НИКОЛАЙ ЛЕБЕДЕВ - МАЭСТРО УЖАСА И УКРОТИТЕЛЬ СТРАХА

Его первый фильм стал событием в нашем кино. Первый российский триллер – "Змеиный источник". Не считая страшненьких "Десяти негритят" Говорухина, припомнить в этом жанре было действительно нечего. "А-ля Хичкок" – утверждали критики, "безыдейно" – возмущались мастера соцреализма. А зрители вскрикивали в кинозале и снова шли на этот фильм. Через год "Змеиному источнику" начали приписывать многочисленные награды, которых не было, а режиссер-дебютант, так мастерски нас напугавший, уже снимал свой новый триллер "Поклонник". У Лебедева играют звезды. Со знакомых, почти родных лиц Остроумовой, Миронова, Сафоновой, Гармаша на нас смотрели безумие, отчаяние, ужас. И им, и нам нелегко дались новые роли: они – "люди-кошмары", мы – зрители захватывающе страшного кино.

- Николай, расскажите о себе.

Я родился осенью, в ноябре. Это самый тяжелый месяц года, потому что листвы, даже желтой и опавшей, уже нет, а снега еще нет. На мой день рождения всегда идет дождь, а небо низкое и серое.

- Сейчас вы скажете, что это наложило отпечаток на ваш внутренний мир и определило жанр, в котором вы работаете?

Не знаю. (Лебедев загадочно улыбается.) В моих фильмах небеса высокие и не серые. Другой вопрос, что изнанка жизни меня действительно интересует как оборотная сторона хорошего. Я всегда интересовался мистикой, загадками, тайнами. Любил прозу Эдгара По, Гоголя, "Пиковую даму" Пушкина. Тайны и мистический саспенс (англ. – "тревожное ожидание") меня завораживали совершенно. Помню, как маленьким я безумно испугался "Всадника без головы". Не мог заснуть и видел этого всадника, когда закрывал глаза. Но к этому страху примешивалось и какое-то сладостное чувство. Вряд ли мы стали бы смотреть триллеры или фильмы ужасов, если бы это было просто неприятно. Это и ужасающее, и завораживающее чувство одновременно. Лебедев проживает в мире загадок, мистических тайн. Так было с детства и осталось поныне. В 11 лет он снимал фильмы-катастрофы и лепил динозавров в клубе кинолюбителей. Свой первый фильм, короткометражный, он снял в 24 года. Конечно же, это был мистический триллер – "Ночлег. Пятница". Ему всего-то 34, но молодым режиссером он себя не считает. "Спилберг снял свою первую картину в 23, а "Челюсти" – в 27 лет", – урезонивает меня Николай. Его путь в кино не был коротким, потому что начался давно. Сценарий "Змеиного источника" был написан в 25 лет, в то время, когда Лебедев, окончив разом и киноведческий во ВГИКе, и "журналистику" в МГУ, решил, что хватит ему сидеть за партой. Он встречал своих будущих героев на каждом шагу. О чем вы думаете, поднимаясь в лифте? А Лебедев о том, что было бы, если б на него через сетчатые стены шахты смотрел убийца, обыкновенный маньяк. Так придумался "Поклонник", история о девочке – то ли жертве, то ли маньяке.

- А с чего начался "Змеиный источник"?

Придумывалась история с напряженным сюжетом... Я сразу вообразил себе реку, ночную, черную, и вдруг всплывающий труп девушки на переднем плане. А что еще я мог придумать при моей любви к таинственным историям?!

- А почему вы представили именно это? Когда человек придумывает сказку – добрую, прекрасную, это можно объяснить: он придумывает то, что ему хотелось бы видеть в реальности. А вы придумываете очень страшные сказки...

