсутствовала его ненаглядная, передвигаясь со студенческой бригадой художественной самодеятельности из деревни в деревню, песней и танцем прославляя сталинскую Конституцию, а товарищ Шахов тосковал, словно не виделся с Анютой по крайней мере полгода. Другой на его месте тут же нашел бы замену, но Александр Кириллович был однолюбом и о замене не помышлял. Все эти дни он мучительно раздумывал, как вести себя в отношениях с девушкой. Законная супруга, находящаяся в данный момент в городе Курске у своей мамы, бомбардировала его телефонными звонками, письмами и телеграммами. Казалось, она стремилась сообщать мужу о каждом своем шаге, а скорее всего просто напоминала о себе. Мол, чтим и любим, хотя и находимся далече. Однако послания супруги не достигали нужного эффекта, напротив, раздражали нашего героя, более того, снижали некое чувство вины, которое все-таки присутствовало. «Если бы эта дуреха не потащилась к мамочке, — размышлял Шахов, — то вряд ли бы у меня возник интерес к Анюте».

   Однако чекист кривил душой.

   Он, не без оснований, опасался, что Анюта в одночасье покинет его, выйдет, скажем, замуж за того же американца или еще за какого-нибудь олуха. Помешать этому он не в силах. Конечно, можно пригрозить репрессиями. Но он уже использовал подобный вариант, и ничего хорошего не получилось. Более того, он испытал унижение: молодой красивый мужчина использует служебное положение, чтобы затащить в постель ветреную девицу. (Почему-то Шахов прилепил к своей возлюбленной именно это попахивающее нафталином определение.) Терять Анюту определенно не хотелось. В воображении Шахова возникли груди — два маленьких упругих воздушных шарика, тонкая талия танцовщицы, стройные ноги с узкими лодыжками... Хороша девка, ничего не скажешь! Он тут же вспомнил свою плоскогрудую, плоскозадую, рыжеволосую супругу, ее манерные, насквозь фальшивые речи о духовном единении, о нравственной гармонии, которая превыше низменных плотских утех. Вообще, физическая близость воспринималась женой Шахова как нечто вроде трудовой повинности: малоприятная, но неизбежная обязанность, с которой тем не менее нужно смириться. Даже в первые годы супружества мадам Шахова особого пыла не демонстрировала, хотя замуж вышла уже не девушкой. В чем тут причина, Шахов так и не смог разобраться. Обычно ответом на скользкие вопросы становились жалобы на женские недомогания и слезы. В худшем же случае в ход шли обвинения в невозможности понять тонкую чувствительную натуру, а также в неумении или нежелании обуздывать животную похоть. И Шахов, интеллигентный человек, винил в отсутствии нормальной интимной жизни только себя.

   Несколько раз он пытался подойти к половому вопросу с марксистско-ленинских позиций. Подсовывал жене затрепанную книгу Александры Коллонтай «Любовь пчел трудовых», издания двадцать третьего года, с подчеркнутыми местами, где утверждалось, что без раскрепощения интимной жизни трудящихся не может свершиться всемирная пролетарская революция. Однако осведомленная супруга возражала, говоря, что, возможно, Коллонтай и видная партийка, но в личной жизни она вела себя как панельная шлюха, спала с кем попало и меняла мужей как перчатки. И Шахов знал, что в ее словах имелась определенная доля истины.

   Впрочем, дело, конечно же, не в Александре Михайловне. Просто его супруга была слеплена из совсем другого теста. Не из сдобного да духовитого, а из прокисшей опары. То ли дело — Анюта!

   «Развестись, что ли, со своей благоверной, — тоскливо размышлял Шахов, — да жениться на гражданке Авдеевой назло мировому империализму в лице американца Джона Смита? Но сын? С ним-то как быть?»

   Свою кровиночку Шахов любил. Мальчик был рыжеват, в мать, и такой же болезненный. В Соцгороде он почти все время сидел дома. На будущий год ему предстояло идти в первый класс, и это было еще одним камнем преткновения в спорах с супругой. Она считала, что народное образование в Соцгороде поставлено из рук вон плохо и мальчик должен учиться не иначе как в столице. Шахов только плечами пожимал.

   Так сидел он в своем кабинете, предаваясь тяжелым думам, когда зазвонил внутренний телефон и начальник оперативной части лейтенант Федотов попросил разрешения войти.

   — Что нового? — поздоровавшись, поинтересовался Шахов. Он всегда старался вопросом опередить подчиненных.

   — Новости не совсем приятные, товарищ начальник горотдела, — официально начал Федотов.

   — А что такое?

   — Все проклятый Шанхай. Второй наш человек там пропадает.

   — То есть как?!

   — Несколько дней назад я вам докладывал о неблагополучной обстановке в этом поселке. Помните?

   — Естественно, помню! — строго ответствовал Шахов. Он не любил, когда подвергали сомнению какие-либо его человеческие качества, например, память.

   — Вначале неизвестно куда исчез тамошний участковый милиционер Хохлов — отличный, между прочим, служака, хотя и довольно вздорная личность.

   — Я его прекрасно знаю, — отозвался Шахов. — Дальше?

   — В качестве секретного агента с целью разобраться в происходящем туда послали сотрудника уголовного розыска Родкжова под видом точильщика ножей.

   — Так.

   — Три дня назад Родюков найден в бессознательном состоянии и доставлен в городскую больницу на Ежовке.

   — Избит?..

   — В том-то и дело, что нет. Острая анемия — другими словами, потеря крови.

   — Я знаю значение термина «анемия». Как это объясняют врачи? Он что же, ранен?

   — Доктора в недоумении. Видимых повреждений на теле не обнаружено. Имеются мелкие ссадины — похоже, последствия драки. Отправляясь туда, парень был совершенно здоров. Родюков физически крепок, проходил службу в погранвойсках, не мог же он в один день заболеть, да так, что оказался в бессознательном состоянии? Нет у него и внутреннего кровотечения, доктора за это ручаются.

   — Тогда какой ставят диагноз?

   — Разводят руками.

   — Совершенно непонятно. Что еще?

   — По агентурным сообщениям, в Шанхае вновь имели место странные события, так сказать... — Федотов сделал многозначительную паузу, — ... сверхъестественного свойства.

   — Как это понять — сверхъестественного? Что за чушь!

   — Согласно донесениям осведомителей, а их в поселке трое, там завелось некое существо... — Вновь выразительная пауза. — Вампир...

   — Ты, Вася, в своем уме?

   — Я-то в своем. Так докладывают.

   — Кто они, твои осведомители? Старички и старушки древние? Или психические больные?

   — Отнюдь нет. Вполне нормальные люди. Один, например, бывший счетовод. Он сам был свидетелем необъяснимых событий, в частности, принимал участие в раскопках могилы на кладбище. Ему вполне можно доверять. И, главное, все три источника, независимо друг от друга, твердят об одном.

   Шахов внимательно смотрел на подчиненного: не издевается ли? Но на честном простоватом лице Федотова, в чуть выпученных водянистых глазах читались только почтительность и служебное рвение.

   — И еще. Один осведомитель докладывает, что в Шанхае появился весьма странный гражданин.

   — Кто еще такой?

   — Представляется ученым, цель приезда непонятна. Якобы специалист по этим самым вампирам.

   — Час от часу не легче!

   — И что самое интересное: квартирует у явных контрреволюционеров. Один — бывший граф или герцог, хотя откуда в России герцоги, другой, похоже, белогвардеец.

   — Вот даже как. Продолжай, Вася.

   — Эти двое деятелей, контрики, якобы вызвали его телеграммой.

   — Как их фамилии?

   — Которые проживают на Шанхае? — Вася заглянул в картонную папку, которую он держал в руке. — Одного — Фужеров, другого — Рысаков. Имя приезжего пока выяснить не удалось. Известно только, что он немолод, имеет окладистую бороду и похож на беглого попа.

   —Так, приехали! Ну и каковы твои соображения?

   — Думаю, на Шанхае действует контрреволюционная организация. Приезжий поп — связной, а двое контриков — руководители. Этих вампиров выдумали, чтобы мутить темный народ, что они и делают. И вот еще что. Вчера в их обществе замечен этот американец — Джон Смит. Вы им еще интересовались.

   — Так, — произнес Шахов. — Это проверенный факт?

   — Абсолютно. Американец некоторое время провел в доме у контриков, потом покинул его вместе с бородатым. Затем они довольно долго просидели на скамейке, бородатый что-то весьма горячо рассказывал американцу. После этого они пошли в дом к некоему Валитову, где и заночевали.

   — Что еще за Валитов?

   — Старик-татарин. Пользуется на Шанхае значительным авторитетом. Именно он был инициатором вскрытия могилы погибшего мальчика, а потом сожжения дома, где ребенок проживал, а затем убийства его родителей.

   — И такой человек на свободе?! Почему до сих пор не арестован?

   — Фактически арестовывать его не за что. Могила цела, мы проверили. Что касается дома, то нет явных свидетельств, что именно Валитов призывал к его поджогу. Информация исключительно со слов осведомителя.

   — Но это правда или вымысел?

