Ранняя история славян

 Жих М.И. "Этногенез и начальные этапы истории славян"

 Проблема происхождения и начальных этапов истории славян является одной из ключевых в славистике. Количество гипотез, сформулированных разными учёными, поистине огромно [47, с. 5-15; 51, с. 5-59] и одно простое их изложение могло бы составить целую книгу. В данном очерке я постараюсь изложить наиболее обоснованные на мой взгляд построения, опирающиеся на всю совокупность данных, которыми располагает сфера наука, изучающая славянский этногенез. В основу положены построения О.Н. Трубачева, В.В. Седова, И.П. Русановой, П.Н. Третьякова, много лет занимавшихся исследованием проблемы происхождения славян, которые скорректированы с учётом работ последнего времени.

Отправной точкой в поисках истоков славянства является вопрос об исторических условиях его выделения из индоевропейской среды. Есть серьёзные основания полагать, что славяне сформировались также как и многие другие европейские этносы – кельты, италики, германцы и т.д. – в результате распада древнеевропейской языковой общности, бывшей своего рода промежуточной ступенью между собственно индоевропейской общностью и отдельными ранними этносами Европы. Теория существования древнеевропейской языковой общности была сформулирована в середине ХХ в. немецким лингвистом Г. Краэ [71; 72], по мнению которого в ту эпоху, когда анатолийские, индоиранские, армянский, греческий и фракийский языки уже отделились от индоевропейского древа, начав своё самостоятельное развитие, предки италиков, кельтов, германцев, иллирийцев, славян и балтов продолжали какое-то время ещё сохранять относительное диалектное единство, находясь в постоянных контактах друг с другом.

Эти выводы Г. Краэ в дальнейшем были подтверждены другими лингвистами. В.И. Абаев выявил ряд изоглосс в иранских и европейских языках, что указывает на контакты между древним ираноязычным населением юго-востока Европы и ещё нерасчленёнными древнеевропейцами [1]. О.Н. Трубачев продемонстрировал, что славянская ремесленная терминология формировалась в условиях тесных контактов с италиками, германцами и кельтами [63]. Предки славян вместе с предками данных этносов составляли, по мнению учёного, единую историко-культурную центральноевропейскую провинцию [67]. Очень важно, что балты в неё, как показал О.Н. Трубачев, не входили, их языки выделились раньше, а их сближение со славянскими языками является вторичным [67, с. 18-35] по отношению к контактам последних с центральноевропейскими языками, что полностью соответствует археологическим данным: древнейшие балтские культуры не входили в общность полей погребальных урн [51, с. 130; 52, с. 63], которая, как показал В.В. Седов, представляла собой археологический эквивалент древнеевропейской языковой общности.

//Данное утверждение не вполне соответствует выявленным гаплогруппам балтов. У современных балтов как сами гаплогруппы, так и количество их носителей такое же, как и у северо-восточных славян. Какая преобладала в древности - невозможно сказать, но есть данные о том, что славяне жили на землях нынешних Прибалтийских республик и составили их этническое большинство. Второй вариант решения проблемы - балты отделились от праславян позже, чем западные европейцы, но язык восприняли от каких-то племён, отделившихся ранее. - Марина Леонова//

Славяне сформировались на основе северо-западной части древнеевропейской общности, представленной лужицкой культурой XII-IV вв. до н.э. Именно в её рамках проживали предки исторических славян [48, с. 70-78; 51, с. 120-128; 52, с. 58-63], а собственно первой славянской культурой является, согласно наиболее обоснованной фактическим материалом концепции В.В. Седова и И.П. Русановой, культура подклёшевых погребений400-100 гг. до н.э., сформировавшаяся на основе лужицкой культуры при участии мигрировавших на её земли племён поморской культуры, существовавшей на балтийском побережье и бывшей, по всей видимости, западнобалтской [45, с. 201-215; 48, с. 78-98; 51, с. 136-148; 52, с. 69-79]. При этом можно полагать, что язык «поморцев» ввиду соседства был близок и древнеевропейцам, возможно, представляя собой своего рода переходный диалект от балтских языков к древнеевропейским [51, с. 132; 52, с. 65].

Археологическая реконструкция становления славянского этноса, предложенная В.В. Седовым (наслоение «поморцев» на носителей лужицкой культуры), очень важна в контексте объяснения балто-славянской проблемы. Как известно, одна группа лингвистов (В. Георгиев, В.В. Иванов, В.Н. Топоров, Г. Бирнбаум и т.д.) настаивает на существовании в древности балто-славянской языковой общности (или даже на выделении праславянского языка из балтского языкового ареала), а другая (А. Мейе, Б.В. Горнунг, С.Б. Бернштейн, С. Каралюнас, Х. Майер, А. Сенн, О.Н. Трубачев и т.д.) отрицает существование подобной общности, предполагая вторичное сближение изначально независимых славянских и балтских языков. И те и другие приводят в свою пользу серьёзные аргументы, а объяснить всю совокупность фактов так пока никому и не удалось. Это может указывать на какой-то очень сложный характер славяно-балтского языкового взаимодействия, который не просто однозначно описать современной лингвистике.

