Кровавая вакханалия коммунистов на Бутовском полигоне

Кладбища Москвы не могли справиться с потоком захоронений. Тогда в середине 1937 года НКВД были выделены два новых спецобъекта — Бутово и Коммунарка. В Коммунарке захоронено более 10 тысяч человек, а в Бутове известно о 21 тысячи. В действительности намного больше.

Бутовский полигон расположен близ деревни Дрожжино Московской области, где в 1930-1950-е годы были расстреляны десятки тысяч человек. 9 августа 2001 года Постановлением Правительства Московской области Бутовский полигон объявлен памятником истории и культуры местного значения.

В 1935 году территория около 2 кв. км была обнесена глухим забором; на ней был обустроен стрелковый полигон НКВД, а территория взята под круглосуточную вооружённую охрану. Бутовский полигон находился под охраной войск госбезопасности вплоть до 1995 года.

С конца 1935-го на полигоне стали раздаваться выстрелы. Потом – весь 36-й, 37-й, 38-й… Бывало, стреляли по многу часов подряд. Был там, в Дрожжино, мужик, дом у которого, прежде чем все обнесли колючкой, стоял прямо на территории полигона. Он в спецзоне работал, по вечерам. И все его звали Федька-палач. Хотя он палачом не был. Он на экскаваторе работал. И он-то уж точно знал, почему это место «скверное». Потому что каждый день здесь сотнями расстреливали людей. А он их землей присыпал с помощью бульдозерного ножа, которым был оборудован его экскаватор «Комсомолец». Ну и новые рвы копал – глубина 3 метра, ширина – 4, а длина – хоть 100.

Расстрельщики – все были офицеры, проверенные еще с Гражданской. Водка у них была всегда. Выпьют – и вперед – лично из своего нагана в затылок… В Бутово их работало четверо. Но вот, скажем, 28 февраля 1938 года на полигоне расстреляли 562 человека. Трудно представить, чтобы каждый так вот, «в затылок», убил больше 140 человек. Значит, либо подмога была, либо автоматы. Сейчас выясняется, что постоянных расстрельщиков на всю Москву было всего 12 человек. Все они не дожили, собственно, до старости. В основном спились. Один повесился. Один сошел с ума. И только один – ничего. Отработал, вышел на пенсию. Вид имел сельского учителя, почти добродушный. Говорят, за годы работы лично расстрелял 10 000 человек.

В бутовской земле лежат все: люди разных возрастов, разных национальностей и вероисповеданий, разных занятий – от блестящих ученых и богословов до кустарей и подмастерьев. Бывшие сотрудники НКВД здесь соседствуют с трижды раскулаченными и под конец расстрелянными крестьянами. Здесь лежат и латышские стрелки – опора Ленина в 1918 году, – поголовно истребленные в конце 30-х, и романтики-коммунисты, приехавшие «строить социализм» откуда-нибудь из Германии или Южной Африки. Здесь – тысячи бывших «каналармейцев», воплотивших грандиозный проект соединения Москвы-реки с Волгой и уничтоженных сразу после того, как канал был построен и миллионное население Дмитлага стало ненужным стране. Здесь и все «бывшие» – предприниматели, офицеры. Здесь – и рабочие и художники. Трудно поверить – одних художников 100 человек! Среди захороненных на полигоне — около 1000 представителей духовенства: как Русской Церкви, так и иных конфессий. Расстреляны в Бутово альпинисты, особенно имевшие контакты с иностранными инструкторами.

Казнённые на Бутовском полигоне в подавляющем своём большинстве были приговорены к расстрелу внесудебными органами — тройкой УНКВД СССР по Московской области, а также особой комиссией НКВД СССР и прокурором СССР. Из результатов документальных исследований, выполненных Постоянной межведомственной комиссией правительства Москвы, выяснены обстоятельства казней на Бутовском полигоне за период с 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года. Всего за указанный период было произведено 20 765 расстрелов, по именам установлено более 20 тысяч человек. О более поздних захоронениях документальных сведений нет. Захоронения производились без уведомления родственников и без церковной или гражданской панихиды.

