Не жди пророка в своем отечестве

Манера постановщика по-прежнему близка брехтианству. «Дочерей» играют 10 актрис в безликой одежде серо-черной гаммы. Их героини находятся в обители, за закрытой дверью. К ним обращается, как станет понятно из речи, их владычица. Она сулит им утешение, ибо среда ее «многострадального народа» всегда рождала святых, уповает на укрепление государства и возрождение былого величия, обещает народу процветание и благосостояние. После чего почти молниеносно умирает, оставляя наследника — большого пластмассового пупса. Далее являются народу кандидаты во властители. Легитимизируются, надев черную бумажную корону. (В одной сцене корону даже порвут на двоих, произнося перед этим все ту же речь, что мы слышали в начале.)

Десять актрис, несомненно, символизируют народ. Мы наблюдаем историю государства. Голос свыше призывает к работе, круг сцены вращается. Все усердно движутся, будто стоят у станка, — ткут, печатают, фабрикуют невидимые глазам публики продукты (хореограф — Мариам Алексидзе).

Актрисы у Стуруа по большей части выступают «единой серой массой». Но в отдельных мизансценах в несколько штрихов создают запоминающихся персонажей. Эти сценки — лаконичные, но содержательные и броские, как музыкальные клипы, меняются словно стекляшки в калейдоскопе.

Объектом исследования Роберта Стуруа становится общество, встречающее каждого очередного правителя как мессию. Единственная мизансцена, в которой актрисе для представления персонажа приходится кардинально преобразиться, выход первого — его (ее) роль поручена Марине Кахиани.

Нечто среднее между гомункулусом и андрогином, существо с лысым, удлиненным черепом (отдаленное напоминание о наследнике-пупсе), облаченное в белый фрак, перебирающее искривленными пальцами со звериными когтями и вращающее глазами в глубоких черных впадинах, появляется под оглушительные звуки гимна «Иисус Назаритянин» (композиция Арво Пярта). Однако всякий раз после явления очередного мессии женское царство впадает в уныние и вспоминает о смерти, подпевая песенке на щемящую мелодию Гии Канчели, исполненной Лией Багратиони: «Неужели мы так и умрем, а нас никто и не вспомнит, лишь на могилах наших расцветут синие фиалки?»

Это чуть ли не единственный сантимент в спектакле. Юмор Стуруа не чурается убийственного сарказма. Эффектность выходов лжемессий уменьшается, как и народная экзальтация при их появлении (хотя до последнего находится кто-нибудь, кто ее проявляет!). Тон представления меняется, «народ» теперь охотнее рассуждает о природе человеческого разума, чем о светлом будущем. Приезжает певичка, чтобы спеть «Песенку об ослином уме» (эффектный выход Татули Долидзе).

«Будет ли нам спасение?» — раздается вопрос к финалу. Кстати, вопрос этот сейчас можно услышать и не со сцены.

Далее следует ответ, полный иронии, который не буду раскрывать. Должна же быть какая-то интрига у зрителей!

Роберт Стуруа остался верен своей сквозной теме — явлению тоталитаризма. Он демонстрировал узурпацию власти хитроватым прохиндеем из народа в «Кваркваре», исследовал механизм диктатуры в «Ричарде III», в «Макбете» представлял, как в кровь поколения вливается насилие. В «Дочерях» он представил общество, ожидающее изменений к лучшему только сверху, от своих правителей. Общество, в котором ничего не изменится, и его надежды на мессию окажутся неоправданными, пока перемены в нем не произойдут изнутри. С гражданами.

Кстати, есть и персонаж, соответствующий идеалу. (Игра опытнейшей актрисы Зазы Лебанидзе — жемчужина постановки.) А в дискуссии после спектакля режиссер просил не воспринимать его антиутопию как слепок с грузинского общества. Общеевропейский стиль одежды исполнителей и весь антураж вполне допускают мысль, что действие может происходить где угодно.