Светлана Давыдова: «Если бы я знала, что меня ждет, я все равно бы позвонила в посольство»

Светлана Давыдова, 13 марта 2015 года. Фото: Александр Земляниченко / AP / East News

Многодетная мать Светлана Давыдова, дело которой по обвинению в госизмене было прекращено 13 марта 2015 года за отсутствием состава преступления, рассказала Зое Световой, что она пережила за 14 дней своего заключения

21 января 2015 года, среда, Вязьма — Смоленск

«Меня раздели догола»

7:30 утра. Неизвестные люди ворвались к нам в квартиру. Помню голос мужа: «Кто вы такие?»

Я в это время кормила ребенка, услышала шум, выбежала из комнаты: «Кто вы такие?» Подумала, может, бандиты…

Один из пришедших сказал мужу: «Мы забираем вашу жену». Муж ему: «Представьтесь».

Они и не думали показывать документы, муж настоял, тогда один из них достал удостоверение: капитан юстиции, ФСБ, фамилия — Иванов. Муж спросил: «На каком основании?»

Они: «На вас есть жалобы, молчите, рот не раскрывайте». Потом достали какую-то бумагу, показывают и говорят: «275 статья УК РФ».

Муж спросили: «Это что за статья?»

Они ответили «Вашей жене все объяснят».

Потом достали Уголовный кодекс. Муж прочел: «Государственная измена».

Оперативники меня торопили: «Одевайтесь!»

Я оделась, взяла паспорт и вышла в коридор, а коридор у нас в квартире длинный. Смотрю: весь коридор заполнен людьми. Человек 20, наверное, было.

Вышла из квартиры — вся лестничная площадка забита. Дальше там по лестнице стоят, наверху стоят.

Спустились по лестнице, и оперативник мне сказал: «На вас столько жалоб, столько жалоб. Не переживайте: адвоката вам дадут. И в ЕСПЧ можете потом обратиться. Хи-хи, ха-ха».

Посадили в «Газель». А там внутри отгороженная клетка, сидеть можно только на узкой такой скамейке, колени почти упираются в решетку. Через решетку видно окошечко.

Впереди с водителем двое: фельдшер и оперативник. Они мне потом сказали, что так положено, когда кого-то везут: обязательно сопровождает фельдшер — может, у задержанного истерика начнется или укол надо сделать.

Меня привезли в Вяземское отделение ФСБ. Оно находится на улице Дзержинского. Зашли мы на второй этаж, поднялись. Я там чуть посидела. Они выходят и говорят: «Ну что, прогулялись?» Поехали дальше — в Смоленск. Посадили в эту же машину и привезли в Смоленское отделение УФСБ. Оно находится тоже на улице Дзержинского, как и в Вязьме.

Завели меня в камеру, там три койки, две пустые.

А на одной койке одеяло и белье постелено.

У меня нет ни часов, ни телефона, и время остановилось. Оперативник мне сказал: «Посидите тут».

Через некоторое время заходит: «Пойдемте».

Завели меня в кабинет и там я уже познакомилась со следователем Свинолупом.

Он приехал в Смоленск из Москвы. Зачитал мне постановление о возбуждении уголовного дела. Датировано 19 января 2015 года. Якобы Смоленское УФСБ обнаружило признаки преступления на основании рапорта какого-то сотрудника.

Я ему говорю: «Сегодня 21 января, а постановление датировано 19 января, почему вы не уведомили меня 19 января? Я бы пришла к вам, и вы бы мне все объяснили».

Следователь: «А вдруг бы вы скрылись?»

Я стала ему говорить, что я человек вменяемый, в свое время писала и президенту, и губернатору, и в МЧС России, и даже в ФСБ звонила, если в Вязьме были какие-то проблемы, которые требовали реагирования властей: и по водоотводу, и по здравоохранению, и по проблемам школьных учебников. Куда б я скрылась? Я законопослушный человек.

Следователь меня выслушал, похихикал, и я поняла, что им все это просто не нужно, им нужно было именно меня задержать.