Возможно, гипотеза становления славян, предложенная В.В. Седовым, даёт ответ на эту загадку: изначально те диалекты, из которых развился в будущем праславянский язык, существовали обособленно от балтских в рамках древнеевропейской общности (лужицкая культура), а затем на них наложился какой-то окраинный западнобалтский диалект (поморская культура), привнесший ряд черт, которые объединяют славянские и балтские языки. Итогом стало окончательное формирование праславянского языка и сложение праславянского этноса, археологически представленного культурой подклёшевых погребений, получившей своё имя по обычаю накрывать сложенные в глиняную урну остатки кремации умерших колоколовидным сосудом – клёшем.

Обычай этот существовал с самого раннего этапа функционирования данный культуры и постепенно становился в ней всё более популярным. Зародился он ещё в лужицкой культуре, но широкое распространение получил в подклёшевое время. В этой связи любопытно, что в славянской культуре горшок был неразрывно связан с культом предков: различные варианты захоронения кремированных останков в горшках-урнах хорошо известны по ряду позднейших достоверно славянских культур. При этом горшок представлял собой как бы «новое и вечное тело погребенного предка: недаром сам горшок с его горлом, плечиками, туловом в русском языке представляется антропоморфным» [41, с. 163].

Глиняная посуда культуры подклёшевых погребений отражает синтез лужицких и поморских традиций и отличается разнообразием. Её население изготавливало горшки яйцевидной формы (к ним относятся и клёши), округлобокие и амфоровидные, ситовидные сосуды, миски, кубки, крышки и т.д. Всё это изготавливалось вручную. Гончарного круга славяне-«подклёшевцы» не знали [характеристику культуры подклёшевых погребений см.: 51, с. 138-144; 52, с. 70-74. Там же см. литературу по этой культуре]. В рамках культуры подклёшевых погребений появляется знаменитый впоследствии тип характерного пражского сосуда – высокого, расширяющегося в верхней части, со слабо выраженными округлыми плечиками и чуть намеченным прямым венчиком [45, с. 213], что указывает на преемственность славянской культурной традиции от культуры подклёшевых погребений до пражской культуры [45, с. 213-214].

Идеи В.В. Седова и И.П. Русановой о культуре подклёшевых погребений как о древнейшей славянской культуре находят всё большее признание в археологической науке, всё более становится очевидно, что именно от неё ведут своё происхождение все позднейшие славянские культуры [см. например: 6; 7, с. 25-27; 25, с. 12].

Соседями славян на данном этапе были западные балты на севере и северо-востоке и германцы на западе, от фракийцев они были отделены Карпатскими горами, а с ираноязычными этносами Северного Причерноморья соприкасались незначительно. Это хорошо согласуется с данными лингвистики, указывающими на языковые связи ранних славян с западными балтами [9, с. 34; 58, с. 264-292] и германцами [31; 32, с. 16-35] и на отсутствие серьёзных соответствующих контактов с фракийцами и иранцами. Языковое взаимодействие с последними охватило лишь часть славянского мира (общеславянские заимствования из иранского единичны), соответственно не может относиться к начальному, «подклёшевому», этапу истории славян, живших тогда на весьма компактной территории. В контакт с ираноязычными этносами вступили какие-то группировки славян позднее, уже в период славянского расселения.

Территория, которую занимает культура подклёшевых погребений, идеально согласуется с первичным славянским ареалом, каковым он рисуется на основе данных славянской лексики: «наличие [в славянских языках – М.Ж.] многочисленных слов, относящихся к обозначению лесной растительности и обитателей лесов, озёр и болот при отсутствии терминов, обозначающих специфику морей, горных и степных местностей. Славянская прародина, или регион становления праславянского языка и этноса, согласно лексическим материалам, находился в лесной, равнинной местности с наличием озер и болот, в стороне от моря, горных хребтов и степных пространств» [52, с. 76-77. Ср.: 10; 68, с. 110-123].

При этом важно оговорить, что именование носителей культуры подклёшевых погребений «славянами» является несколько условным, так как точное время и место возникновения этого этнонима нам неизвестны. Впервые достоверно так именовались носители пражской культуры, но одновременно с ней существовала пеньковская, носители которой в письменных источниках именуются антами и не смешиваются со склавинами-«пражцами», хотя Прокопий Кесарийский подчёркивает, что говорили они на одном языке и имели общее происхождение. Т.е. этноним словене/славяне далеко не сразу утвердился как общее название всех славяноязычных народов, относясь первоначально лишь к одному из них. Поэтому надо иметь в виду, что этноним «славяне» применительно к древности и раннему средневековью имеет два значения: «узкое» – собственно словене, носители пражской культуры [52, с. 295-323] и «широкое» – все славяноязычные народы независимо от их самоназваний. Под последнее значение подпадают и «допражские» славяне, называемые также праславянами, подлинные этнонимы которых нам неизвестны.