Я придумываю то, что мне как раз не хотелось бы видеть в реальности, то, что меня тревожит, пугает, будоражит в страшных снах. На самом-то деле, когда я выдумываю что-то идеальное, меня это мучает еще больше, чем страшное. Идеальное – недостижимо. Ведь люди кончают c собой не потому, что жизнь тяжела, а потому, что они разуверились в том, что будут счастливы тем счастьем, которое они себе представляли. Это очень реальная штука, особенно в подростковом возрасте. И все человеческие комплексы, с которыми мы безуспешно боремся, строятся на осознании несоответствия себя идеалу. Он мечтал о кино с 5 лет. И начал писать сценарии, как только научился писать. Его сверстники играли в "казаков-разбойников", а маленький Коля сорганизовал их для "съемок" фильма по своему сценарию "Волшебная ракета колдуньи Анхены". Еще чуть-чуть, и макет ракеты был бы действительно построен, но случайным свидетелем первого чтения сценария во дворе стал профессиональный сценарист Артур Загорский, живший в том же кишиневском доме, что и киновундеркинд Коля Лебедев. Загорский стал учить его писать сценарии. Самым трудным для семилетнего Коли было не сочинять, а записывать свои творения. "Поэтому, – смеется он, – мой первый профессиональный сценарий был написан по сказке "Лиса и журавль", в детской хрестоматии она была самая короткая".

Вы знаете, что мне нравится в жанре триллера, или моем любимом саспенсе, или в фильмах-катастрофах? Что я, находясь в зале в абсолютном спокойствии, получаю с экрана дозу напряжения и могу это переварить, не оказываясь в реальности этой критической ситуации. Эти картины, как правило, заканчиваются хеппи-эндом. И зритель становится немного героем экрана и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Он побеждает обстоятельства. Экран адаптирует меня как зрителя к сложностям жизни. Это происходило со мной и в детстве, и сейчас. Я лечусь с помощью кино: ставлю картину и оживаю. Я сбрасываю боль и неуверенность, становлюсь другим. А в жизни я не люблю экстремальные ситуации.

- Понятно, что задача режиссера – заставить зрителя забыть о том, что происходит вокруг. Но почему для этой цели вы предпочитаете нас напугать?

Прежде всего я стараюсь зрителя заинтриговать, а раз уж он включается в эту историю, я хочу, чтобы он пережил катарсис, когда испуг переходит в какое-то иное качество. Самое главное в этом жанре и в принципе в любой истории – преодоление драматической ситуации. А предмет драмы – всегда экстремальная ситуация. Представьте себе фильм, рассказывающий о том, как хороший человек со своей хорошей женой просыпаются в своей постели, говорят друг другу "доброе утро", идут в чистую кухню, завтракают, расходятся по своим работам, где замечательно работают, возвращаются, ложатся в кровать и засыпают мирным сном и так далее… Вам будет это интересно? Но если они проснулись, и – все хорошо, а когда герой выходит из квартиры, то видит, как обрушивается лестничный пролет и его жена исчезает под обломками… Или на его глазах за поворотом скрывается машина, которую он купил вчера… Вам сразу становится интересно: а как человек будет выпутываться из этой трагической или драматической истории? Вы проживаете эту ситуацию не потому, что вы хотите притянуть ее к себе, наоборот – вам хочется пережить ее, оттолкнуть и уйти. Этот механизм работает везде, в том числе и в комедии.

- Почему мне кажется, что поплакать или посмеяться – это нормально, а испугаться до такой степени, что потом страшно войти в темную комнату, – это ненормально?

У современного человека психика работает как-то странно: мы лишены того, чем раньше был наделен человек. В одних ситуациях у нас обострено чувство опасности, в других оно напрочь отсутствует. Привыкая к новому укладу жизни, отходя от своей первоначальной природы, мы теряем нечто такое, что было заложено в нас, что необходимо как-то отрабатывать. Тот же адреналин. Фильмы такого рода восполняют определенный пробел в человеческой психике.

- У вас нет ощущения, что вы выпускаете на свободу неких демонов, которые, возможно, не у каждого есть, а у кого-то они не носят конкретных очертаний, а вы придаете им оболочку, и люди начинают плохо спать, теперь реально представляя свои страхи?