Он представил мне местного адвоката — молодую женщину Варвару Умникову.

Потом все мужчины из кабинета вышли, привели двух молодых девушек-понятых.

Одна оказалась из Смоленска, другая — из Сафоново. Начался личный досмотр. Понятые молчали, как будто воды в рот набрали. Женщина-адвокат присутствовала при этом досмотре.

Меня раздели догола. Досматривала женщина-полицейский.

Она попросила меня несколько раз присесть.

Потом я оделась.

Следователь и оперативники зашли в кабинет. Следователь разрешил мне пообщаться с женщиной-адвокатом наедине.

Первый вопрос, который она мне задала: «Зачем вы позвонили в посольство?»

Я ей сразу сказала: «Давайте мы больше не будем на эту тему разговаривать. Я воспользуюсь 51 статьей Конституции, которую мне зачитал следователь».

Когда начался допрос и я заявила следователю, что показания давать не буду, он мне сказал: «Вы все-таки подумайте о детях, о муже, о себе, подумайте о том, чтобы себе не навредить. Мы с вами увидимся в Москве. Вы когда-нибудь в Москве были?»

Вид из окна квартиры Светланы Давыдовой. Кадр: Открытая Россия

Я ответила: «В Москве была. Но с той стороны я еще не была».

Он посмеялся, а потом сказал: «Завтра, 22 января, будет суд. Ночью вас увезут в Москву. Жаль, что нет документов, подтверждающих, что у вас малолетние дети».

Я ему сказала: «Но вы ведь здесь недалеко от моего дома, там, в Вязьме, проходит обыск, возьмите все документы на детей, сделайте копии».

Он пропустил мою просьбу мимо ушей и уехал в Москву.

Потом меня отвели в камеру, дали что-то поесть. Я чувствовала, как прибывает молоко, сцеживалась я прямо в раковину. Руки кое-как помыла. Насколько могла, чтобы грязь не попала.

В камере я немного поспала. Когда проснулась, посмотрела в окно, было уже темно.

Ко мне зашли оперативники, сказали, что мы уезжаем в Москву. Уже возле лифта я спросила, который час. Было два часа ночи. Меня опять посадили в эту самую «Газель».

Сидеть несколько часов в этой «Газели» на узкой лавке было ужасно неудобно. Один из оперативников сжалился надо мной и дал какой-то кусок поролона, я постелила его, чтобы было не так жестко.

Когда проезжали Вязьму, я все-таки надеялась, что мы заедем ко мне домой и возьмем документы на детей. Но мы проскочили мимо.

Ехали долго, прямо перед Москвой попали в пробку. Приехали часов в 11 утра.

22 января 2015 года, четверг, Москва, «Лефортово»

«Чем такой защитник, лучше уж никакой»

Как только въехали в Москву, на меня надели наручники. Меня это сразу же шокировало. Я, конечно же, видела по телевизору, как на преступников надевают наручники, но когда это произошло со мной, у меня прямо слезы на глаза навернулись. Я вообще впала в какое-то шоковое состояние: пять часов дороги, груди набухли от молока, а тут еще наручники.

Въехали во двор «Лефортово». Фельдшер спросила, не хочу ли я есть и не надо ли мне в туалет. Я сказала, что мне надо сцедить молоко. Меня отвели в туалет, потом я узнала, что мы приехали в Следственное управление ФСБ России. Оно находится в том же здании, что и СИЗО «Лефортово».

Отвели в кабинет следователя. И там сидел адвокат Андрей Стебенев.

Потом я уже поняла: чем такой защитник, лучше уж никакой.

Следователь мне сразу сказал: «Вам деваться некуда».

Я поняла: меня оторвали от детей, от мужа, от любимых мне людей. О чем я тогда думала? О том, что уже сутки не кормила грудью свою маленькую дочь, я волновалась, зная, что она соску не берет, и думала: как она? У нее бывали желудочные колики, бывает, она ночью плачет, ее к груди приложишь, и она успокаивается. А тут так резко оторвали от меня. Я ничего не знала, что с ней происходит: дома нет ни молочных смесей, ни грудного молока.