Спокойное развитие культуры подклёшевых погребений было прервано начавшейся около 400 г. до н.э. экспансией кельтов, которая охватила ряд регионов Европы и в III-II вв. до н.э. достигла славянских земель. Привела она в движение и германцев, которые продвигаются на территорию «подклёшевцев» с запада и северо-запада. В результате формируется новая культура – пшеворская, представлявшая собой сплав славянской культуры подклёшевых погребений и германских культурных элементов при мощном влиянии латенской культуры кельтов, а в южных регионах и при их непосредственном участии [51, с. 149-200; 52, с. 79-125]. В праславянском языке [9, с. 94; 32, с. 35-46; 67, с. 45-49], в славянской этнонимии [66, с. 57-58 и сл.], в духовной культуре славян [74, с. 54-254] обнаруживаются следы их тесных контактов с кельтами, что полностью согласуется с археологическими материалами пшеворской культуры.

Сложный полиэтничный характер пшеворской общности привёл к длительной дискуссии относительно её этнической атрибуции. Одни учёные считали «пшеворцев» полностью или в основном славянами (Ю. Костшевский, К. Яжджевский, В. Шиманский и т.д.), другие – германцами (К. Годловский, М. Парчевский, М.Б. Щукин и т.д.).

В.В. Седов сделал справедливый вывод, что ни чисто германская, ни чисто славянская атрибуция этой культуры не может объяснить всего комплекса фактов [51, с. 178-180; 52, с. 112-114]. Пшеворская культура, по мнению учёного, – это сложная полиэтническая общность, единственно правильный путь в этническом определении которой состоит в разграничении в её рамках славянских, германских и иных элементов. По мнению В.В. Седова, перспективным является то направление поисков, которое ещё в 30-е гг. задал польский археолог Р. Ямка [73, с. 59-60], который обратил внимание на существенную разницу урновых и безурновых пшеворских погребений: первые обычно характеризуются значительным инвентарём, содержащим нередко и предметы вооружения, вторые обычно малоинвентарны или безынвентарны, не содержат предметов вооружения. Эти различия, очевидно, являются этнографическими, что позволяет связать их с двумя разными этносами: германским (урновые) и славянским (безурновые). Позднее о полиэтничной структуре висло-одерского региона, в котором в начале н.э. жили как славяне, так и германцы, писали и другие учёные (Г. Ловмянский, Г. Янкун, Й. Колендо т.д.).

В.В. Седов продолжил работу, начатую Р. Ямкой, и показал, что урновые и безурновые захоронения характеризуются, преимущественно, разными типами лепной посуды и разным инвентарём (в урновых погребениях встречены предметы, не характерные для ямных захоронений: ножницы, ключи, замки, кресала и т.д.), а выявленные этнографические особенности концентрируются в пшеворском ареале неравномерно: германские преобладают на западе, а славянские – на востоке, в Повисленье, там где пшеворская культура формировалась на подклёшевой основе [51, с. 180-198; 52, с. 115-122]. Соответственно, можно говорить, что там преобладало именно славянское население.

Несколько иначе подошла к проблеме этнической дифференциации пшеворских памятников И.П. Русанова, попытавшаяся провести их этническую дифференциацию не по целым могильникам или поселениям, а по отдельным закрытым комплексам – погребениям и жилищам [45, с. 201-215; 46]. При некоторых отличиях, которые дал такой подход, в главном выводы исследовательницы совпали с выводами В.В. Седова: «постоянный славянский компонент в пшеворской культуре был довольно многочисленным и мало смешивался с другими этническими группами» [46, с. 135]. Наблюдения В.В. Седова и И.П. Русановой о значительной доле славянского этнического компонента в рамках пшеворской культуры находят поддержку других учёных [см. например: 27, с. 125-126; 39, с. 251-253].

Именно в бассейне Вислы, там, где в составе пшеворского населения преобладали славяне, римские авторы первых веков н.э. (Птолемей, Плиний Старший и Тацит) помещают венедов, этнос, от которого согласно готскому историку VI в. Иордану происходят все славянские народы [51, с. 179-180; 52, с. 122-123].

Не всё славянское население культуры подклёшевых погребений влилось в состав пшеворской общности, значительная его часть в результате продвижения на славянщину кельтов и германцев покинула свои исконные земли и двинулась на восток, где стала основным компонентом при сложении зарубинецкой культуры. Германцы тоже под давлением кельтов продвигались на восток и юго-восток, что нашло отражение в памятниках типа Харьевки [37] и поянешты-лукашевской культуре [22, с. 85-95].