   — Осведомитель клянется, что правда. Однако он заявил: свидетельствовать против Валитова не будет ни при каких обстоятельствах, поскольку опасается за свою жизнь. — Федотов замолчал и вопросительно посмотрел на начальника. Тот тоже не произносил ни слова, только барабанил пальцами по столу.

   — Так, — наконец зловеще обронил Шахов, — так, так... Я думаю, тут все сложнее, чем кажется на первый взгляд. Безусловно, ты, Вася, прав насчет контрреволюционной организации, однако щупальца свои она раскинула не только в Шанхае, а значительно шире, боюсь, не по всему ли городу. И задачи у нее очевидны: сеять беспорядки, заниматься вредительством на производстве, совершать убийства активистов и партийцев. Ведь кем, к примеру, был отец погибшего мальчика?

   — Кочегаром на паровозе.

   — Это профессия. А если подойти с политической стороны?

   — Кандидатом в члены партии.

   — Вот именно! Возможно, ты, Вася, считаешь, что я не в курсе событий. Ошибаешься, браток. — Шахов вспомнил цветистые речевые обороты своей юности. — Каждую мелочь держу в уме. А как иначе? Враг ведь не дремлет. Возвращаюсь к сути вопроса. Думается, не только вредительство входит в задачи организации, но и шпионаж. Тогда становится понятна роль этого американца, прикидывающегося другом советской власти. Не дает покоя империалистам процветание нашей страны. Значит, Вася, как, по-твоему, необходимо поступить?

   — Арестовать контриков и с пристрастием допросить.

   — Правильно, но не сейчас. Я думаю, нужно начать со следующего. Сегодня, ближе к вечеру, силами милиции необходимо провести массированный рейд в этом злосчастном поселке. Устроить нечто вроде облавы. Прочесать каждый дом, каждую землянку. Предлог очевиден — пропажа нашего сотрудника Хохлова. Никого из законно проживающих на территории поселка граждан не трогать. Даже предполагаемых контриков. Но вот всякого рода посторонних, подозрительных личностей без документов или, того хуже, имеющих при себе оружие, изолировать незамедлительно. А главное, разыскать этого бородатого попа. Именно он нужен нам в первую очередь.

   Когда Джоник в смятении покинул гостеприимный дом Валитовых, здесь спешно принялись ликвидировать свидетельства ночных событий. Прибитую к входным дверям собаку сняли, кровь замыли, двор и палисадник подмели. Усадьба приняла обычный благопристойный вид. Но вот покой ее обитателей был нарушен. Они хотя и молчали, но по косым взглядам Всесвятский понял: винили в случившемся именно его. Только старик Валитов, казалось, сохранял спокойствие, однако и он, по-видимому, пребывал в глубоком сомнении.

   — Что делать будем? — спросил он у Всесвятского после того, как они вместе попили чай на веранде.

   — Нужно искать, где они прячутся.

   — Правильно. Но как? В каждый дыра нос не засунешь.

   — Мне не дает покоя рассказ вашего внука про карету «Скорой помощи». Вроде ее видели неподалеку от того места, где обнаружили мертвого мальчика. Хотелось бы проверить.

   — Дельный мысль. Бери Хасана и отправляйся на Доменный. Только вот что. Думаю, власти, милиция или там другие знают, что тут у нас творится. Один мильтон пропал, другой... Сегодня или завтра будет... Как это слово интересный?.. Вот! Шухер! Милиция проверка придет. Если тебя арестуют, мы погибнем.

   — У меня документы в порядке.

   — Ничего не значит. Будут спрашивать: зачем приехал?

   — В командировку.

   — Могут не поверить. Заберут. Я думаю: про тебя уже доложили. Еще ночь, другой, третий... Они нас убьют, эти убыр. Мы даже не знай, может, эта ночь они еще кого укусили. Сегодня их будет больше, а завтра еще больше. Время очень мало. Поэтому будь осторожен. Не попадайся мильтонам на глаза. Осторожность, только осторожность. И с той стороны опасно, и с этой. Ладно, ступайте. Только когда назад пойдете, старайтесь незаметно. Я скажу Хасан, чтобы шел задами. Ну, благослови тебя Аллах.

   Когда проходили мимо домика, где проживали Фужеров и Рысаков, Всесвятский замедлил шаг. Очень хотелось зайти и узнать, все ли у стариков в порядке. Хасан вопросительно посмотрел на него, но Всесвятский пересилил себя и лишь внимательно взглянул на подслеповатые окна. Ни малейшего движения, ни намека, что внутри живут люди. Тревога закралась в душу, однако Всесвятский представил: войдет он туда и встретится с насмешливым взглядом Рысакова и виноватым — Фужерова. Нет, лучше в другой раз, возможно, перед отъездом, если все сложится удачно.

   Хасан молча шагал рядом

   — Тебе сколько лет? — спросил Всесвятский, чтобы завязать беседу с парнем.

   — Пятнадцать уже.

   — А не похоже. Выглядишь ты постарше.

   — Все так говорят. Семь классов только нынче кончил.

   — А дальше что делать собираешься?

   — Не знаю... Работать, может, а скорее в ФЗУ.

   — А учиться больше не хочешь? Хасан пожал могучими плечами.

   — Закончил бы десятилетку, поступил в институт, инженером, глядишь, стал.

   — Дед тоже так говорит.

   — Вот видишь!

   — Я военным хочу быть. Лучше летчиком.

   — И это неплохо. Но все равно нужно получить среднее образование.

   — Пришел в аэроклуб, прошу: запишите. Комсомолец? — спрашивают. Нет. Вот станешь комсомольцем, тогда и приходи.

   — Так вступай.

   — Дед не одобряет комсомол.

   — Э-э, брат. Сейчас без этого никуда. Везде нужна идеологическая определенность. Хоть в школе, хоть в вузе, хоть на производстве и тем более в армии. Хочешь пробиться — играй по их правилам. Ты, я вижу, парень неглупый, так что выбирай. Или Шанхай, или громадье жизни. Множество дорог перед тобой. Шагай по любой.

   —Дед говорит: власть нынче плохая, недобрая.

   — Дед твой неглупый человек, а болтает ерунду. Когда это власть была доброй? Власть, она и есть власть. Не для того установлена, чтобы для всех хорошей слыть. Или приспосабливайся, или тащись по обочине жизни.

   — А если не хочу приспосабливаться?

   — Но бороться с нынешней властью бесполезно. Она сейчас сильна как никогда. Да и возможностей таким, как ты, дает значительно больше, чем, скажем, при царизме. Вы в Татарии где обитали?

   — В деревне, километров сто от Казани.

   — Судя по всему, не бедствовали?

   — Рассказывают, жили неплохо. Уехали, когда мне восемь лет исполнилось. Лошадей у нас много было, это хорошо помню. Кумыс... Айран... Коровы тоже. Маслобойка своя имелась. Как прошел слух о коллективизации, дед не стал ждать, пока все отберут, сам раздал скотину, маслобойку отписал кооперативу, и мы отправились в Казань, к родне, а уж через год сюда

   — Прозорливый у тебя дед. А вообще, тебе здесь нравится?

   — Чего хорошего? Пыль, грязь и вонь. То ли дело на родине. Леса светлые, озера, речка... А луга!

   — А живи ты в деревне, разве стал бы летчиком? Здесь это проще. Запишешься в ОСОАВИАХИМ, пойдешь в аэроклуб...

   — Я же говорю, без комсомола не берут.

   — Вступишь. Обязательно нужно вступить. Будь как все.

   — Вон она, «Скорая помощь». — Хасан указал рукой на барак, возле которого стояла машина с красным крестом на боку.

   — Отлично. Значит, так. Я пока познакомлюсь с руководством, а ты, если конечно, сумеешь, обыщи машину. Приглядись, нет ли внутри пятен крови, хотя, конечно, в карете «Скорой помощи» кровь неудивительна. Только веди себя осторожнее.

   Всесвятский прошел по гулкому грязноватому коридору и остановился перед дверью с табличкой: «Главврач». Он постучался и, услышав: «Войдите», распахнул дверь. За столом сидел мужчина лет сорока в накрахмаленном белом халате и вопросительно смотрел на вошедшего. Всесвятский представился.

   — Григорий Иванович, — отрекомендовался мужчина. — С чем пожаловали?

   — Хочу написать о вас, — сообщил Всесвятский.

   — Вы из газеты?

   — Нет, приехал в Соцгород в командировку. Послан краеведческим музеем города Кинешма и для ознакомления с величайшей стройкой наших дней, и для создания— экспозиции, посвященной ей. Вот, пожалуйста, мои документы.

   — Кинешма — это, кажется, где-то на Волге? — спросил главврач, без особого интереса перебирая бумаги Всесвятского. — Не понимаю, какое отношение...

   — Самое прямое! Социалистическое строительство ведется по всей стране, и опыт, возникающий в его ходе, полезен трудящемуся народу.

   — Это конечно, — поспешно отозвался главврач «Скорой помощи» и встал. Был он высок, широк в плечах. Из-под насупленных бровей на Всесвятского смотрели внимательные серые глаза.