Я думала о том, что либо мужу, либо сестре надо будет бежать покупать эту молочную смесь. Я боялась, что из дома их никто не отпустит, — ведь я не знала, сколько времени продлится обыск.

Передо мной сидел следователь, который повторял: «Вам деваться некуда. Вот мы вам адвоката даем. Вам ведь наверняка и денег не хватит проплатить другого адвоката».

Я говорила: «Дайте позвонить родным». Он смеялся.

Он говорил: « Я только что разговаривал с вашей сестрой Натальей Владимировной».

Я умоляла: «Дайте позвонить». Он не реагировал.

Он говорил: «На обыске в вашей квартире мы нашли улики, доказывающие вашу виновность. Подумайте о семье. Смотрите, чтобы ваш муж не наделал глупостей».

Я просила: «Дайте связаться с родственниками»

Следователь: «Не положено».

Я слушала слова следователя в полной прострации, как будто бы все, что происходило в этом кабинете, происходило не со мной, а с кем-то другим.

Потом следователь вышел из кабинета и за меня взялся адвокат Стебенев. Он спрашивал и пугал: «Что ты сделала? На обыске нашли твои блокноты с записями. Зачем ты это сделала? Все доказательства против тебя. Чего отпираться? Зачем? Не отпирайся, а то получишь 20 лет. У меня были такие подзащитные по этой же статье, они признавали свою вину и чуть ли не четыре года условно получили».

И вот оба — и следователь, и адвокат — они рассказывали мне байки, жонглировали сроками. Слушая их, я поняла, что со мной работают два следователя: следователь Свинолуп и следователь-адвокат Стебенев.

Потом следователь стал говорить: «Как же жаль, что ваш муж свидетельства о рождении ваших детей повез в Смоленск, а не в Москву. И на суде этих документов не будет. Как жаль!»

Тогда я его спросила: «А зачем вы моего мужа в Смоленск погнали?»

Он ничего не ответил.

Уже потом я узнала, что и адвокат, и следователь мужа обманули, они сказали ему привезти документы в Смоленск, а я уже была в Москве.

На суде следователь ничего о моих детях не говорил, просил меня арестовать, адвокат Стебенев что-то про детей промямлил, но судья никого не слушала.

Судья что-то тихо протараторила и вынесла решение. Ничего меня не спросила. Все это было, как во сне.

Андрей Стебенев. Фото с личной страницы Михаила Сенкевича в Facebook

Меня и на суд возили в наручниках. Я чувствовала себя преступницей, и это меня возмущало: как так? Я люблю свою Родину, а тут меня в измене государству обвиняют. Государство и Родина, естественно, разные понятия. Но все равно обидно.

Я всегда боролась за народ, и тут вдруг на меня надели наручники и приказали закрыть рот.

После суда меня привезли в СИЗО «Лефортово».

Сначала я часа полтора просидела на «сборке».

Потом меня осмотрел фельдшер-мужчина. Раздел догола.

Спрашивал, отчего у меня синяк на ноге. Я ему объяснила, что белье вешала.

Отвели в баню. Потом посадили в 14 камеру — карантин. Одна я там была. Выдали телогрейку, халат, сорочку, трусы. Тапочки. И бурки, чтобы гулять.

Я попросила воды. А мне принесли целую миску макарон.

23 января 2015 года, пятница, Москва, «Лефортово»

Соседка-наседка

Я проснулась в шесть часов утра.

Заглядывают в камеру, говорят: «Подъем!» Объяснили мне, что кровать надо застилать. До отбоя ее нельзя расстилать, но лежать на одеяле можно.

С утра по радио новости.

Зашел ко мне в камеру сотрудник, спрашивает: «Гулять пойдете?»

Я говорю: «Нет, у меня нет ни колготок, ни брюк, если принесете, пойду».

Он говорит: «Ну ладно, тогда сегодня гулять не будете».

Через некоторое время в камеру заходит прокурор: «Как вам условия содержания?»