В Среднем Поднепровье зарубинецкой культуре предшествовала скифская лесостепная («скифы-пахари» Геродота), а в Верхнем Поднепровье – милоградская. Из этих двух культур исследователи долго и пытались вывести зарубинецкую [историографию см.: 42, с. 175-182; 28, с. 116-129; 29, с. 155-158], но сделать это проблематично: скифские лесостепные элементы проявляются преимущественно в среднеднепровском регионе зарубинецкой культуры, милоградские – в верхнеднепровском, а в полесском как первые, так и вторые незначительны. Соответственно, рассматривать указанные культуры можно только как субстрат зарубинецкой в отдельных регионах, основная масса её носителей, принесшая черты, придавшие своеобразие и единство зарубинецкой культуре во всём её обширном ареале, прибыла в днепровский регион извне.

В 1960 г. Ю.В. Кухаренко сделал вывод, что зарубинецкая культура сформировалась в результате миграции с запада носителей культур подклёшевых погребений и поморской [26], которые тогда ещё слабо разграничивались, что было поддержано многими другими учёными [17, с. 70-73; 19, с. 66-67; 20, с. 56-59; 33]. В дальнейшем стало ясно, что формирование зарубинецкой культуры было сложным процессом: при определяющей роли мигрантов из ареала культур подклёшевых погребений и поморской, ставших своеобразной «склейкой» зарубинецкого населения, определённую роль в её формировании сыграли и местные предшествующие культуры (милоградская и скифская лесостепная) [59, с. 213-220; 28, с. 116-129; 29, с. 155-158; 30, с. 36-39; 39; 51, с. 201-205; 52, с. 125-129].

Идея о том, что исторические славяне ведут своё происхождение от зарубинецкой археологической культуры конца III в. до н.э. – середины I вв. н.э. была сформулирована ещё В.Н. Даниленко [16] и П.Н. Третьяковым [60] и основательно разработана последним [59; 61; 62]. Ныне она развивается целой плеядой учёных, которыми к настоящему времени надёжно установлена следующая цепочка культурно-генетической преемственности: зарубинецкая культура – позднезарубинецкие памятники середины I – конца II в. н.э. –киевская культура начала III – первой половины V вв. н.э. – пеньковская иколочинская раннеславянские культуры [15; 34; 35; 36; 38; 40; 55; 56].

В античных источниках массив мигрировавших из Центральной Европы под давлением кельтов славян-«подклёшевцев» и германцев-«ясторфцев» фигурирует под именем «бастарнов» по имени «племени» (вероятно, германского), маршрут миграции которого шёл ближе всего к землям античной цивилизации. Это объясняет тот факт, что и славяне-«зарубинцы» в общей массе центральноевропейских мигрантов-«бастарнов» приняли участие в походах на Балканы, описанных Титом Ливием, где К.В. Каспарова обнаружила прототипы характерных зарубинецких фибул с треугольным щитком [21].

Исторические судьбы «зарубинцев», о которых было сказано выше, не оставляют сомнений, что среди изначально полиэтничного зарубинецкого населения («подклёшевцы» – славяне, «поморцы» – близкие к ним по языку западные балты, небольшие группы германского населения, носители скифской лесостепной культуры и «милоградцы», этническая принадлежность которых неясна) постепенно возобладал славянский этнический элемент, восходящий к культуре подклёшевых погребений.

Мог ли славянский этнический компонент в составе зарубинецкой культуры восходить не к «подклёшевцам», а к одной из местных её составных частей (скифам-пахарям или «милоградцам»)? На этот вопрос надо дать отрицательный ответ. Во-первых, через определённую группу пшеворских памятников культура плодклёшевых погребений связана с достоверно славянской пражской. Во-вторых, локализация прародины славян в Поднепровье едва ли возможна в свете лингвистических данных, согласно которым балты находились в непосредственном языковом контакте с иранцами и не были изначально отделены от них полосой славянских земель [64, с. 20; 67, с. 51-52], а на юго-западе своего ареала балты непосредственно контактировали с фракийцами (причём праславянский язык этот контакт не затронул, что указывает на то, что исходной балто-славянской общности не было) [57; 65 (показано соседство фракийских и балтских гидронимов); 67, с. 22-24]. На этих обстоятельствах справедливо акцентировал внимание В.В. Седов [51, с. 69-70; 52, с. 27]. В-третьих, в огромном антропонимическом фонде, который содержит эпиграфика античных городов Северного Причерноморья, не удалось выявить ни одного славянского имени [50, с. 78]. Это говорит о том, что в античное время славяне жили где-то в стороне от Северного Причерноморья.

При этом надо отметить, что часть потомков «зарубинцев» сохранила и своё балтское самосознание, восходящее, очевидно, к поморской культуре. Через почепские древности к зарубинецкой культуре восходят мощинские памятники, принадлежащие, очевидно, голядирусских летописей, жившей в верховьях Оки [49, с. 46-47]. Название голяди связано с античными галиндами и прусской Галиндией. Выше было сказано о том, что регион Верхнего Днепра насыщен балтскими гидронимами. Почти все они имеют восточнобалтский характер, но обнаруживается и небольшой пласт западнобалтской гидронимии – как раз в регионе проживания летописной голяди. Принести западнобалтскую гидронимию сюда могли только мигранты, а единственная известная по археологическим данным миграция из западнобалтского ареала в восточнобалтский – это переселение части «поморцев» [49, с. 46-47], которые вместе со славянами-«подклёшевцами» заложили основы зарубинецкой культуры.