   — Вот, например, организация вашей службы вызовет в Кинешме значительный интерес, — продолжил Всесвятский. — Можете себе представить, в нашем городке до сих пор нет службы «Скорой помощи», тем более, автомобильной. Земщина какая-то. В случае необходимости доктор добирается до больного — вы изумитесь — на обычных дрожках.

   Главврач по-птичьи склонил голову набок и насмешливо посмотрел на Всесвятского:

   — Старая земская медицина, насколько я знаю, хотя и не была механизирована, однако с задачами своими справлялась весьма успешно. Да и для больного приятнее вдыхать запах сена, чем бензиновых паров.

   — Но ведь скорость?

   — Скорость, батенька, не всегда залог успеха. Как говорится, поспешность нужна в двух случаях: при ловле блох и хождении к чужой жене. У нас на сегодняшний день две кареты. Была и третья, но она разобрана на запчасти. Вредительство, скажете вы. А как иначе? Техника иностранная, комплектующих нет. Уж лучше бы мы пользовались конной тягой. Одна машина сейчас на вызове, уехала в пригородный совхоз за роженицей, другая вон, под окном Шофер, видишь ты, загулял. Второй день на работу не выходит. А тронуть не моги, братец его в высоком учреждении на службе состоит. Что, интересно, там происходит? Парень какой-то в машине лазает. — Главврач подскочил к окну, распахнул его.

   — Эй, детина, ты чего там делаешь?! А ну, пошел вон! Не то сейчас в милицию позвоню. Огольцы чертовы, — сказал он, обернувшись к Всесвятскому. — Не успеешь отвернуться, напакостить норовят. А все почему? Присмотра нет. Ушел вроде, — произнес он, вновь выглядывая в окно. — Так что, дорогой товарищ из Кинешмы, проблем и у нас море разливанное. Это вам не Центральная Россия. Совсем недавно в одном казахском стойбище выявили очаг трахомы, велика детская смертность, часты криминальные аборты... Можете так и написать для своего музея. Работы, батенька, хватает. Велик травматизм на производстве... А хулиганство в быту! Что ни день, то поножовщина, избиения... Возможно, я нарисовал несколько неприглядную картину, но потемкинские деревни строить не привык. За сим прошу покорно меня оставить, работа, знаете ли... — Он поднял трубку телефонного аппарата: — Кировская? Соедините меня с исполкомом.

   Всесвятский вышел на улицу и в задумчивости остановился у барачного крыльца. День еще только начинался, но солнце жгло с такой неимоверной силой, что хотелось поскорее спрятаться в тень или хотя бы срочно попить. Всесвятский приметил в коридоре «Скорой помощи» оцинкованный бак с надписью «кипяченая вода», поэтому он вернулся, наполнил эмалированную кружку, прикованную к баку длинной «собачьей» цепью, пахнущей хлоркой теплой жидкостью и, морщась от отвращения, напился. Потом он снова вышел на крыльцо и стал озираться в поисках Хасана. Парня нигде не было видно, но зато в этот момент к крыльцу подъехала еще одна «Скорая помощь», из ее внутренностей была извлечена непрестанно охающая молодая беременная гражданка, поддерживаемая дородной растрепанной теткой с красным, покрытым испариной лицом — видимо, мамашей, а, может, свекровью. Следом возник всклокоченный конопатый молодец, почему-то в тельняшке.

   — Эвон как! — воскликнул молодец, обращаясь непосредственно к Всесвятскому.

   — А что случилось? — поинтересовался тот.

   — Рожать баба надумала! Нашла время!

   — По-моему, в данной ситуации от нее мало что зависит, — резонно возразил охотник за вампирами.

   Но молодец в тельняшке не стал вступать в дискуссию, а рванулся следом за стенающей женой.

   — Всюду жизнь, — прокомментировал происходящее Всесвятский. — Но где все же мой юный помощник?

   — Я тут, — услышал он за спиной и обернулся. Хасан, видимо, прятался за другой стороной барака.

   — Как успехи? — поинтересовался Всесвятский. — Есть находки?

   Хасан молча протянул ему какую-то грязную тряпку.

   — Это что? Не понимаю. — Всесвятский повертел в руках засаленную ветошь. — Объясни по-человечески.

   Хасан вновь взял тряпицу в свои руки и развернул ее. Всесвятский понял, что некогда она была детской рубашонкой. Среди масляных пятен белели перламутровые пуговички.

   — По-моему, рубашка убитого Ванюшки Скворцова, — сообщил Хасан.

   — Ты уверен?

   — Не знаю. Может, ошибаюсь. Нужно показать его друзьям.

   — Пойдем-ка отсюда, — сказал Всесвятский. —

   Нехорошо, если нас здесь увидят вместе. Я двинусь вперед, а ты через пару минут меня догонишь. Нужно срочно обсудить, что делать дальше.

   — Итак, как, по-твоему, следует вести себя дальше? — спросил Всесвятский, когда Хасан поравнялся с ним.

   — Прежде всего разобраться, принадлежала ли рубаха Ванюшке.

   — Верно. Но, допустим, принадлежала. Что дальше?

   — Узнать, кто шофер машины.

   — И с этим согласен. Между прочим, главный врач «Скорой помощи» в разговоре обмолвился: мол, водитель одной из машин загулял. А карет всего две. Чтобы не терять времени, нужно сразу же разобраться с личностью шофера.

   — Это несложно. Тут я встретил одну девчонку... Нашу, казанскую... Служит санитаркой. Я, правда, с ней незнаком, зато она наверняка слышала про моего деда. Вот с ней я и потолкую.

   — Отличная мысль. А я подожду тебя где-нибудь в тенечке. Узнай фамилию шофера, выясни, если можно, адрес, вообще расспроси, что он за человек. А потом разберемся с рубашкой.

   Нужно заметить, что когда Всесвятский, проходя мимо дома стариков, ощутил неясную тревогу, предчувствие его не обмануло. Скверно обстояло дело, ох как скверно!

   В маленькой комнатке царил полумрак, окна были тщательно занавешены, но оба обитателя находились в доме. Они лежали на своих кроватях, молча уставившись в беленый потолок. Сколь долго длилось это тягостное молчание: час, два?.. Им чудилось, целую вечность. Слов не находилось, а ощущения, посетившие их, оказались настолько странными, не похожими на пережитое за все годы пестрого бытия, что оба словно пребывали в шоке. Первым молчание нарушил Фужеров.

   — Ну вот, все и рухнуло, — скорбно промолвил он.

   — Что именно? — тут же отозвался дядя Костя.

   — Вы еще спрашиваете!

   — Насколько я понимаю, куманек, вы прощаетесь с юдолью земной? Что ж, своевременно. Как говорится, все кончено. Мы уже вне понятий о добре и зле. Никогда бы не подумал, что меня ждет подобный конец. Все предвидел: суму, тюрьму, чужбину, даже расстрельной стенки не исключал, но такое! Однако мне представляется, это не самый худший вариант. Все же бессмертие. Пускай такое, но бессмертие, куманек!

   — Все шутите. Вот и дошутились. Не открой вы дверь упырям...

   — Откуда я знал, что это упыри? Я решил: вернулся ваш друг, которого я так неблагоразумно попросил вон. Откровенно говоря, я и сам был обескуражен собственным поведением. Поступил неблагородно, однако теперь сокрушаться поздно. Впрочем, господин Всесвятский, насколько я понимаю, сейчас перешел в разряд наших с вами общих врагов. И именно его следует опасаться больше остальных.

   Фужеров промолчал.

   — И все же согласитесь: мы испытали поразительные ощущения. Трудно даже поверить... Вот они, вершины наслаждений. Когда в наш дом ввалился этот мужлан, ваш знакомец милиционер вкупе с мальчишкой, я решил: пришел конец. Нечеловеческая вонь, оскаленные клыки, красные глаза.. Кто хочешь потеряет от ужаса голову. И вот укус. В глазах меркнет, члены немеют, силы медленно покидают меня... Но взамен приходит острейшее, небывалое ощущение... С чем это сравнить? С вернувшейся на мгновение молодостью, с первым глотком вина, с первой ночью любви?.. Все не то! Некогда я пробовал курить опиум Несколько ближе, но все-таки не то же самое. Здесь наслаждение длительнее, острее, объемнее. Нет заволакивающего разум тумана, нет слабости, подавленной воли. Напротив, ты чувствуешь себя полубогом, да ты и есть полубог, поскольку бессмертие — печать божества.

   — Но какой ценой! Если мы хотим выжить, то должны непрерывно убивать.

   — Значит, будем убивать. Я, собственно, к этому готов. А почему бы и нет? Что нас сдерживает? Мораль! А что такое мораль? Ложный символ. Протухшая христианская догматика. Не укради... Не убий!.. Если бы следовали своим же принципам, человечество давно пребывало бы в земном раю. Мораль выдумана для слабых. Короче говоря, я даже рад такому концу.

   — Ужасные слова. Но ведь нас рано или поздно убьют. Вспомните судьбу семейства Скворцовых...