Перед расстрелом людей избивали и даже травили до полусмерти выхлопными газами (изобретение Берга, начальника Нквд Москвы). Это для того, чтобы приговоренные не могли сопротивляться. Вот так по-деловому, инициативно большевики расправлялись с собственным народом.

Больше всего людей было расстреляно 28 февраля 1938 года — 562 человека. На февраль 1938 года пришёлся пик расстрелов, что связано с дополнительной квотой на расстрел 4000 человек, утверждённой Политбюро ЦК ВКП(б) 31 января только для Московской области. Смертные приговоры жертвам репрессий были вынесены без состязательного судебного рассмотрения, с санкций внесудебных органов уголовного преследования — тройки УНКВД по Московской области, особой комиссии НКВД СССР, прокурора СССР, а также специальной коллегии Мособлсуда.

По какой схеме люди попадали на полигон? Деревню раскулачивали с конца 20-х. Естественно, отношение к советской власти у крестьян было соответствующее. Вот простой пример – в Коломенский райотдел НКВД вызвали председателя сельсовета и допросили с «пристрастием». За 2 дня допросили 5 раз, грозили револьвером. В результате председатель дал-таки показания на десятерых односельчан. Те, в общем-то, и не скрывали своих настроений: «Колхозники – те же крепостные, работают они не на себя, а на дядю, работают помногу, а получать – ничего не получают, сидят голодные и холодные» (из протокола допроса крестьянина И.М. Минаева). «Колхозы – это та же барщина…. Крестьяне увидят облегчение только тогда, когда не будет большевиков и советской власти» (из протокола допроса крестьянина Е.В. Симакова). Мгновенно было «сделано» дело о контрреволюционной крестьянской группе села Пирочи. Через 20 дней после первых арестов дело слушалось тройкой Московского управления НКВД. Всех десятерых ждал расстрел. Приговор был приведен в исполнение уже на следующий день после заседания «тройки».

В рассекречивании Бутовского полигона не обошлось без журналиста: им оказался А.А. Мильчаков, сын репрессированного первого секретаря ЦК ВЛКСМ А.И. Мильчакова. Он начал исследования по массовым захоронениям задолго до того, как тем же вопросом официально занялся КГБ. Домыслов он не строил, а исходил из самой логики происходящего: с 1918 года в Москве беспрерывно расстреливали людей. Но если поначалу Донского крематория и окраин московских кладбищ кое-как хватало, чтобы хоронить этих несчастных, то в годы массового террора, порожденного ежовскими постановлениями 1937 года, «кладбищенское хозяйство Москвы», как это принято говорить, справиться с поступающим количеством трупов уже не могло. А значит, должны были существовать специальные кладбища или места расстрелов, где закапывали прямо на месте. Мильчаков «нащупал» к югу от Москвы треугольник Сухановка – Коммунарка, позже – место массовых расстрелов и захоронений – Бутово. Видно, тогда еще были живы свидетели, которые проговорились хотя бы о названии.

В это же самое время в органах безопасности тоже были созданы группы реабилитации, которые занимались поиском мест массовых захоронений 1930—1940-х годов. Дедуктивным методом работники группы реабилитации тоже сошлись на целесообразности «проработки» южного направления – именно Бутово и Коммунарки. И даже выезжали на места для опроса населения.

Но что удивительно – в недрах своего ведомства никаких следов они очень долго не могли обнаружить. Ни одного документа, ни одного приказа, хотя бы косвенно подтверждающего существование спецобъекта Бутово! И только в конце 1991 года в архиве Московского управления КГБ были обнаружены неизвестные ранее и нигде не зарегистрированные материалы. Точнее – 18 томов дел с предписаниями и актами об исполнении приговоров о расстрелах 20 675 человек с августа 1937 по октябрь 1938 года. На документах стояли подписи начальника управления НКВД по Москве и Московской области И.Д. Берга (расстрелян в 1938г.) и его заместителя М.И. Семенова (расстрелян в 1939г.).