В I-III вв. происходит процесс миграции готов от Балтики к Чёрному морю [51, с. 222-232; 52, с. 142-150; 69, с. 25-151], затронувший и славянские земли. В первой половине I в. н.э. на территории южнобалтийской оксывской культуры появляются неизвестные здесь ранее каменные погребальные сооружения типа Одры-Венсеры, имеющие аналогии в Скандинавии, которые можно связывать с переселением готов, о котором повествует Иордан. На основе смешения переселенцев и «оксывцев» фомируется новая культура – вельбарская, носители которой, готы, постепенно начинают продвигаться к югу, впитывая и вовлекая в своё движение часть пшеворских племён.

Иордан повествует, что перед тем, как вступить в Скифию, готы переправились через какую-то реку, название которой он не приводит, после чего победили племя спалов (Spali) и завладели «Желанной землёй Ойум», окружённой болотами [18, с. 70]. Судя по археологическим данным, река, через которую переправились готы – это Висла: расселение носителей вельбарской культуры шло из левобережных районов Нижнего Повисленья [52, с. 147]. «Желанная земля Ойум» (готское Aujom (Oium) – «страна, изобилующая водой») – это Волынь и соседние с ней районы Мазовии и Подлясья [51, с. 228; 52, с. 147].

Спалы Иордана, которых победили готы, по всей видимости, были славянами, жившими на Волыни – носителями зубрицких (волыно-подольских) древностей [51, с. 228; 52, с. 146-148]. Последние сложились в этом регионе на основе пшеворской культуры при смешении её с группами «зарубинцев», мигрировавшими сюда после упадка классической зарубинецкой культуры [об этой культурной группе см.: 23; 24; 25]. По археологическим материалам отчётливо видно, что при вторжении «вельбарцев»-готов на Волынь в конце II – начале III вв., славяне постепенно перемещаются к югу, в Поднестровье, где количество их поселений растёт, в то время как на севере, на Волыни, они исчезают, здесь распространяется вельбарская культура [25, с. 211; 27, с. 125]. Эта археологически фиксируемая картина хорошо согласуется со сведениями Иордана о победе готов надспалами при покорении Волыни-«Ойума».

Этноним спалы, очевидно, связан со славянским «исполин» [70, с. 240-242]. В преданиях многих народов говорится о том, что некогда землю населяли мифические великаны, которым на смену пришли обычные люди, нередко так тот или иной народ осмысляет историю своей борьбы с какими-то древними сильными врагами. Славяне, к примеру, так осмыслили свою борьбу с аварами. В Повести временных лет пересказано славянское эпическое сказание о войне между аварами и дулебами, в котором авары наделены чертами мифических великанов, предшествовавших заселению земли обычными людьми [43, стб. 11-12; 44, стб. 9]. Аналогично и «в старопольской традиции авары-обры наделялись обликом допотопных – доисторических – исполинов» [41, с. 178]. Видимо, в готском эпосе в качестве древних великанов, противников готов, рассматривались славяне. Альтернативное объяснение этнонима спалы через связь его со спалеями (Spalaei) Плиния, на наш взгляд, куда менее обосновано: спалеи античного автора, скорее всего, какой-то ираноязычный этнос, проживали где-то в Приазовье, в то время как спалыИордана – на Волыни. Видимо, мы здесь имеем дело лишь с омонимичными названиями, не имеющими между собой связи.

По справедливому замечанию В.В. Седова, «в настоящее время почти все исследователи разделяют мысль о полиэтнической структуре носителей черняховской культуры. Дискуссия ведётся о главенствующей или доминирующей роли того или иного этноса в становлении и развитии этой культуры» [51, с. 243]. Сам В.В. Седов прослеживает в разных её регионах разные этнографические традиции: сарматские, пшеворские, германские и т.д. [51, с. 233-286; 52, с. 150-198].

Ныне учёные связывают основу черняховских памятников с готами [27, с. 115-117] славян в черняховском ареале преимущественно с районом верховий Днестра [51, с. 270; 52, с. 186-187], куда ушли под натиском готов с Волыни славяне – носители зубрицких древностей, где сложилась группа памятников типа Черепин-Теремцы [о ней см.: 3]. Эти славяне вошли в состав полиэтничной черняховской общности, сохранив свои этнографические особенности. Преобладание славян в верхнеднестровском регионе черняховской культуры ныне не вызывает особых сомнений [27, с. 124-129].

