СВЯЗЬ ВРЕМЁН – выдержка из «Воспоминаний московского кадета» А.Н.Корсакова

Алексей Николаевич Корсаков (род.1822 г, ум. 5 ян.1899г, с. Капустино, Серпухов ) литератор, военный, ушедший в отставку подполковником, в своих "Воспоминаниях московского кадета", опубликованных журналом "Русский архив" в 1879-1882 годах, рассказывает , в частности, о своей трогательной детской любви к рано умершей сестре его будущей жены Варвары - к Molly.  Именно с этой романтической частью его «Воспоминаний»^*) я и хочу вас познакомить. 

"… В моём воображении рисовался другой идеал, Бог знает откуда и как сложившийся. Странно, но по целым часам носился в моих мыслях образ, прекраснее которого я ничего не мог себе представить. Не только тогда, но и теперь не могу понять - почему он так упорно держался в моём воображении, почему образ лица никогда и нигде мною не виданного так ясно и отчётливо представлялся мне... Однажды мы сидели за обедом. Я молча делал своё дело, глядя к себе в тарелку; но, и не поднимая глаз, я заметил, что против меня остановилась Сатина (племянница Е.И. Корф – ред. Л.П.). В семье моих родителей были одни только сыновья, сестёр у меня не было; даже кузин, которых у нас было немало, я никогда не видал; неудивительно поэтому, что вследствие отчуждения от женского общества, я не только в детстве, но и долго потом, в присутствии молодых девиц, всегда приходил в робость и смущение. По этой-то также причине я никогда не позволял себе вмешиваться в толпу, которая, бывало, окружала Сатину, но рассматривал и наблюдал её, держась в стороне.

В минуту, о которой я заговорил, я не знал, куда деться из-за стола. Опустив глаза, краснея и теребя салфетку, я чувствовал однако ж, что она не отходила прочь и продолжала стоять против меня. Так прошло минут, может быть, пять; но я не видел им конца; мне было неловко от этой пытки; но не знаю, какая сила заставила меня вдруг поднять глаза и... передо мной, рука об руку с Сатиной, стоял мой идеал... Это был до мельчайших подробностей тот самый, нигде и никогда не виденный мною, образ, который с некоторых пор преследовал меня. Что-то тёплое охватило меня, что-то упало во мне, в голове всё замешалось - я испугался... Что это - призрак, видение? Как будто одной только этой минуты и ожидала Сатина, когда я подниму глаза: она повернулась и увела с собой новую свою знакомую. Это была дочь баронессы Марьи Ивановны фон Пфейлитцер-Франк, шестнадцатилетняя Molly. Ровно через 17 лет, в 1849 году, младшая её сестра Варвара стала моей женой.

Баронесса Марья Ивановна привезла двух своих сыновей, определённых в Малолетнее Отделение (московского кадетского корпуса –ред Л.П.), и пока она сидела с ними у Елизаветы Ивановны Корф, молодые девушки, представленные одна другой, познакомились. Сатина, желая показать Molly заведение, где будут воспитываться её братья, предложила ей пройтись по залам, а так как кадеты были в столовой, то они туда и отправились прежде всего. Остановились против меня конечно случайно; но какой однако ж странный случай!

Так как это было перед Николиным днём, а у нас в этот день предполагался бал, то баронесса Корф предложила Марье Ивановне не оставлять детей в заведении, а привезти их 6 декабря прямо на праздник, чтобы первым приятным впечатлением облегчить им переход из семьи в школу. При этом, конечно, Марья Ивановна и её дочь были приглашены на бал. Помню я этот вечер, когда в другой раз увидал Molly. Сорок пять лет прошло с тех пор, а у меня и теперь ещё в глазах её пунсовое креновое платье и фероньерка, украшавшая русую головку. До сих пор я ничего не сказал о её наружности; не стану говорить и теперь, ибо не могу словами передать той красоты, которую я находил в ней, красоты, выражавшейся не в одном только гармоническом сочетании очертаний лица и восхитительной улыбке, но более всего в её прекрасном мягком и кротком взоре, производившем на меня необыкновенное впечатление, которого до того времени я никогда ещё не испытывал: легко и покойно становилось на душе от этого взора, обычная резвость моя пропадала, мысли отрывались от всего окружавшего, всё что-то думалось, думалось, хотелось быть добрым...