   — А защищаться нужно. Будешь рот разевать, обязательно прикончат. В первую очередь ваш дружок, да и татарский старичок опасен. Необходимо обезвредить их, и все будет в порядке. Насколько я понимаю, мы стали чем-то вроде летучих мышей. Любая щель, любая нора для нас подходит. Нашу скромную каморку придется покинуть, но подходящее место мы, конечно, для себя отыщем. А корма здесь — завались.

   — Нет, мне такое бытие не подходит.

   — Харакири, что ли, себе сделаете? Или осиновый кол сами в себя воткнете? Интересное зрелище, должно быть. Ваше дело, куманек, ваше дело... А я выбираю для себя иную стезю. Тем более нынешняя власть очень напоминает царство вампиров. Сосет из народа кровь ради осуществления своих безумных проектов. С волками жить — по-волчьи выть. Так, кажется, трактует народ. Да и вам советую поступить подобным образом Тем более ведь вы — мистик, всю жизнь оккультизмом интересовались, а следовательно, вам и карты в руки...

   — Кстати, о картах. С кем же вы теперь играть будете? С другими упырями?

   — Звучит как насмешка. А зря. Как известно, за карточным столом собираются по вечерам. Так что мне мешает принять участие в игре?

   — Да как же это возможно? Ваш нечеловеческий облик отпугнет партнеров.

   — Эге, куманек, нечеловеческий... Вампир, как известно из литературы, персонаж весьма элегантный. Нужно только следить за собой, не опускаться, как, например, этот Хохлов. Хотя что с него взять. Как был мужланом, так им и остался.

   — Но деньги-то теперь вам не требуются?

   — Деньги нужны всем. Вон у Кощея какие накопления были. А ведь он тоже из наших. Так что, куманек, нет безвыходных ситуаций, есть отсутствие инициативы.

   — Кое-что удалось узнать, — начал рассказывать Хасан. Он и Всесвятский сидели на берегу бурного ручья, вода которого имела насыщенно-красный цвет. Припекало солнышко, в небесах порхали, заливаясь щебетом, жаворонки. Каменистое русло ручья напоминало горную речку, вот только цветовая насыщенность воды вызывала у Всесвятского некоторое недоумение.

   — Объясни мне, Хасан, почему у здешней воды столь странный оттенок?

   — Ручей течет с Горы, в нем руду промывают, — сообщил осведомленный паренек. — Если пожелаете искупаться, может шкура слезть.

   — Тогда я повременю. А вообще, здесь можно где-нибудь принять водные процедуры?

   — В пруду разве... Но идти до него далековато. Возле Горы есть старые выработки, заполненные водой. Там тоже купаются. Можно сходить.

   — Идти долго?

   — С полчаса. Вода там чистая.

   — Может, наведаемся? А то жарко очень.

   — А чего... Я не возражаю. Теперь о деле. Потолковал я с девчонкой. Вот что она сообщила. На станции две машины. Ту, в которой я нашел рубашку, водит мужик по фамилии Кутепов. Звать его — Иван. Лет ему примерно сорок. Живет недалеко, на Доменном Не женат. Любит выпить. Человек, по словам девчонки, нехороший, приставучий. То ущипнет, то облапает. Ведет себя нагло, начальства не боится, поскольку его родственник работает не то в милиции, не то в НКВД. Он этим постоянно хвалится. Сейчас Иван загулял. Дня два на работе не показывается. Его бы давно выгнали, но опасаются связываться. К тому же замену днем с огнем не сыщешь. Второй шофер — Ермаков, на той «Скорой», что при вас подъехала, работает. Он постарше, семейный. Человек положительный, только уж больно молчалив, так девчонка сказала.

   — Понятно. Нужно разыскать этого Кутепова.

   — Думаете, он?

   — Не знаю. Сейчас выкупаемся, и ты пойдешь разбираться с рубашкой. Принадлежала ли она погибшему мальчику.

   Дорога шла круто вверх, огибала последние бараки и землянки и наконец вывела к Горе. Ее охряного цвета громада высилась над скопищем утлых построек, над копошащимися у подножия людьми и механизмами, над недавно возведенными цехами, коптящими небо разноцветными дымами.

   — Вся из железа состоит, — заметил Хасан, кивая на Гору. — Миллиарды, говорят, тонн... На тысячу лет хватит.

   Всесвятский усмехнулся:

   — Какая там тысяча! Лет за пятьдесят сроют. Стране нужен металл. На танки, пушки... трактора.

   — Быть того не может. Так скоро? Не верю! А если сроют, откуда руду брать будут?

   — Еще где-нибудь найдут. Не волнуйся, завод переживет Гору. И станет город расти и хорошеть. Бараки снесут, появятся нормальные улицы, не две-три, как сейчас, а целые кварталы больших светлых домов...

   Хасан в сомнении хмыкнул:

   — И скоро ли?

   — Думаю, скоро. Лет через десять-двадцать.

   — А бараки снесут?

   — Естественно.

   — Не верю! Хоть убейте, не верю! И Шанхая не-ет?

   — Сроют вашу нищету.

   — А поселки спецпереселенцев? Их-то куда?

   — Всем вольную дадут.

   — Ну, вы даете! Видно, что приезжий. Вольную... А работать кто будет? Котлованы рыть, с грабаркой бегать...

   — Тяжелую работу механизмы выполнят: экскаваторы, трактора... Да ты ведь не хуже меня знаешь. Дети этих самых спецпереселенцев закончат вузы, техникумы... Станут инженерами.

   — Это лишенцы-то подконвойные? — Хасан громко рассмеялся. — Дома большие, может, и построят, только жить в них будут не все. В основном, начальство, детки ихние, те, кто почище. А на спецпереселенцев как клеймо поставлено, так и на их ребятню перейдет. На черную работу только и ставить будут. Как сказал пролетарский писатель Максим Горький: «Рожденный ползать летать не может».

   — Но по другому поводу. А ведь ты как будто летчиком собираешься стать?

   — Мы — не высланные, а по вербовке сюда прибыли, значит, свободные. А детей ссыльных в институты не берут. С какой стати они выучатся на инженеров?

   — Ты пойми, Соцгород ваш — как плавильный котел. Накидали сюда народу со всей Руси. Для чего? Чтоб выплавить нового человека, прежде всего рабочего. Но не такого, который с тачкой-грабаркой бегает да лопатой махает, а квалифицированного. Чтобы умел управляться со сложными механизмами, а для этого нужно учиться. Спецпоселки существуют до поры до времени. Очень скоро все смешается.

   — На сказку похоже. А, может, вы и правы. Вот, пришли.

   — Здесь купаются? — в сомнении произнес Всесвятский, оглядывая безжизненный каменистый пейзаж.

   — Вид, конечно, неприглядный, но вода прозрачная, только холодная, со дна ключи бьют. И еще на дне много всякой дряни валяется: битое стекло, железо... Так что ступайте осторожно.

   Всесвятский разделся, вошел в воду. Она оказалась хоть и холодноватой, но вовсе не ледяной. Он окунулся с головой, вынырнул и поплыл мелкими саженками. За спиной он услышал ребячьи голоса, а когда развернулся, увидел на берегу ватагу ребятишек, которые окружили Хасана. Слышались выкрики:

   — Его!..

   — Не его!..

   — Ванькина!..

   «Рубашку демонстрирует, — понял Всесвятский. — Сейчас все и выяснится». Он вылез из воды, зашел за камень, выжал исподнее, потом вернулся на берег. Хасан не спешил в воду, явно, его дожидаясь.

   — Похоже, все-таки Ванюшкина рубашка, — с ходу сообщил он.

   — Уверен?

   — Эти огольцы разное свистят, но вон тот, Кирька, видите, голова стрижена «под ноль», клянется: рубашка Скворчонка. На воротнике уголок обрезан. По этой примете и узнал. Эй, Кирька, дуй сюды!

   Мальчик моментально вылез из воды и подошел к ним.

   — Рассказывай про рубаху! — потребовал Хасан.

   — Она точно Ванюшкина, — затараторил Кирька. — Видите, уголка нет.. Я его и срезал.

   — Зачем?

   — Мы в айданы играли, ну, в бабки... Он продул, ну я и обкорнал. Хотел чуб на башке остричь, он не дал. Ванькина, не сомневайтесь. Да у него другой и не имелось. В этой самой он в тот раз был, когда за

   кисляткой ходили... Скворчонка потом без рубашки нашли. А вы где ее взяли?

   — Не твое дело, — отрезал Хасан. — Иди, купайся... Вроде не врет, — обратился он к Всесвятскому. — Что дальше делать будем?

   — Война войной, а обед по расписанию, — отозвался тот, вытащив часы и посмотрев время. — После купания неплохо бы перекусить. А потом нужно отправляться к этому шоферу.

   — Так айда к нам. Поедим, а заодно и деду все расскажем. Может, какой совет даст.

   Возле барака, в котором проживал шофер кареты «Скорой помощи» Кутепов, несмотря на середину буднего дня, было почему-то шумно. Еще издали Всесвятский и Хасан обратили внимание на стоящую поодаль группку судачащих женщин и гомонящую ребятню.

   — Похоже, буза какая-то, — неуверенно заметил Хасан. — Непонятно, чего они орут.