У меня такого ощущения нет. Если человеку показывают комедии, это не значит, что, выйдя из кинотеатра, он будет еще три дня хохотать.

То же самое и с фильмами ужасов. Я предлагаю человеку испытать некие чувства, которые мне не хотелось бы, чтоб он испытывал в реальности. Когда в цирке вы смотрите на человека, качающегося на трапеции, и у вас сосет под ложечкой, это не означает, что вы испытываете некое аномальное чувство. Все-таки кино – это тоже аттракцион. Предметом искусства может быть все: как прекрасное, так и ужасное.

- Но ведь в реальной жизни вокруг нас не убивают с таким постоянством, на наших глазах не всплывают трупы. Зачем же нас пугать?

Мои триллеры – это все-таки сказки, а абсурд реального мира может быть намного страшнее. Ведь сидя в кинозале, вы испытываете не то чувство, которое вы испытаете в реальности, если на ваших глазах всплывет труп. Страшно то, что в реальной жизни, увидев труп, вы, скорее всего, не ужаснетесь. Я видел однажды, как люди спокойно проходили мимо умершего на улице человека... Я поражаюсь тому, с каким жадным интересом люди стоят и разглядывают аварии и катастрофы. В моих фильмах вы не найдете любования этим. Страшные события пробуждают у моих героев нормальную реакцию. Героиня фильма "Поклонник" теряет способность говорить, когда понимает, что она натворила. Она вовсе не восторгается собой, и я хотел бы, чтобы зритель испытывал те же чувства. Вопрос же не в том, чтобы пробудить или не пробудить страх, а в том, чтобы связать это с конкретной моральной ситуацией. Для меня важно, чтобы зритель испытывал ужас от того, что герой совершает злые поступки. И таким образом зритель дистанцируется от этих поступков. Мои истории вопиюще моралистичны: в них всегда добро лучше, чем зло. А зло и цинично, и умно, и красиво, но и отвратительно.

- Можно считать, что ваши фильмы – фильмы-предупреждения.

Да, и прежде всего в моральном смысле. Ведь ужасы происходят не сами по себе: все мои персонажи, даже так называемые положительные герои, совершают тот или иной опрометчивый шаг, который приводит к завязке страшной истории. "Сон разума порождает чудовищ", как сказал классик. Договариваясь об интервью с Николаем Лебедевым, я знала, что через день начнутся съемки его нового фильма "Звезда". Каким сюжетом он решил напугать нас на этот раз, предстояло выяснить при встрече. В небольшой комнате на "Мосфильме" собралось множество людей. "Актеры, – поясняет ассистент, – общаются с прототипом главного героя". Ну и дела. Кто же это – очередной человек-кошмар, на этот раз реальный, или чудом уцелевшая жертва маньяка? Ответ стал неожиданностью: новый фильм Лебедева – не триллер, а прекрасная и трагическая история о молодых разведчиках Великой Отечественной, написанная по знаменитой когда-то повести Эммануила Казакевича "Звезда".

- Почему вы изменили своему жанру? Что заставило вас взяться за фильм о войне?

Война для меня – это тема больная и близкая. Мой дядя погиб на войне в 19, а дед – в 40 лет. Я вырос среди людей, которым война поломала всю жизнь. Мне очень хотелось сделать фильм о войне, современную "балладу о солдате". Как напоминание о светлых и прекрасных чувствах, немного позабытых в наше время. Герои моего фильма – правдивые, не выдуманные и абсолютно живые. С одной стороны, это настоящие мужчины, "псы войны", с другой – они еще такие юные, не целованные ребята со школьной скамьи. Семеро мальчишек-разведчиков идут в тыл к немцам, в логово смерти. Идут несколько суток. Они сражаются со своим страхом и поднимаются над собой. Так что с точки зрения жанра для меня это тоже история напряженная, пронзительная. Это снова история страха и его преодоления.

- Означает ли это, что вы исчерпали для себя жанр триллера?