Говорю: «Нормально. Сижу».

Прокурор: «На прогулке были?»

Я: «Нет».

Прокурор: «Почему?»

Я: «У меня колготок нет».

Прокурор: «Обеспечить».

Только прокурор ушел, сотрудники тут же принесли мне колготки, платок.

Потом меня вывели на допрос. Следователь записал в протоколе то, что ему было очень нужно от меня получить. Пообещал обеспечить мне встречу с мужем после этого нужного ему протокола. Я ему рассказала, как все было на самом деле. Но он записал так, как ему было нужно.

Он меня спрашивает: «Было так?»

Я говорю: «Нет».

Он опять: «Светлана Владимировна, подумайте…»

Он все время на меня давил: «Если пойдете на досудебное соглашение, то получите не больше двух третей, лет восемь-десять, но ни в коем случае не вздумайте поменять свои показания на суде.

Вот был у нас случай: человек все на себя взял, а потом в суде как выступил, от всего отказался и на 20 лет намотал себе срока!»

Когда человек оторван от семьи, а ему все эти страшилки рассказывают и обещают, что, если нужный протокол подпишешь, то увидишь мужа, сможешь поговорить с ним прямо в кабинете следователя, то это и правда, действует.

Так и был подписан нужный следователю протокол. Это были не мои показания, это были показания следователя.

Никакого свидания с мужем мне не дали. И позвонить ему тоже не разрешили.

В тот же день меня перевели в камеру 83.

Там на кровати сидела женщина. Она сидела ровно в такой же позе, как сидел Евгений Леонов в фильме «Джентльмены удачи».

Она сразу начала говорить со мной про мое уголовное дело.

Но я ей сказала: «Это мое дело, я не хочу никого в него посвящать».

Сама я ее уголовным делом не интересовалась, мне было неинтересно.

На прогулки моя соседка по камере никогда не ходила, писала заявление, что больна. В первый день, когда я пришла с прогулки, она мне заявила: «Прости, я тут начала уборку и чуть передвинула твои вещи, пыль протерла».

Мне все сразу стало понятно: все мои вещи были перерыты.

Она уходила только по вторникам якобы к адвокату часа на два, на три.

Она пыталась научить меня тюремным словам, но я сопротивлялась.

30 января 2015 года, пятница, Москва, «Лефортово»

Неожиданные визитеры

Последние следственные действия следователь со мной провел 27 января.

И с тех пор я никого, кроме своей соседки по камере, не видела. Дни были однообразны: подъем, отбой, телевизор. В библиотеку я записалась, но каталог книг мне никак не приносили. Я попросила, чтобы мне дали какую-нибудь книгу по астрономии, но библиотекарь, видимо, ничего не нашла.

У соседки был какой-то детектив, но мне он показался неинтересным.

После обеда в камеру неожиданно пришли сотрудники СИЗО. И вместе с ними зашли правозащитники, члены ОНК. Мне было интересно понять, почему вдруг эти люди пришли.

Я находилась в полной изоляции: следователь и адвокат объяснили мне, что я должна бояться, муж должен бояться, не делать глупостей. И вот я сидела и боялась.

Младшая дочь Светланы Давыдовой. Кадр: Открытая Россия

Я слушала, о чем говорят эти правозащитники, и пыталась обрабатывать эту информацию. Правозащитники сказали, что муж собирается взять мне другого адвоката, что Стебенев ему не нравится. Я стала думать, что делать с этой информацией.

Я понимала, что все, что я пишу в камере, — все жалобы, все письма — все просматривается. Чуть позже я узнала, что письмо, которое я еще 26 января отправила домой, так и не дошло, оно легло в мое уголовное дело, было использовано для экспертизы моего почерка. В письме ничего крамольного, что не могло пройти тюремную цензуру, я не написала: я написала, как я всех люблю, каждому ребенку придумала какие-то важные слова.

Самое интересное: соседка мне сказала, что адрес на конверте теперь нужно писать, начиная с квартиры, а потом все остальное.