   С тревожным звоном лопнуло оконное стекло, в палисадник перед бараком упало что-то тяжелое, потом послышалась невнятная ругань. Женщины, толпившиеся перед бараком, в свою очередь, тоже возмущенно завопили, им радостно вторила детвора.

   Слышались возгласы: «Хулиган!», «В милицию надо!..» и «Куда смотрит комендант?!»

   — Что тут происходит? — спросил подошедший Всесвятский.

   — Ты еще кто такой? — воскликнула простоволосая, растрепанная женщина.

   — Из газеты, — не растерялся охотник за вампирами.

   — Тебя-то нам и нужно, чудо бородатое. Как раз вовремя заявился. Хулиганит тут один... Напился и вытворяет. Житья от него нет. Меня вот снасильничать хотел...

   Всесвятский в сомнении оглядел мощные стати женщины.

   — Налицо бытовое разложение, — вмешалась в разговор черноглазая девица в юнгштурмовке и красной косынке. — Вы, товарищ из газеты, непременно напишите про этого типуса. Всему бараку третий день покоя не дает. Да и вообще, бузит неоднократно. Ночью, когда все спят, песни орать начинает, на балалайке себе подыгрывая, а сегодня решил в коридоре в городки поиграть. Поставил «бабушку в окошке» и давай в нее рюхами швырять. Матерно выражается опять же... А ведь в бараке дети. Теперь вон стекло разбил... Капустина ему замечание сделала, — девица указала на простоволосую, — так он начал ее хватать. И еще кипятильник у нас текст, вы уж посодействуйте, чтоб починили.

   — Как фамилия хулигана? — с интересом спросил Всесвятский.

   — Да Кутепов Иван. На «Скорой» работает.

   — Нужно бы на него поглядеть.

   — А не боитесь? Может, того... физию начистить. Он задиристый.

   — Ничего, я сдачи дать могу.

   — И главное, орет: «Никого не боюсь, у меня брат в органах работает!» Хам прямо настоящий.

   — Пойдем, Хасан, посмотрим на этого разложенца, — сказал Всесвятский, обращаясь к своему спутнику.

   В узком, похожем на пенал отсеке, который с трудом можно было назвать комнатой, на шаткой скрипучей кровати, привалившись к стене, полусидел-полулежал мужчина лет тридцати в линялой сатиновой рубахе и бязевых кальсонах. Мужчина, казалось, дремал, однако при этом крепко сжимал в руке гриф ободранной балалайки.

   — Эй, товарищ! — окликнул его Всесвятский. Мужчина открыл белесые, ничего не выражающие глаза и взглянул на незнакомцев.

   — Кто такие? Чего нужно?

   — Потолковать пришли.

   Глаза мужчины внезапно наполнились яростью.

   — Кто такие?! — заревел он, вскочил с кровати и замахнулся на Всесвятского балалайкой.

   — Инструмент поломаете, — невозмутимо произнес тот. Но хулиган, видно, и сам понял опрометчивость своих действий, потому что, отшвырнув балалайку, бросился на Всесвятского с кулаками. Однако Хасан, недолго думая, кулаком врезал буяну в челюсть.

   Кутепов рухнул на кровать, которая, громыхнув своими пружинами, чуть было не развалилась. Голова его с треском врезалась в камышовую стенку комнаты.

   — Вон вы как! Ах ты, татарская харя! Однако националистические высказывания были немедленно пресечены опять же с помощью кулаков.

   — Так его, дебошира! — донеслись через разбитое окно одобрительные возгласы женщин. — Наконец-то нашлись люди, сумевшие навести порядок...

   Кутепов, угрожающе выпятив массивную челюсть, некоторое время разглядывал своих обидчиков, но в новую схватку вступать не решался. Вместо этого он извлек из-под засаленной подушки надорванную пачку дешевых папирос «Экстра», закурил, бросив спичку на пол, выпустил в сторону пришельцев клуб дыма и зашипел:

   — Да вы знаете, кто мой брат?! Он вас, уродов, в домзак упечет!

   — Как бы вам самому не угодить в тюрьму, — отозвался Всесвятский

   — Это еще почему?

   — Хулиганите, прогуливаете.,. Однако данный факт — только цветочки. А вот за соучастие в убийстве точно срок получить можно, а то и высшую меру социальной защиты.

   — Какое еще убийство?! — заорал Кутепов и вскочил.

   — Сядь, морда! — вразумил его Хасан и продемонстрировал здоровенный кулак.

   — Убийство мальчика Вани Скворцова, произошедшее три недели назад, — сообщил Всесвятский. — Может быть, вы забыли? Напомню: оно случилось в степи за Шанхаем.

   — А при чем тут я?

   — Вашу машину видели в тот день неподалеку. И вот что мы нашли у вас под сиденьем. — Всесвятский достал рубаху и развернул перед Кутеповым. — Как это попало к вам?

   — Что попало? Какая-то тряпка.. Она тут при чем?

   — Эта рубашка принадлежала убитому мальчику.

   — Ничего не знаю. Да вы кто такие? Из милиции, что ли?

   —Так вот, гражданин Кутепов, — не отвечая на вопрос, продолжил Всесвятский, — ситуация для вас весьма серьезная. И только чистосердечное...

   — Какое еще чистосердечное? Ты что, бородатый черт, мелешь? Ну-ка, документики предъяви!

   Но Всесвятский не стал показывать документы. Вместо этого в ход пошли более веские аргументы. И на этот раз Хасан поработал на совесть. Всесвятскому даже пришлось вмешаться. Интересно, что Кутепов даже не пытался защищаться. Он лишь закрыл лицо руками и мычал при каждом ударе.

   — Будете разговаривать? Тот лишь кивнул.

   — Где взяли рубашку?

   — Нашел.

   — То есть?

   — На дороге лежала.

   — Что за чушь!

   — Не чушь вовсе. Ехал я... э-э... мимо Горы! Гляжу, на дороге тряпка валяется. Остановился, подобрал... А разве нельзя?

   — Послушайте, милейший. Времени у нас нет, так что не обессудьте. Не желаете говорить правду, пеняйте на себя. Хасан!..

   Левой рукой парень рывком сдернул Кутепова с кровати, а правой что есть силы ударил по лицу. Тот грохнулся прямо на любимый музыкальный инструмент, тоскливо тренькнувший в предчувствии кончины.

   — Эй, вы, там! — донеслось из-за окна. — Не убейте его, а то уж слишком крепко взялись. Ну, выпил мужик, поскандалил... С кем не бывает, — заступалась именно та тетка, которую Кутепов якобы пытался изнасиловать.

   «Великодушна русская женщина, — усмехнулся Всесвятский, — но и у нас нет права на жалость. Поучи его еще, мальчик».

   — Пожалуйста, не нужно! Все скажу! Рубаху я взял у Ермакова.

   — Это еще кто?

   — Мой напарник. На другой машине ездит. Как-то на днях заглянул в нее, вижу: тряпица валяется, вроде детская рубашонка. Ну, я ее и прибрал. В хозяйстве пригодится. Верьте, как на духу... А про мальчишку какого-то я не знаю ничего. И не убивал никого вовсе. Как на духу... Только не бейте.

   — А чего сразу не сказал?

   — Не сообразил, должно. Покуражиться хотел. Вы уж извините. Только никакого мальчишку не трогал. Помню этот случай. Вроде, говорили, змея укусила. А теперь выходит, убили? Как это понимать? — Кутепов говорил заискивающе и подобострастно, но в глазах стояла неприкрытая злоба. Однако им было наплевать на его чувства.

   — Может, Ермаков и убил? — поинтересовался Всесвятский.

   — Он-то? Тихоня. Куда ему! Тоже, наверное, где-нибудь подобрал. А может, после больного осталась.

   — Где живет Ермаков?

   — На пятом участке, возле гастронома. Всесвятский вопросительно посмотрел на Хасана. Тот кивком головы показал, что знает этот место.

   — Думаешь, он не врет? — спросил Всесвятский у Хасана, когда они, сопровождаемые одобрительными возгласами женщин, выходили из барака.

   Тот пожал плечами:

   — Кто его знает. Может, наплел, чтобы отвязаться.

   — А давай посмотрим, как он поведет себя дальше. Допустим, он связан с Хозяином. Тогда после нашего визита сразу же побежит докладывать.

   — Он может просто с горя побежать за еще одной бутылкой, — резонно заметил Хасан.

   — А мы посмотрим, куда именно он направится.

   — Заметит. Наверняка неплохо запомнил наши лица.

   — Вот что. Давай спрячемся вон за тот барак. Если он выйдет, ты попросишь какого-нибудь мальчугана проследить за ним. Дашь за работу рубль.

   — А ведь верно! Только рубля, по-моему, многовато.

   Всесвятский засмеялся:

   — Расплачусь я, так что не переживай.

   Они перешли двор и притаились за сараем. Не прошло и десяти минут, как из барака вышел Кутепов и быстрым шагом двинулся в противоположную от них сторону. Хасан выждал, пока тот не удалился на приличное расстояние, потом вышел из своего укрытия и подозвал одного из бегавших по двору ребятишек...

   Наступал вечер. Тени удлинились, набежал ветерок, принесший обманчивое ощущение прохлады, небеса понемногу начинали розоветь.