Я думаю, что экстремальные сюжеты всегда будут манить меня. Я чувствую их внутреннюю пластику. Триллер – это вообще один из самых кинематографических жанров. Ни в театре, ни в живописи, ни в литературе невозможно добиться того, чтобы зрителя просто выворачивало от ожидания страшного. Интересно, что предощущение страшного пугает даже больше, чем само страшное. И мне очень нравится это выстраивать кинематографически.

- У вас в жизни бывали ситуации, когда вы испытывали чувство ужаса?

Я летаю в самолетах с чувством ужаса, вы даже не представляете с каким! Когда я был в США с группой молодых кинематографистов, каждые два дня мы совершали перелет. Надо мной смеялась вся группа, они говорили: "Вот Лебедев рассказывает сюжет своего очередного фильма ужасов, сейчас доскажет и упадет в обморок".

- Говорят, что Хичкок был очень пугливым человеком.

Да, наверное, ведь бесстрашный человек вряд ли начнет снимать такого рода фильмы. Когда мы снимали "Поклонника", съемки проходили на 13-м этаже здания, а у меня – патологический страх высоты. Но мне нужно было выбирать натуру, и я пошел на крышу, хотя от страха почти потерял координацию движений. А когда мы стали снимать, мне было уже не до того: кругом были люди и техника, за которых я отвечал. И я скакал по краю этой крыши.

- Может быть, чувство страха можно тренировать? Или реализовывая его, исчерпывать его запас внутри себя?

Не знаю, я сам был удивлен такой перемене. Знаете, это как у психоаналитика: когда вы говорите о том, что вас волнует, мучает и тревожит, вы невольно избавляетесь от этой боли. Я с детства был человеком, который не живет в комфортном мире. Было ощущение неуютности и агрессивности мира вокруг. Говоря о собственных страхах, я от них избавляюсь. Не специально, конечно, – это происходит бессознательно… Я вовсе не такой милый, каким кажусь со стороны. (Лебедев улыбается). Я снимаю фильмы, пишу сценарии – это, в общем-то, безобидное занятие. А если бы я со свойственной мне упертостью направил бы свои силы на какое-то плохое дело?..

- Вам снятся кошмары?

Раньше снились чаще, а с той поры, как я стал снимать триллеры, я стал утрачивать чувство страха. Я слишком остро проживаю это на съемочной площадке. Когда придумываешь историю, пишешь сценарий, так выкладываешься, что это чувство несколько притупляется. И когда я снимаю сцену ужаса, я проживаю это, может быть, еще более остро, чем артисты. И мне еще страшнее, чем зрителям.

- Есть такая теория, что подсознание, где живут все наши страхи и кошмары, – это реально существующий мир, в который мы проникаем во сне.

Я не думал об этом, но я хотел бы, чтобы эти страхи и кошмары тогда так и оставались где-то и не выходили в реальный мир. Но в какой-то момент я понял, что есть вещи, которые от меня не зависят. Людей привлекает темная сторона жизни, и мы смотрим по телевизору не проповеди, а "Дорожный патруль". Но все равно мы хотим любви, а не ненависти. Нас притягивает порок, но любим мы добро. Человеческая природа двояка, и не имеет смысла, наверное, с ней бороться. Он очень элегантен и очень спокоен, этот мастер кошмара. Вежлив, тонок, обаятелен. Мы говорим о начинающихся съемках, а в комнату вбегают ассистенты и тащат за собой "немцев" и "жителей окрестных деревень" – персонажей нового лебедевского фильма. "Эта борода вполне подходит, – соглашается Лебедев, рассматривая реквизит, – в ней есть какая-то прокуренность, что ли…" Последние приготовления. Возбуждающая предсъемочная суета. Уже завтра: "Мотор!" Хлопушка. "Начали!" … Наверное, мне показалось (ну, конечно, просто померещилось), что мимо только что прошел и свернул за угол мосфильмовского коридора маленький мальчик с грустными глазами, зажавший под мышкой книгу – рассказы Эдгара По.