Прости и сохрани. Вера предков Холмогорья

  

В жизни  всякое случается. Приятель, которого знал с детских лет, весёлый и бесшабашный в юности, любитель выпить и хорошо закусить в студенческую пору, ходок «налево» в нескольких браках, делавший успешную карьеру финансиста, вдруг стал священником.
   Спросил его: - Почему?    Ответил вопросом:  - Слова из песни про Кудеяра-разбойника  помнишь, те самые,  главные - «совесть Господь пробудил»?  Вот и я проснулся.
    Встретились через десять лет в рождественские праздники. Из столицы, где служил в храме при старом кладбище, на похороны тёти он прибыл. Навестил и меня.    
       Помянули тётушку, закусили. Вспомнили общих знакомых, новости городские обсудили. Что-то неуловимо «иное», «другое» проступало в знакомом вроде бы облике давнего друга.  Печаль в глазах? Пожалуй, она самая.
  Спросил о его новой жизни. Вздохнул глубоко батюшка и повёл рассказ.
    - Служение начал я  в деревенском храме, перевели потом в городок районный, три года назад в Москву назначили. Познакомился с интересными, умными людьми. Приходят они в храм, ища ответы на вопросы мучительные. Находят ли? Не уверен.
   В деревне бабулька спросит о том, как ей готовиться к смерти, ребёнка покрестишь, изредка венчаешь, службы ведёшь. И землю для пропитания обрабатываешь.  Как все прихожане. Не так уж и много их. По праздникам храм наполняется «захожанами», основная масса людей, числящих себя православными, относится, увы, по сути своей, к «прохожанам». 
   Мучали и терзают ныне одни вопросы: почему так происходит, откуда равнодушие в людях к Церкви? Почему многие из тех, кто заходит в храм, принимают его за собес или страховую компанию? Поставят свечку, закажут молебен за здравие или за упокой и всё это как-то деловито, между прочим. К Творцу обращаются лишь с просьбами: помоги разбогатеть, сделай красивой, дай мужа, избавь от телесной болезни, спаси от разорения компанию, бросили, словно откупились от ГАИ, деньги в ящик на ремонт храма, сели в освящённый автомобиль и укатили грешить дальше.
  Трудно даются ответы, не все они радостные, неприглядной бывает правда. Но знать её надо, иначе будет ещё хуже. 
  Ты, помнится, спросил меня о том, почему я ушёл из мира.  Про Кудеяра тогда сказал, не ведал, что ожидает на новом пути. Сейчас знаю одно: веры, которой тогда у меня было чуть-чуть, прибавилось кратно, хочу надеяться, будет она и дальше прирастать. Укрепляюсь в этом чувстве ещё и после неожиданных встреч с некоторыми людьми. Об одной, недавней хотел бы поведать.  
    После утренней службы обратилась ко мне бабушка из числа добровольных помощниц: - Вас желает видеть человек. В храм не хочет заходить, просит выйти к нему, ждёт на скамейке возле могилы архирея.
    Вышел на улицу. Со скамейки поднялся  среднего роста и телосложения, с серыми глазами и волосами, в серых брюках и рубашке, весь какой-то усреднённый, сутулый человек лет пятидесяти с небольшим. Поздоровался еле слышно, извинился:   - Простите,  именно вас я хотел увидеть.
   - Я не против. Чем могу вам помочь?    - А мне ваша помощь не нужна. Просто выслушаете меня. И всё.
  Присели на скамейку. Незнакомец прокашлялся, будто на трибуне перед чтением доклада, и начал повествование.
   - Родился я в фабричном городке. Мать – санитарка, отец – слесарь в домоуправлении. Есть у меня и сестра младшая. Учился в школе так себе. Не было способностей. Раз нет, решил для себя – общественной работой буду добирать блага жизненные. Комсорг класса, а потом и школы. Уловил, что нужно вышестоящим товарищам: дисциплина, порядок, все бумаги оформлены по правилам, взносы собраны до копеечки, мероприятия организованы строго по плану.