   На заднем дворе валитовского дома, кроме хозяина, находились Хасан и Всесвятский.

   — Значит, он в НКВД побежал? — переспросил Валитов внука.

   —Точно, туда. Сел на автобус, а мальчишка следом. Шустрый, шкет. Довел до самого входа.

   — Что это может значить? — На этот раз вопрос был обращен к Всесвятскому.

   — Вряд ли он отправился жаловаться на наше с ним обращение. Даже последний глупец понимает, что подобные родственнички его только компрометируют. К тому же он не знает наших фамилий. А если допустить, что тот, к кому он бегал, тоже замешан в данном деле, тогда все вполне объяснимо. Кутепов знает о происхождении рубашки, а поскольку мы проявляем интерес, немедленно сообщает об этом некой персоне. Я же говорил: Хозяин не может обойтись без помощников.

   — Думаешь, его помощник на таком месте сидит?

   — А почему нет? Он может быть кем угодно. Служить Хозяину — основная цель его жизни. Десятки поколений его предков жили только для этого. Все остальные занятия — только ширма. УЖ не знаю, что они получают за свою службу, но, несомненно, награда очень высока, хотя, возможно, нам она покажется несколько странной.

   В этот момент появилась давешняя пожилая женщина и начала что-то взволнованно лепетать по-татарски.

   — Облава, — сообщил Хасан. — Ищут кого-то. Должно, вас. Нужно прятаться.

   — Да, — сказал Валитов, задумчиво глядя на Всесвятского, — по твоя душа пришли. Прятать тебя будем

   — Нет, — твердо произнес Всесвятский, — скрываться мне ни к чему, да и еще опасней. Найдут — вы же и виноваты будете. Лучше я сам... И не у вас в доме, а на улице... Документы у меня в порядке...

   Валитов хмыкнул:

   — Кого интересуют твои документы! Смотри... Если хочешь, спрячем. Хорошо! Никто не найдет.

   Однако Николай Николаевич не внял разумному предложению. Он попрощался, подхватил свой саквояжик и покинул гостеприимный дом, предупредив напоследок, чтобы вели себя осторожно, с нечистью в открытую схватку не вступали и дожидались его возвращения.

   — ... А я обязательно вернусь, — пообещал он.

   Валитов в сомнении лишь уныло закачал головой и вздохнул.

   Едва охотник за вампирами вышел на улицу, к нему приблизились двое в штатском и потребовали документы...

   — Значит, вы называете себя Всесвятским Николаем Николаевичем?

   Нашему герою вопрос показался несколько нелепым, и он невольно усмехнулся.

   — Уже пятьдесят семь лет как называю.

   — А вот у меня есть сомнения. Всесвятский внимательно посмотрел на собеседника. Николай Николаевич возвышался на привинченном к полу табурете в темноватой, почти пустой комнате с высоким зарешеченным окошком. Напротив за столом сидел молодой человек в военной форме, с двумя кубиками в петличках и пристально смотрел на него. На столе имелась электрическая лампа, направленная прямо на Всесвятского. Ее яркий свет заставлял щуриться и время от времени прикрывать глаза ладонью. Это мешало как следует рассмотреть лицо ведущего допрос.

   — Есть у меня сомнения, — повторил молодец в форме, — но о них потом. Итак, вы — сотрудник краеведческого музея города Кинешма. Приехали к нам в командировку, изучать, так сказать, передовой опыт. Так написано в командировочном предписании. Какой, простите, опыт? В Кинешме как будто металлургических заводов не строят.

   — Дело в том, что народ весьма интересуется происходящим в Соцгороде, — начал объяснять Всесвятский. Он старался говорить мягко, но убедительно, словно с несмышленым ребенком. — Ведь ваш город — передний край социалистического строительства, более того, образец нового, социалистического быта.

   — Цитатками выражаешься, папаша, — неожиданно грубо, хотя и не повышая тона, заметил человек в форме. — Подкован, значит, неплохо. Но цитатками нас не проймешь.

   — Считаете, я вас обманываю?

   — А то нет!

   — Но для чего?

   — Надеюсь, папаша, ты мне сам расскажешь, для чего и почему.

   — Но из каких соображений вы исходите?

   — А из таких! Цель командировки непонятна У вас в музее что же, денег некуда девать? Послали сотрудника в другой конец страны неизвестно зачем

   — Вы можете сделать запрос.

   — Не волнуйся, сделаем обязательно. Идем дальше. Допустим, папаша, ты говоришь правду и приехал сюда перенимать опыт. Командировка, кстати, не отмечена. Где ты его перенимаешь? На Шанхае? Ничего себе, образчик социалистического быта. Да это рассадник уголовщины и хулиганства! Там всякое отребье обитает. И контрики бывшие в том числе. Вот к ним ты и приехал. Разве не так? Да нам все известно! А зачем приехал?

   — Раз вы все знаете, зачем спрашиваете?

   — Не наглей, папаша, не наглей!.. Отвечай, когда тебе задают вопросы.

   Всесвятский пожал плечами:

   — Мне нечего добавить к тому, что вы уже знаете.

   — Нечего? Мило! Может быть, я сумею тебе подсказать. Ты — связник контрреволюционно-шпионской, вредительской организации. Приехал в Соцгород с целью организовать несколько диверсий на промышленном гиганте. Разве не так?

   — Ничего подобного. Вы меня с кем-то путаете.

   — Смотри сюда, папаша! — вдруг заорал молодец. — Хватит придуриваться! Ты что же, считаешь, тут олухи сидят?! А содержимое твоего чемоданчика? Его-то ты как объяснишь? Вот, подкова... Начнем с нее. Для чего тебе она? Ты разве конюх?

   — На счастье.

   — Так. Думаешь, я полный идиот?! Такими подковами в Гражданскую поезда под откос пускали. Идем дальше. Вот свечи. Они-то тебе на кой?..

   — Дорогу освещать.

   — К светлому будущему? Молодец! Находчивый! Если пару свечей бросить в бак с горючим, двигатель внутреннего сгорания будет остановлен! Что еще имеется в этом адском чемоданчике? — Молодец стал рыться в саквояже Всесвятского. Потом бесцеремонно вывалил его содержимое на стол. — Деревянный молоток, в народе запросто называемый киянкой, а к нему деревянные же колья. Поясни?

   — А для палатки, — не растерялся Всесвятский.

   — Где же сама палатка?

   — Украли в дороге.

   — Понятненько. Набор хирургических инструментов. Скальпели, ланцеты, ножницы, зажимы... Ты что же, ко всему прочему еще и доктор?

   — Обладаю некоторыми познаниями. Приходится много передвигаться, а в дороге мало ли что может случиться.

   — Ну вот, ты и проговорился. Передвигается он много! Куда? С какой целью? Диверсии организовывать?!

   — О чем вы говорите?

   — Я знаю, о чем! Бороду, видишь ты, отрастил! За бродягу сойти хочешь? Сотрудник краеведческого музея! А сбрить бороду да подстричь, глядишь, и проявится белогвардейское мурло. И имя твое вовсе не Всесвятский.

   — Но позвольте!

   — Что тебе позволить, что?! Вредительством заниматься?!

   В тот момент, когда степень допроса, казалось, начала достигать высшей точки накала, дверь кабинета отворилась и на пороге возник человек в полувоенной форме без знаков различия: добротном френче защитного цвета, таких же бриджах, заправленных в щегольские хромовые сапожки. Это был Александр Кириллович Шахов собственной персоной.

   — Что тут за шум, Василий Иванович? — поинтересовался Шахов и с интересом взглянул на Всесвятского.

   — Веду допрос задержанного, — сообщил молодец с двумя кубарями в петлицах. — Весьма подозрительная личность. Скорее всего связной белогвардейской террористической организации. Все за это говорит...

   — Оставьте нас вдвоем, Василий Иванович.

   — То есть как?

   — Выполняйте, лейтенант!

   Молодец нехотя поднялся и направился к двери. У самого порога он оглянулся, словно хотел что-то сказать, но лишь странная двусмысленная улыбка скользнула по его губам.

   Шахов уселся на стул напротив Всесвятского, отодвинул в сторону лампу.

   — А я ведь сразу вас узнал, Николай Николаевич, — весело сообщил он.

   — Не имею чести...

   — Да как же!.. Ведь мы с вами встречались. Я, конечно, тогда был несколько моложе. Попробуйте вспомнить.

   Теперь свет лампы падал так, что лицо Шахова было освещено хоть и четко, но чересчур контрастно. Одна его половина выступала ярко и отчетливо, другая, наоборот, находилась в тени, так что черты лица выглядели несколько гротесково.

   — Лампу, пожалуйста, передвиньте, — попросил Всесвятский.

   Шахов исполнил пожелание и тотчас принял свой обычный вид.

   — Что-то такое припоминаю, — неуверенно произнес Всесвятский. — Крым, двадцатый год?

   — Нет.

   — Воронеж, двадцать шестой?

   — Опять не угадали. Не буду вас больше мучить. Помните гимназиста? Хутор Мертвячья балка... Археологическая экспедиция....