Во весь вечер я не отводил от неё глаз и "вглядеться в образ прекрасный спешил, пока он не скрылся". Помню очень хорошо, что от неё не отходил один из знакомых баронессы Корф, молодой, гусарский офицер М*, которому, казалось мне, она очень нравилась и потому старавшийся ей всячески угождать и оказывать внимание.

Molly была с ним любезна, но любезность эта была бальная. Трудно было молодому гусару привлечь к себе её сердце, которое, как я узнал после, принадлежало уже другому. Molly со всей силой молодой души полюбила сына уважаемого в Москве пастора К***.

Это была первая и последняя её любовь: через два года она умерла, а тот, кому она посвятила свои чувства, ещё прежде её смерти был сослан в ссылку по одной истории, о которой упоминается в "Былом и думах". Несколько молодых людей, а в том числе К*** и, кажется, Соколовский, автор "Мироздания", "Хевери" и др. стихотворений, содержались арестованными и судились в военно-судной комиссии при Московском ордонанс-гаузе под председательством коменданта Стааля, незабвенного Карла Густавовича, этого благороднейшего рыцаря, не убоявшегося сказать императору Николаю, что он просит уволить его от обязанности презуса в комиссии, "чтобы не опозорить своих седин". На место Стааля был назначен, кажется, князь Голицын, который потом долгое время был председателем Комиссии Прошений.

В пятидесятых годах, когда я уже был мужем сестры Molly и когда первого моего сына нянчила старушка Катерина Кирилловна, бывшая горничная Molly, я не раз слышал от неё рассказ, как она с "своей барышней" ходила гулять в Александровский сад и как на Кремлёвской стене показывался К***, чтобы хоть издали посмотреть на избранницу сердца. Сильно работало воображение моё при этом рассказе и ныло сердце тяжёлым чувством - зачем судьба не дала им счастья?

Нечего и говорить, что к братьям Molly, Александру и Эдуарду, я питал самую нежную дружбу, не прерывавшуюся во всё время пребывания нашего в Корпусе, скреплённую потом родством и продолжавшуюся до самой их смерти.Molly часто навещала своих братьев и нередко оставалась гостить у баронессы Корф и её племянницы по целым неделям. Так продолжалось два года. Много отрадных минут и часов в эти два года испытал я под влиянием нового чувства, закравшегося в сердце, чувства, которому я не даю никакого определения, никакого названия. Всё это дорого только для меня. Другие скажут - "...детство глупое; как и всегда бывают глупы детские годы..." Пусть будет так! Вы, которые раннее проявление чувства в ребёнке всегда готовы назвать глупостью, припомните слова поэта: "Люби прошедшее! Его очарований не осуждай! Под старость грустных дней, придётся жить на дне души своей весенней свежестью воспоминаний..."

^*) Корсаков А. Н. Воспоминания московского кадета.- РА, 1879, кн. 2, № 7, с. 304-326; 1880, кн. 1, № 2, с. 449-473; 1882, кн. 1, № 2, с. 358-376. В конце текста: А. К.

Для меня этот текст имеет особе значение.Molly (полное имя Лаура Элизабет Доротея фон Пфейлитцер-Франк), её сестра Варвара – это мои двоюродные прапрабабушки, а Эдуард (Карл Людвиг Эдуард) – прапрадедушка.Старший сын  Александр (Карл Фридрих Александр), в документах – Александр Христофорович, род 28.01.1822 г – это мой родной прапрадед.