В Днепровском Левобережье севернее «черняховцев», а частично и чересполосно с ними проживали потомки «зарубинцев» – носители киевской археологической культуры, на основе которой после краха черняховской общности в результате гуннского нашествия и ухода большей части её носителей, формируется на южной кромке лесостепи антская пеньковская культура. В ходе её формирования, очевидно, имел место своеобразный славяно-иранский симбиоз [он хорошо описан в работах В.В. Седова, хотя учёный, видимо, ошибочно относил его к черняховскому времени: 51, с. 270-282; 52, с. 186-198]: после нашествия гуннов тюркизация южнорусских степей произошла далеко не сразу, весьма значительное время здесь по-прежнему проживали большие массивы иранского населения, игравшего важную роль даже в период существования Великой Болгарии [14].

Важное значение имеют наблюдения В.В. Седова относительно становления пражской культуры. До его работ было выдвинуто две версии генезиса этой культуры. Согласно мнению ряда польских учёных (Й. Костшевский, К. Яжджевский, З. Хильчерувна, В. Шиманский и т.д.), подержанному И.П. Русановой, она восходит к славянским памятникам пшеворской культуры [45, с. 202-215]. По мнению В.Д. Барана становление пражской культуры происходит в Верхнем Поднестровье на основе черняховских памятников типа Черепин-Теремцы [2; 3; 4; 5; 8], которые, впрочем, тоже восходят к пшеворской культуре, и оттуда она постепенно распространяется на другие территории.

В.В. Седов сделал справедливый вывод, что две эти гипотезы не исключают, а взаимодополняют друг друга и в качестве региона становления пражской культуры определил всё обширное пространство от верховий Одера на западе до верховий Днестра на востоке [51, с. 290-296; 52, с. 307-310]. После гибели провинциальноримских пшеворской и черняховской культур в результате гуннского нашествия, входившее в их состав славянское население пережило процесс интеграции, в результате которого и образовалась новая культурная общность – пражская культура, носители которой первоначально и назывались этнонимом словене – «ясно говорящие» [67, с. 93-94]. Исторические условия возникновения этого этнонима нам пока не ясны, вероятно, он родился в условиях противостоянии славян какому-то иноэтничному окружению, возможно, в условиях столкновения славян с кельтами и германцами в ходе их наступления на славянщину в период культур подклёшевых погребений и пшеворской. В дальнейшем этот этноним распространился на весь славяноязычный мир. С конца V в. начинается активное расселение носителей пражской культуры по соседним регионам в итоге которого она распространилась на огромной территории.

При этом количество пражских памятников существенно уступает количеству пшеворских [45, с. 207], что указывает на то, что в ходе бурных событий эпохи великого переселения народов Повисленье покинули значительные массы населения [45, с. 207], как славянского, так и германского. В.В. Седов показал, что в середине I тыс. н.э. значительные массы славян ушли из этого региона из-за ухудшения климата и нестабильной ситуации на северо-восток, где создали культуры длинных курганов, браслетообразных сомкнутых височных колец и новгородских сопок [51, с. 296-304; 52, с. 348-402].

В последние годы И.О. Гавритухиным была выдвинута новая гипотеза генезиса пражской культуры. Её становление согласно ей произошло в бассейне Припяти во второй половине IV в., по всей видимости, на основе каких-то позднезарубинецких групп, и оттуда она начала постепенно распространяться на юг и запад [11; 12]. Эта гипотеза вызывает серьёзные вопросы. Во-первых, не понятно как мог живущий на маленькой территории небольшой этнос (поселений IV в. и предшествующего времени в поприпятье известно очень мало, что указывает на небольшую плотность населения) в течение весьма непродолжительного времени заселить огромные территории и «переварить» их население. Во-вторых, эта гипотеза не объясняет существования «пражской» керамики в рамках пшеворской культуры, перерастания памятников верховий Днестра и некоторых пшеворских регионов в пражскую культуру [51, с. 290-296].

По всей видимости, гипотеза И.О. Гавритухина не противоречит выводам В.В. Седова относительно генезиса пражской культуры на широкой территории как следствия процесса интеграции разных славянских групп в условиях крушения провинциальноримского мира, а прекрасно вписывается в них в качестве составной части, просто северо-восточную границу этого процесса следует отодвинуть до Припяти.

Таким образом, процесс сложения пражской культуры рисуется ныне как интеграция оставшегося в Северном Прикарпатье славянского населения пшеворской культуры, славянского населения в черняховской культуре, представленного памятниками типа Черепин-Темемцы и живших к северу от него вплоть до Припяти позднезарубинецких групп. В условиях краха провинциальноримского мира исчезли различия между разными группами славян, жившими в составе разных провинциальноримских культурных образований (или вне их), исчезла «вуаль» отграничивающая одних славян от других в глазах археологов (например, специфическая керамика, производимая в специализированных ремесленных центрах и распространявшаяся по всей территории пшеворской и черняховской культур и придающая им единообразие), и сформировалась единая пражская культура, объединившая славян на большой территории.