   — Саша?!

   — Именно, Николай Николаевич.

   — Не может быть! Я считал, что вы погибли. Наводил справки. Сказали: вся семья уничтожена.

   — Нет, во время бандитского налета убили только моих родителей.

   — Помню телеграмму. Но считал: вы сгинули в годы Гражданской войны. К счастью, нет. Я рад... Просто-таки очень...

   — И у меня такое же чувство. Но что вас привело в наш город? Вообще, довольно невероятная встреча. Допрос... Этот кабинет... Мой помощник обвиняет вас в контрреволюции. Как все понимать?

   — Недоразумение, исключительно недоразумение. Прибыл в Соцгород в командировку.

   — Но что делать здесь археологу?

   — Я нынче сотрудник краеведческого музея.

   — Ну да ладно. Не буду лезть в душу. Хотелось бы пообщаться в более располагающей обстановке, чем эта темница. Вы, собственно, где остановились?

   — У знакомых.

   — В каком районе?

   — Кажется, он называется Шанхаем.

   — На Шанхае?! Почему именно там?

   — Так сложились обстоятельства. Гостиница для меня дороговата... К тому же длительное время не видел друзей, приехал, они предложили остаться.

   — Но Шанхай пользуется дурной славой... А у нас как вы очутились?

   — Можете себе представить, вышел под вечер на улицу, решил, знаете ли, прогуляться. Тут два хлопца хвать меня под белы ручки...

   — Да, на Шанхае проводилась облава. Уголовный элемент совсем распоясался...

   — Возможно. Не понимаю только, меня-то арестовали на каком основании? Документы в порядке, на уголовника я как будто не похож. Да ведь меня и не в уголовщине обвиняют, а в гораздо более тяжком преступлении. Ваш подчиненный толковал про некую контрреволюционную организацию... Называл меня связным...

   — Это он, конечно, хватил. Приношу извинения.

   — И какова моя дальнейшая судьба?

   — Помилуйте, Николай Николаевич, мы же не гунны. Вы свободны. Сейчас я распоряжусь. — Шахов снял трубку внутреннего телефона. — Федотова ко мне. — Появился давешний молодец. — Вот что, Василий Иванович. Товарища Всесвятского я давно и хорошо знаю. Ему можно полностью доверять. Поэтому приказываю его немедленно освободить. Все ясно?

   — Но, товарищ майор...

   — Никаких «но»! Под мою личную ответственность.

   — Слушаюсь. — Лейтенант исподлобья взглянул на Всесвятского, и во взгляде этом, кроме неприкрытой насмешки, тот прочитал явственное удовлетворение, словно некая намеченная цель была достигнута.

   Шахов и Всесвятский вышли из здания управления и остановились во дворике. Стояла глубокая ночь.

   —Тишина-то какая! — с мечтательными интонациями в голосе заметил Шахов.

   — Какая же это тишина? — отозвался Всесвятский, прислушиваясь к ровному гулу от тысяч работающих механизмов, узлов, агрегатов. Гул этот переходил в некий ритм, сродни музыкальному. Словно громадный оркестр исполнял современную индустриальную мелодию, протяжную и монотонную, но одновременно завораживающую своей мощью и глубиной.

   — А мы и внимания не обращаем, — задумчиво произнес Шахов — Привыкли.

   С горы был хорошо виден весь промышленный гигант, сверкающий миллионами огней, мерцающий вспышками электросварки, озаряющий полнеба всполохами огня от разливаемого в ковши расплавленного металла.

   — Грандиозно! — воскликнул Всесвятский, и непонятно было, чего в голосе больше: восторга или иронии. — Триумф индустриализации!

   — Да, впечатляет, — отозвался Шахов. — Такое ощущение, словно завод стоит на этом месте века, а ведь всего несколько лет назад здесь была голая степь и почти полное безлюдье. Все это содеяно руками людей... Наших советских людей! — с пафосом добавил он.

   Всесвятский промолчал.

   — Вы как будто не согласны? — В голосе Шахова послышалась чуть заметная настороженность.

   — Отчего же? Согласен. Но какой ценой воздвигнут этот молох и какими методами? Насилием и рабским трудом

   — Неправда, — запальчиво сказал Шахов. — Энтузиазм тоже имеет место. Трудовой порыв...

   Он оборвал свою речь, достал из кармана расстегнутого френча пачку дорогих папирос «Герцеговина Флор».

   — Угощайтесь, Николай Николаевич. Оба закурили.

   — Куда сейчас? — поинтересовался Шахов.

   — Не знаю. Наверное, на Шанхай.

   — Далековато. Общественный транспорт уже не работает. А пешком заблудитесь с непривычки. Да и не советую ходить по ночам. Народишко здесь тертый, а ваш саквояж привлекает внимание. Может, переночуете у меня?

   — А не стесню?

   — Нисколько. Я сейчас живу один. Жена с сыном уехали к теще в Курск. Да и потом, очень интересно узнать о вашей жизни. Как-никак не виделись... Это сколько же получается? Ба, восемнадцать лет! Почти день в день. Сколько воды утекло! А я сразу же вас узнал. Даже не изменились. Удивительно! Весь мир перевернулся, а вы все такой же. Садитесь в машину, поедем ко мне. Там и перекусите. Вы, наверное, проголодались?

   В двухэтажном щитовом доме Шахов занимал две отдельные комнаты. Обстановка квартиры была добротной: ковер на стене, большой кожаный диван с полочкой, на которой стояли разные фарфоровые безделушки, письменный стол, комод с круглым зеркалом посередине и двумя высокими, синего стекла, вазами по бокам, этажерка с книгами. Имелось здесь и пианино. На окнах — плюшевые портьеры с бомбончиками.

   — Располагайтесь, — сказал хозяин, кивнув на диван. — Я сейчас...

   — Мне бы... э-э...

   — В туалет? — понял Шахов. — Удобства, к сожалению, на улице. Выйдете из подъезда и налево. Увидите побеленную будку.

   Когда Всесвятский вернулся, на письменном столе стояла нехитрая закуска: банка консервов «Язь в томатном соусе», тушенка на тарелке, нарезанное ломтиками копченое сало, хлеб, несколько мятных пряников. Над снедью возвышалась едва початая бутылка коньяка.

   — Уж извините, Николай Николаевич, — стал оправдываться Шахов, — хозяйки дома нет, питаюсь исключительно в столовой, поэтому, сами видите, закуска довольно скудная. Коньяк сохранился после майских праздников. Вполне приемлемый. Правда, я не большой любитель.

   — А чай у вас есть?

   — Сейчас будет. Поставил чайник на примус. Давайте по рюмочке за встречу.

   Они чокнулись и дружно выпили.

   — Так рассказывайте, что вы, как вы?.. Я часто вспоминаю палатку в овражке, заросли боярышника и шиповника, костерок, на котором варился кулеш. Незабываемое время. И эта гробница... Что, кстати, с ней стало? Как прошли для вас все эти годы?

   — По-разному, — отозвался Всесвятский. Он вкратце обрисовал свою дальнейшую— судьбу, о многом, правда, умолчав, об ином не договаривая.

   Хозяин вел себя примерно так же. И тот и другой чувствовали: разговор не получается. Не помогал даже коньяк.

   Шахов быстро опьянел. Он скинул френч, оставшись, в не совсем свежей сорочке, перехваченной широкими подтяжками. Лицо его раскраснелось, лоб покрылся бисером пота, глаза ярко блестели. Все выдавало чрезмерное возбуждение. Наконец он не выдержал:

   — Скажите, только честно, зачем вы сюда приехали?

   — Честно? — Всесвятский с легкой улыбкой взглянул на Шахова. — Ну, если честно, бороться со злом, как ни высокопарно это звучит.

   — Со злом?! Что вы имеете в виду? — В глазах Шахова мелькнул ужас.

   — Не волнуйтесь, не с нынешней властью. Я не Дон-Кихот, чтобы сражаться с ветряными мельницами. Да в общем-то не думаю, что данная власть лучше или хуже всех остальных, когда-либо господствовавших на Руси. По сути, народ сам выбирает себе правителей. Не зря говорили римляне: «Vox populi, vox dei». Что хотели, то и получили. Но сейчас не время дискутировать. Помните то существо, которое находилось в гробнице? Так вот, нынче оно находится в вашем городе.

   — Как вас понимать?! — изумленно воскликнул Шахов.

   — Однозначно. Это существо — вампир. Шахов засмеялся:

   — В последние дни я то и дело слышу про вампиров. Значит, это вы распускаете подобные слухи? — Он тут же посерьезнел. — Но зачем?

   — Понимаю, звучит более чем странно, однако факт остается фактом, верите ли вы этому или нет. Более того, вампир представляет несомненную угрозу для вашего города. Несколько человек уже погибли...

   — Как же он попал в наши Палестины? — иронически поинтересовался Шахов. — Пешком дошел или, может быть, по воздуху перелетел? И почему вампира привлекают именно гиганты народного хозяйства?

   — Его доставили сюда

   — Конечно же, в черном гробу?

   — Возможно, что и в гробу, а скорее всего, в ногу со временем, в обычном сосновом ящике с надписью: «Оборудование. Осторожно! Не кантовать!»