   После школы поступил в педагогический институт. Конкурс там для парней чисто формальный, взяли с тройками. Учёбой и здесь не блеснул. Пришлось снова нажимать на общественную работу: комсорг группы, затем курса, в конце учёбы и всего института. Поэтому в школу, понятное дело, работать не пошёл. Сразу после выпуска попал в райком комсомола. Взяли на должность инструктора.
     Ездил с проверками по учебным заведениям, колхозам, предприятиям.  А там пьянки с проверяемыми, гулянки с активистками, анекдоты про Леонида Ильича и прочее идеологическое разложение. Завёл кой-какие связи в партийных органах. Ездил за границу. Оттуда привозил шмотки, перепродавал их.
   И вдруг всё начало рушиться. «Перестройка», будь она не ладна, прикатила!
   Так думал тогда. А потом огляделся - да нет, вроде бы что-то в этой мутной воде можно выловить.  Организовали с приятелем первый кооперативный видеосалон. Катили народу «клубничку», боевики с голосом переводчика-сифилитика, зарубежные комедии. В общем,  на жизнь хватало. Если бы не появившиеся неведомо откуда «братки» с фиксами в зубах. Сказали: «делиться надо!»     Попытались отказаться. На первый раз «слегка» подожгли здание салона. Второго раза не потребовалось. Пришлось «отстёгивать» им долю от дохода.  Так перебивались с хлеба на квас ещё несколько лет.
    Так бы и влачил жалкое существование, если бы не встретил будущую жену. Отец у неё занимал должность начальника отдела государственного имущества в облисполкоме. В советские времена его никто в упор не замечал. Чиновники из других управлений, я уж не говорю про обкомовских бонз, разговаривали с ним «через губу».    Но началась приватизация, или как её в народе окрестили - «прихватизация». И мой тесть оказался «на коне».    Те, кто его недавно за человека не считали, танцевали перед ним на «цырлах», заглядывали в глаза, словно нашкодившие собачонки.
   Начались залоговые аукционы. И тесть ввёл меня в мельчайшие подробности их устройства, подсказал, как обойти выстроенные им же препятствия, помог взять у государства деньги и на них же выкупить по смехотворной цене акции завода. Государство в итоге осталось у меня ещё и в долгу.
   А я - простой парень из обычной советской семьи в одночасье стал хозяином немалого предприятия. Если бы ещё месяц назад кто-нибудь назвал меня буржуем, то схлопотал бы по морде. Оказавшись в нужное время, в нужном месте (повезло с тестем) стал я натуральным капиталистом. Повезло.
   Только не долго длилась та эйфория. На заводе кончилось сырьё, поскольку смежники стали разорятся. Многие из них отъехали со своими странами за новые границы. Заказов никаких, зарплаты нет. Вспомнил фильмы про октябрь семнадцатого года, ещё немного и работяги поднимут на штыки.
   Помощь пришла с неожиданной стороны - «братки», из уцелевших в бойне девяностых, повзрослели, вытащили фиксы из зубов и предложили услуги по «разруливанию» ситуации. За это пришлось взять их в долю. Как уж они крутились, можно лишь догадываться, но дела пошли веселее.
   А тут снова обвал - закончились у государства наличные деньги. Начались бартерные и зачётные операции.
   Система их проста: я должен налоги в бюджет, мне должны за поставленный товар, им должны бюджетные организации за мазут, бюджетным организациям должен бюджет на их содержание. Взаимные долги всем участникам цепочки решением финансовых и налоговых органов зачитывались. Живи дальше!
      Многие в те времена сколотили капиталы на зачётах. Чиновники брали проценты за «помощь» в прохождении бумаг. Будущий премьер в те годы получил кличку «Три процента». Но три процента от суммы зачёта – это ещё по-божески. Появились фирмочки без вывесок, с большим количеством бланков и печатей существующих и несуществующих предприятий.     Я, грешным делом, завёл несколько таких «прачечных». Настирали тогда денег до дури,  заселили «рублёвки» в Москве и других весях расейских, вперемешку «новые русские», чиновники, братки, менты и воры в законе.