На основе северной части славянских древностей пшеворской культуры формируется суковско-дзедзицкая культура [52, с. 328-329]. Она резко отличается от пражской по характеру домостроительства: для пражской культуры характерны жилища-полуземлянки, а для суковско-дзедзицкой – наземные дома с подпольными ямами [52, с. 306, рис. 62]. Это никак не позволяет выводить вторую культуру из первой, как это делают некоторые авторы [см. например: 13, с. 15].

Интересно, что аналогичное разделение по типу жилищ наблюдается и в восточнославянском ареале: на севере Восточно-Европейской равнины, в заселении которой славянами сыграли решающую роль выходцы из пшеворского Повисленья, были распространены наземные жилища, южнее – полуземлянки [54, с. 19, рис. 2]. Данное обстоятельство в совокупности с рядом иных этнографических маркеров дало В.В. Седову основание отнести суковско-дзедзицкую культуру и культуры севера Восточно-Европейской равнины (длинных курганов, сопок, браслетообразнызх височных колец) к единой, венедской, группе славян, сформировавшейся ещё в пшеворскую эпоху [52, с. 324-402]. Эта группа была соотнесена учёным с одной из двух древнейших диалектных единиц праславянского языка, которую выделили лингвисты и в которую входили предки лехитов и северных русских [53].

Литература

1. Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы: На стыке Востока и Запада. М., 1956.

2. Баран В.Д. Общие черты культур римского и раннесредневекового времени на территории Северного Прикарпатья и юго-западной Волыни // Тез. докл. советской делегации на Международном конгрессе славянской археологии в Варшаве. М., 1965.

3. Баран В.Д. Черняхiвска культура (за матерiалами Верхнього Днiстра та Захiдного Бугу). К., 1981.

4. Баран В.Д. Сложение славянской раннесредневековой культуры и проблема расселения славян // Славяне на Днестре и Дунае. К., 1983.

5. Баран В.Д. Пражская культура Поднестровья (по материалам поселения у с. Рашков). К., 1988.

6. Баран В.Д. Давни слов’яни. К., 1991.

7. Баран В.Д., Козак Д.Н., Терпиловский Р.В. Похождення слов’ян. К., 1991.

8. Баран В.Д., Гопкало О.В. Черняхiвськi поселення бассейну Гнилоï Липи. К., 2005.

9. Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961.

10. Будилович А.С. Первобытные славяне по данным лексикальным. Ч. I-II. Киев, 1878-1882.

11. Гавритухин И.О. Хронология пражской культуры // Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. 3. Этногенез и этнокультурные контакты славян. М., 1997.

12. Гавритухин И.О. Начало великого славянского расселения на юг и запад // Археологiчнi студіï. Киïв; Чернiвцi, 2000. Т. 1.

13. Гавритухин И.О. Понятие пражской культуры // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 49.

14. Галкина Е.С. К вопросу о роли Великой Булгарии в этнополитической истории Восточной Европы // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2011. № 1 (9).

15. Горюнов Е.А. Ранние этапы истории славян Днепровского Левобережья. Л., 1981.

16. Даниленко В.Н. Славянские памятники I тыс. н.э. в бассейне Днепра // Краткие сообщения Института археологии. 1955. Вып. 4.

17. Егорейчекнко А.А. Древнейшие городища Белорусского Полесья. Минск, 1996.

18. Иордан. О происхождении и деяниях гетов / Перевод и комментарии Е.Ч. Скржинской. М., 1960.

19. Каспарова К.В. Зарубинецкий могильник Велемичи-II // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. 1972. Вып. 14.

20. Каспарова К.В. Новые материалы могильника Отвержичи и некоторые вопросы относительно хронологии зарубинецкой культуры Полесья // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. 1976. Вып. 17.

21. Каспарова К.В. Роль юго-западных связей в процессе формирования зарубинецкой культуры // Советская археология. 1981. № 2.

22. Каспарова К.В., Максимов Е.В. Культура Поянешти-Лукашевка // Славяне и их соседи в конце I тыс. до н.э. – первой половине I тыс. н.э. М., 1993.

23. Козак Д.Н. Пшеворська культура у Верхньому Подністров’ї та Західному Побужжі. К., 1984.

24. Козак Д.Н. Пшеворская культура // Славяне и их соседи в конце I тыс. до н.э. – первой половине I тыс. н.э. М., 1993.

25. Козак Д.Н. Венеди. К., 2008.

26. Кухаренко Ю.В. К вопросу о происхождении зарубинецкой культуры // Советская археология. 1960. № 1.

27. Магомедов Б.В. Черняховская культура. Проблема этноса. Lublin, 2001.

28. Максимов Е.В. Среднее Поднепровье на рубеже нашей эры. Киев, 1972.

29. Максимов Е.В. Зарубинецкая культура на территории УССР. Киев, 1982.

30. Максимов Е.В. Происхождение и этническая принадлежность зарубинецкой культуры // Славяне и их соседи в конце I тыс. до н.э. – первой половине I тыс. н.э. М., 1993.