   — Ха-ха-ха! Прямо анекдот! А вы, часом, того, не сбрендили?

   — Думайте, что хотите. Но моя цель — отыскать это существо и уничтожить его.

   — Николай Николаевич, — с мягкой интонацией заговорил Шахов. — Вы, возможно, не понимаете, где находитесь, да и вообще, в какое время живете. Возьмем, к примеру, хоть сегодняшний случай. Забрали вас во время проверки документов. Мой помощник заподозрил, причем вполне обоснованно, что вы не тот, за кого себя выдаете. И не появись я, «Deux ex machina», с вами могли обойтись очень круто. Вам просто повезло.

   — А не будь вас, что случилось бы тогда?

   — Скорее всего вы ночевали бы в камере. Но это только начало. Дальше расследование: кто таков, откуда, зачем приехал, у кого остановился? А это время. Значит, вы продолжаете оставаться под арестом. Вас допрашивают и, услышав странные речи, в лучшем случае отправляют в психиатрическую лечебницу, а в худшем — обвиняют в контрреволюции, терроризме, организации подпольной антисоветской группы...

   — Но ведь я ни в чем не виноват?!

   — Очень возможно. Но это еще нужно доказать. Время сейчас очень тревожное. Империалистические силы во что бы то ни стало хотят помешать нам строить социализм. А тут вы со своими вампирами... Где остановились? На Шанхае — рассаднике мелкособственнической и уголовной заразы. У кого? У так называемых «бывших» — парочки, в прошлом белогвардейцев.

   Всесвятский удивленно взглянул на Шахова:

   — Значит, вы знали о моем появлении?

   — Естественно, знал. Такая уж у меня служба. Правда, ни сном ни духом не ведал, что речь идет именно о вас. Агентура сообщила: на Шанхае появилась весьма подозрительная личность... и описание вашей внешности. Так вот. Совсем недавно нами раскрыта антисоветская группа, занимавшаяся вредительством. В группе — бывшие офицеры царской армии, недобитые колчаковцы, кулаки и подкулачники. Всеми силами они пытались устроиться на промышленный гигант. Кое-кому это удалось. Почему их так тянуло на производство? Вовсе не из желания реабилитироваться, а как раз наоборот. Вредить! И вредили. На домне неожиданно сломалась газовая турбина. За которую, между прочим, плачено валютой. В искореженных лопастях найден здоровенный гаечный ключ. Налицо вредительство. Стали разбираться. Бдительные рабочие сообщили: некий мастер по пьяному делу ругал советскую власть, хвастался, что устроит аварию. Мастера арестовали и с пристрастием допросили. Сознался, гад, что это его рук дело. Или на строительстве второй очереди электростанции в подшипниках монтируемых турбин обнаружили толченое стекло. Кто же, спрашивается, его подсыпал? Да репрессированное кулачье, работавшее на строительстве электростанции в качестве подсобников. Естественно, мы находимся в постоянном напряжении, поскольку и враг не дремлет. И тут вы...

   — Но я не вредитель. Напротив, хочу помочь. Вы даже не представляете, какая всем грозит беда. Это посерьезней, чем стекло в подшипнике.

   — Извините, Николай Николаевич, но нам виднее, что главное и что второстепенное. — В голосе Шахова послышались металлические нотки. Однако он тут же переменил тон. — Давайте-ка лучше еще выпьем

   — Н-да, — заметил Всесвятский, — как все-таки время меняет людей.

   — Вы о чем?

   — Вспоминаю вас шестнадцатилетнего. Волнистая шевелюра, мечтательные глаза... Я думал, вы станете поэтом, писателем, учителем, в конце концов, но уж никак не ожидал увидеть... — Всесвятский не договорил, взял папиросу и закурил.

   — Опричника, хотите вы сказать? — закончил за него Шахов.

   Всесвятский развел руками.

   — Ладно, пусть будет опричник. Но я, простите, не виноват. Выбирать не приходилось. Приехал тогда в семнадцатом в Питер. Сообщают: родители убиты во время бандитского налета. Кто убил? За что? Голова кругом идет. На уме одно — найти злодеев. Подвернулся один «братишка». Отыщем, говорит. Шагай за мной. Привел сначала в Центробалт, потом в Смольный. Стал я при нем вроде адъютанта. И такая жизнь интересная началась, что я про все на свете забыл, каюсь, и про убиенных родителей в том числе. И, понимаете, если до сих пор в голове моей был полный сумбур, то тут вдруг все стало просто и ясно. Всю предыдущую жизнь я слышал лишь одни высокие слова: про вековое угнетение народа, про царскую камарилью, про сатрапов... И хотя мой отец и большинство его друзей как будто ненавидели существующий строй, но существовали они от щедрот этого строя и сами отнюдь не бедствовали. Свергли царя, к власти пришли люди, подобные моему отцу. И ничего не изменилось. Голод, разруха, а они произносили речи о войне до победного конца И, кстати, вы тоже были одним из таких людей. Я же помню наши разговоры возле костра. Вы прекрасно разбирались в происходящем, однако предпочитали сидеть анахоретом в степи и ни во что не вмешиваться. А те, другие, к которым я примкнул, возможно, и не разбирались в политических тонкостях, однако точно знали, кто друг и кто враг.

   И неудивительно, что они вскоре скинули болтливых присяжных поверенных.

   — А вы не думали в тот момент, что кто-то из субъектов, подобных вашим новым друзьям, расправился с вашими же родителями?

   — Думал, еще как думал. Даже знал почти наверняка. Всякое пришлось повидать, а мои, как вы выразились, «новые друзья» были скоры на расправу.

   — Так вы их оправдываете? — изумленно спросил Всесвятский.

   — Что вы такое говорите? Как можно!..

   — Но из ваших слов вытекает...

   — Рушилась связь времен. Отец шел на сына, брат на брата... Допустим, с ними бы ничего не случилось. Как бы в таком случае повернулась моя судьба? Особо гадать не приходится. Бегство на юг, участие в белом движении... Потом эмиграция...

   — Возможно, у белых вам бы тоже понравилось, — иронически заметил Всесвятский. — Они были весьма прямолинейны и опять-таки долго не разговаривали. Помню в Джанкое возле станции целую вереницу повешенных на телеграфных столбах...

   — Подобные предположения меня оскорбляют! — запальчиво выкрикнул Шахов.

   — Но вы только что сами попытались спрогнозировать возможные повороты собственной судьбы. Я просто развил ваши взгляды. Ведь, в принципе, вам было безразлично, кому служить. Главное, чтобы кто-то решал за вас. Вот и сейчас, следуя персту указующему, видите в каждом потенциального вредителя или шпиона. Поскольку вы человек образованный и способный логически размышлять, то понимаете, что всю страну в прокрустово ложе идеологии вместить невозможно. Подчиненный ваш, допрашивавший меня, либо дурак, преисполненный служебного рвения, либо очень хитрый пройдоха. Он прекрасно видел — документы мои в порядке, тем не менее набросился на меня «аки лев рыкающий». Но ведь вы — человек иного уровня и воспитания, однако полностью оправдываете его действия. Будь на моем месте другой, как вы справедливо заметили, он бы ночевал в камере. Вот вы насмешливо выразились в отношении русской интеллигенции. Мол, только болтали. Однако у тех людей имелись принципы.

   — А у меня, значит, их нет?

   — Выходит, что так.

   — Ошибаетесь, Николай Николаевич. Я — коммунист и горжусь этим. Генеральная линия партии — вот мой главный принцип. Стрелка компаса всегда указывает в одном направлении, сколько ни верти саму коробку компаса. И генеральная линия партии не подвержена колебаниям, как бы разные троцкисты-зиновьевцы не пытались извратить ее.

   — Стрелка компаса действительно указывает на север. Не заведет ли она вас в вечную мерзлоту? — насмешливо заметил Всесвятский.

   — Попрошу не вести в моем присутствии антисоветские разговоры! Только в память о нашем знакомстве...

   — Вы не арестовываете меня? За чем же дело стало? Вот телефон. Звоните.

   — Арестовывать вас я, конечно, не буду, но попрошу выбирать выражения!

   — В таком случае, чтобы не нарушать ваше идеологическое девство, я лучше откланяюсь. На дворе уже светает.

   — Вы меня обижаете. — Шахов явно выглядел смущенным. — Несмотря на различие во взглядах, ведь мы остаемся друзьями?

   Всесвятский пожал плечами. Потом взглянул на хозяина.

   — Знаете, в чем ваша проблема? В душевном одиночестве. И семья имеется, и служба, и как будто убеждения, а по сути вокруг вас пустота, вакуум. В идеале вы бы желали иметь спокойную, необременительную должность, вроде почтмейстерской. Ни от кого не зависеть и ни за что не отвечать. Но нынче так невозможно. Поэтому, как мне кажется, вас ожидают крупные неприятности. За сим позвольте откланяться.

   — В таком случае разрешите на прощание дать вам совет, — сказал Шахов. Он, казалось, испытывал явное облегчение от того, что встреча старых друзей подошла к концу. — Немедленно уезжайте из города.