  Закончились славные времена безденежья. Рубль начал укрепляться. Налоги даже пришлось платить.  Чтобы увеличить свой доход урезал работягам зарплату, химичил с налогами, фирмы подставные завёл для прокручивания и мнимого возврата налога на добавленную стоимость.
   Становился богаче. А жизнь всё тревожнее.  От греха подальше отправил жену и детей на постоянное место жительства в далёкую, тёплую страну. Не пожалел денег на пиарщиков и водку для избирателей, залез в Думу - неприкосновенность не помешает.
   Всё вроде бы устаканилось, но от каждого ночного шороха сходил с ума. Появились рейдеры – захватчики предприятий. Увеличил охрану. Всё равно страшно.
   Однажды ночью вырубился ненадолго и сон вижу: седой, косматый дядька тянет ко мне костлявые руки и хочет задушить. … Просыпаюсь сырой от пота. Засну – опять этот молчаливый мужик! Спать стал только с транквилизаторами.
   Навестил как-то мать с отцом. Они так и жили в родном городишке. Я им и сестре давно предлагал квартиры, особняки в Москве, но они категорически отказывались. Переводы, что им посылал, возвращали обратно.
   Заехал, значит,  к ним. На столе фотоальбом лежит. Взял в руку. Из него выпала на пол старая, пожелтевшая фотография. Поднял,  глянул. И чуть сам не упал - тот самый мужик, из моих снов сердито глядит на меня из- под косматых бровей!
   Я к отцу: - Батя, это кто?
   - Да это же твой прадед.
  Спрашиваю: - А кто он был? 
- Работягой вкалывал на заводе, которым ты теперь владеешь, - отвечает.
Будто разум помутился в моей голове: это ж надо, мой прадед хочет меня удавить!
   Задумался: Если на белом свете ему не удастся, то на том, возможно, придётся отвечать перед ним и всей роднёй! А если не только перед ней?
   И впервые за много лет бега от самого себя, задал вопрос: какой ценой ты, посредственный человечишко, возвысился над другими людьми, захватил не принадлежащее тебе богатство? Сам себе и ответил: ценой душегубства! Совесть свою отключил, душу  заглушил. Всё делал, чтобы слаще жрать, пить, мягче спать, ублажать похотливую натуру! Всё для тела! И ничего для души!    Жена, дети? Они не лучше. Такие же хрюкающие, жрущие туловища! … Зачем, для чего жил? Так мерзко стало.
   Вернулся в пустой московский особняк. Тоска! Прямо из горлышка высосал бутылку вискаря, вырубился. Под утро приснился прадед: глядит жалостливо, молчит, головой седой мотнул и душевно так говорит: - Дурак ты, парень. Бросай всё и убегай, пока цел. Душа твоя, может быть, ещё и спасётся?
    Проснулся в слезах. С детства не плакал, а тут словно прорвало. Успокоился и вдруг решил ясно и твёрдо: Всё баста, ухожу! Потом другие мысли: если всё брошу, могут пострадать ни в чём не повинные люди, начнётся бардак, завод встанет, зарплаты не будет. Что делать?
    И тут звонок из городка, секретарша истошно в трубку орёт: - Завод захватили!   И назвала компанию, с которой давно сотрудничал.
   Я в трубку начал хохотать. На том конце провода, наверное, решили, что с горя умом тронулся хозяин. А я рыдал от счастья. Всё решилось само собой!   Отпустил по домам охрану и прислугу. Взял в гараже канистру бензина, полил стены и садовую дорожку, вышел за калитку, спичку бросил.
   Сгорела моя прежняя жизнь в ярком пламени.
   Замолчал рассказчик, обхватил низко опущенную голову руками, затем, медленно поднял её и, впервые посмотрев мне прямо в глаза, устало произнёс: - Спасибо, что выслушали. Пойду я. 
    Его силуэт растворился в проёме кладбищенских ворот.
    Господи, прости и сохрани душу грешную!