31. Мартынов В.В. Славяно-германское лексическое взаимодействие древнейшего периода. Минск, 1963.

32. Мартынов В.В. Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян. М., 2004.

33. Мачинский Д.А. К вопросу о происхождении зарубинецкой культуры // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. 1960. Вып. 107.

34. Обломский А.М. Этнические процессы на водоразделе Днепра и Дона в I-V вв. н.э. М.; Сумы, 1991.

35. Обломский А.М. Днепровское лесостепное Левобережье в позднеримское и гуннское время (середина III – первая половина V вв. н.э.). М., 2002.

36. Обломский А.М., Терпиловский Р.В. Среднее Поднепровье и Днепровское Левобережье в I-II вв. н.э. М., 1991.

37. Обломський А.М., Терпиловський Р.В. Посейм’я у латенський час // Археологiя. 1994. № 3.

38. Памятники киевской культуры в лесостепной зоне России (III – начало V в. н.э.): Коллективная монография / Отв. ред. А.М. Обломский. М., 2007.

39. Пачкова С.П. Зарубинецкая культура и латенизированные культуры Европы. К., 2006.

40. Позднезарубинецкие памятники на территории Украины (вторая половина I – II в. н.э.) / Отв. ред. А.М. Обломский; составители А.М. Обломский, Р.В. Терпиловский. М., 2010.

41. Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М., 2004.

42. Поболь Л.Д. Славянские древности Белоруссии (ранний этап зарубинецкой культуры). Минск, 1971.

43. Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись.

44. Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись.

45. Русанова И.П. Славянские древности VI-VII вв. Культура пражского типа. М., 1976.

46. Русанова И.П. Этнический состав носителей пшеворской культуры // Раннеславянский мир: Материалы и исследования. Вып. 1. М., 1990.

47. Русанова И.П. Введение // Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н.э. – первой половине I тысячелетия н.э. М., 1993.

48. Русанова И.П. Истоки славянского язычества: Культовые сооружения Центральной и Восточной Европы в I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. Черновцы, 2002.

49. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970.

50. Седов В.В. Ранний период славянского этногенеза // Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. М., 1976.

51. Седов В.В. Славяне в древности. М., 1994.

52. Седов В.В. Славяне. Историко-археологическое исследование. М., 2002.

53. Седов В.В. Первое членение славян на две диалектные области // Краткие сообщения Института археологии. 2004. Вып. 217.

54. Седов В.В. Север Восточно-Европейской равнины в период переселения народов и в раннем средневековье (предыстория северновеликорусов) // Краткие сообщения Института археологии. 2005. Вып. 218.

55. Терпиловский Р.В. Ранние славяне Подесенья III-V вв. К., 1984.

56. Терпиловский Р.В. Славяне Поднепровья в первой половине I тыс. н.э. Люблин, 2004.

57. Топоров В.Н. К фракийско-балтийским языковым параллелям // Балканское языкознание. М., 1973.

58. Топоров В.Н. К реконструкции древнейшего состояния праславянского языка // Славянское языкознание. Х Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1988.

59. Третьяков П.Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.; Л., 1966.

60. Третьяков П.Н. Зарубинецкая культура и поднепровские славяне // Советская археология. 1968. № 4.

61. Третьяков П.Н. У истоков древнерусской народности. Л., 1970.

62. Третьяков П.Н. По следам древних славянских племён. Л., 1982.

63. Трубачев О.Н. Ремесленная терминология в славянских языках. М., 1966.

64. Трубачев О.Н. Из славяно-иранских лексических отношений // Этимология. 1967.

65. Трубачев О.Н. Названия рек Правобережной Украины. Словообразование. Этимология. Этническая интерпретация. М., 1968.

66. Трубачев О.Н. Ранние славянские этнонимы – свидетели миграции славян // Вопросы языкознания. 1974. № 6.

67. Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 2002.

68. Филин Ф.П. Образование языка восточных славян. М.; Л., 1962.

69. Щукин М.Б. Готский путь (готы, Рим и черняховская культура). СПб., 2005.

70. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. М., 1981. Вып. 8.

71. Krahe Н. Sprache und Vorzeit. Heidelberg, 1954.

72. Krahe Н. Unsere altesten Flussnamen. Wiesbaden, 1964.

73. Jamka R. Cmentarzysko w Kopkach (pow. Nizki) na tłe okresu rzymskiego w Malopolsce Zachodniej // Przegląd archeologiczny. Poznan. 1933. T. V. Z. 1.

74. Rosen-Przeworska J. Tradysje celtyckie w obrzędowości protosłowian. Wrocław; Warszawa; Kraków; Gdańsk, 1964.

http://historicaldis.ru/blog/43859430960/Etnogenez-i-nachalnyie-etapyi-istorii-slavyan?utm_campaign=transit&utm_source=main&utm_medium=page_0&domain=mirtesen.ru&paid=1&pad=1&mid=F56D10E98C01CC290A92B64A80F999E7

http://slav-drevnosti.ru/articles/1