Я почему-то ей поверила и так и написала.

И естественно, письмо никуда не дошло.

Заявление на встречу с мужем до следователя дошло в день моего освобождения. Заявление с просьбой разрешить телефонный звонок домой дошло до следователя тоже в день освобождения.

Неожиданно посещение правозащитников было прервано: в СИЗО пришел адвокат Стебенев. Меня отвели к нему на встречу.

Я спросила, почему он с моим мужем не связывается; он стал меня уверять, что муж не берет трубку.

Я удивилась. Спросила: если я откажусь от показаний, дадут ли мне свидание с мужем. Он сказал: «Нет, не дадут».

Я все это анализировала.

В камере радио, музыка играет, по телевизору показывают всякие страшные фильмы про убийства и погони.

Ты сидишь и чуть ли не «глухаря» на себя можешь взять: тебя постоянно стращают, что если не признаешься, не будешь сотрудничать со следствием, то с семьей ты не встретишься, мужу позвонить не сможешь.

А адвокат Стебенев стал меня уверять, что готов защищать меня не как государственный адвокат, а как адвокат по соглашению. И будет это делать бесплатно. Он пообещал, что найдет мне квартиру в Москве, чтобы мне изменили меру пресечения на домашний арест или подписку о невыезде. И спрашивал, согласна я или нет. Я все это выслушала и сказала, что подумаю.

2 февраля 2015 года, понедельник, Москва, «Лефортово»

Почти свобода

Я стала анализировать всю информацию, которую получила за последнее время. Еще в среду мне принесли посылку от мужа, и я поняла, что он приезжал в Москву; потом я поняла, что адвокат меня обманул, не обжаловал мой арест и почему-то прибежал в СИЗО сразу, как только ко мне пришли правозащитники.

Я все тщательно обдумывала, понимая, что соседка за мной внимательно наблюдает.

В понедельник рано утром я проснулась, проверила, спит ли она, и тихонько написала заявление — отказ от адвоката Стебенева по причине недоверия и отказ от своих первоначальных показаний. Стала ждать, когда меня вызовут.

Меня вызвали, отвели на третий этаж, где находятся следственные кабинеты. Пришел следователь и объявил, что будет проводить со мной следственные действия.

Я ему сказала, что отказываюсь от адвоката Стебенева.

Он спросил: «А какие тогда у вас адвокаты?» (Потом я узнала, что еще в воскресенье 1 февраля адвокаты Сергей Бадамшин и Иван Павлов связались со следователем и объявили ему, что мой муж заключил с ними соглашение).

Я посоветовала следователю связаться с мужем и узнать у него фамилии адвокатов. После этих моих слов настроение у него как-то резко поменялось, чуть ли не руки у него затряслись.

Пришел адвокат Стебенев и стал рассказывать, что еще 30 января подал какую-то кассационную жалобу в Мосгорсуд.

Когда он закончил, я сообщила ему, что отказываюсь от его услуг.

Он не удивился.

Следователь пытался еще что-то говорить, повторял, что мне нужно подумать о себе. Но я его уже не слушала.

Тогда он схватил свой чемоданчик и ушел.

А вечером уже пришли мои новые адвокаты — Иван Павлов и Сергей Бадамшин.

Иван Павлов. Фото: личная страница в Facebook

3 февраля 2015 года, вторник, Москва — Вязьма

Почти финал

Следователь Свинолуп вынес постановление об изменении мне меры пресечения на подписку о невыезде.

Вместе с адвокатами мы поехали домой. В Вязьму.

И только на пятые сутки я осознала, что наконец-то я дома.

За эти две недели пребывания в «Лефортово» у меня отбило все вкусовые качества. Я как будто бы перестала чувствовать вкус еды.

В «Лефортово» можно есть только уху. Остальную еду есть невозможно: макароны — то они в молоке, то с мясом. И постоянно эта капуста… Что это у нас национальный продукт такой - капуста?

***

И все равно: даже если бы я знала, что меня ждет впереди, я бы позвонила в посольство.