Никакого терроризма не существует

Любимый фейк полит-манипуляторов всех мастей после нападения на башни-близнецы 11.09.2001 г. — некий терроризм, «мировой». Не нужно быть изощренным аналитиком, чтобы разглядеть в этом жупеле очередной конспирологический заскок, как бы общепризнанную теорию заговора («мировых террористов»). Антиконспирологическая «бритва Хэнлона» гласит: не следует объяснять заговором то, что можно объяснить глупостью. В данном случае, основная глупость исходит не от самих террористов, а тех, кто им обеспечивает зеленую улицу — интернационалисты, мультикультуралисты — всякие толерантные, убеждающие, что все люди одинаковы, отрицающие очевидность, что есть люди культуры и есть дикари. Есть еще антикультура, которая борется за «равенство» и безразличие (отчуждение) — это раковая опухоль культуры, стремящаяся к онкоплазме одинаковых недифференцированных раковых клеток.

Если вы притащите к себе домой папуаса, охотника за черепами, и он добудет ваш череп, то кто виноват, кто дурак — папуас или вы?

А в охоте за черепами редакции журнала «Charlie Hebdo» кто виноват?

Нет, тут один из случаев культуральной катастрофы и без смены идеологии, культурной революции (не той, что в Китае, а наоборот) никакой физической борьбой такие эксцессы не остановить. Будут нарастать по экспоненте.

Вот из черновиков статей:

Те, кто пытается решить национальную проблему, похожи, порой, на плохих генералов, готовящихся к прошлой войне, причем, когда вокруг бушует реальная, совсем на других полях и другим оружием! Мы по инерции отвечаем на вопрос, которого давно не существует, в то время как возник другой, внешне похожий, от которого лихорадит весь мир. В результате — неадекватная реакция на современные вызовы, деструктивные процессы получают «зеленую улицу», не контролируются и развиваются, трещит по швам сам институт государства, за какую бы спасительную соломинку он сегодня ни хватался — демократическую, социалистическую, имперскую, религиозную.

Неправильная квалификация растущей конфликтности как «межнациональной» делает ее принципиально неразрешимой. На самом деле активизируется не межнациональная, а межкультурная сепарация, рост и кристаллизация культур — процесс, в общем-то прогрессивный, но искажаемый неправильной идентификацией, а потому пока деструктивный. Национальность и культура — это «две большие разницы». Теоретики так и не дали народу, как потребителю идеологии, внятного ответа — что же такое «нация»? Национальность стала расплывчатым симулякром, подразумевать под которым можно всё что угодно в диапазоне от «племени» до подданства. Наверное, именно размытость этого группового идентификатора сделала его основой идеологии фашизма, главным фашистским сепаратором «свой-враг», что, в общем-то, встречается и сегодня, хотя бы и в лайт-версиях. Орудовать с «нациями» — это всё равно фашизм, даже если это фашизм-лайт, фашизм микроскопический. Под какими бы благими предлогами национализм ни выступал, он всё равно деструктивен, ибо вместо сущностных отличий между людьми вводит внешние, формальные — родовые, языковые, расовые, подданические. Это неизбежно рождает беснование форм, формальные конфликты, погружает мир в перманентную войну всех против всех, в конечном итоге бессмысленную битву «остроконечников» с «тупоконечниками».

Спекулирует национализм на том, что, в сущности, народы различаются — по поведению, мышлению, — и далеко не всегда эта разница рождает конструктивные отношения. Чтобы себя обезопасить от конфликта, человек вынужден идентифицировать других людей по внешним признакам, «встречать по одежке», которую угодливо и шьет национализм. А потом оказывается, что встреченные в одинаковой национальной «одежке» провожаются с совершенно противоположными типами «ума»: одни несут добро и развитие, а другие зло и разрушение. Получается тупик, от которого не спасает и обратная сторона национализма — интернационализм, в центре внимания которого те же нации, только с отрицанием их возможного конфликта, деструктивного взаимодействия.

Выход из тупика — нырять вглубь, сквозь форму увидеть содержание. Форма — это материя, а содержание — это идея. Под внешней национальной мишурой скрываются сущностные отличия между людьми — их идеосфера, в которой групповой «скрепой» является культура, как невидимая идейная сущность — система отношений на основе уникальной системы ценностей, пусть и подвижной, развивающейся. Вот и главное отличие нации от культуры, как двух общественных объединителей: если нация статична, неизменна, то культура подвижна, динамична, изменяема.

Что же касается тяготения понятия «нации» к форме-материи, а «культуры» — к содержанию-идее, то, например, русским ближе и понятное второе, поскольку русская система ценностей — это, кроме прочего, идеализм (идея важнее материи, духовное впереди телесного). Конечно, имеются в виду русские, как носители русской системы ценностей, русской культуры, а не формально русские — по внешнему виду, языку или российскому гражданству.

«Нация», как идентификатор, примитивна и дискретна, сводится не просто к системе «свой-чужой», а к милитаристскому и фашистскому «свой-враг». Пример бытового воплощения такого дискретного деструктивного сепаратора: «белые» — это свои, а остальные все «черные», «чурки» — враги.

Иное дело культура, которая предоставляет широкий диапазон не только качественной, но и количественной идентификации человека, которую упростить до поляризации на «своих» и «врагов» почти невозможно. Причем, по культуре идентифицируется не просто человек, а его личность — система отношений (определение, данное когда-то известным отечественным психологом В.Н.Мясищевым), по сути, подсистема культуры, как большой системы отношений.

В качественном плане человек может представлять разные культуры, быть носителем уникальных систем ценностей. Кроме того, у «наций» нет никаких «антинаций», а вот антикультуры существуют: вместо ценностей (культуры) у них — потребности; вместо отношений — отчуждение; вместо дифференциации — унификация, стирание границ и различий, как это происходит с раковыми клетками, теряющими свои очертания в онкоплазме. Такой «раковой опухолью» для России является шлейф имперской антикультуры, тянущий со времен Орды негативы в виде рабства, холуйства, мздоимства, стяжательства, воровства, лености, хамства, двуличия, чванства и прочих «бонусов» средневековой рабско-милитаристской империи.

Кроме принадлежности к той или иной культуре (или антикультуре), есть еще и количественная окультуренность, на нижнем пределе которой — дикари. Как бы ни старались радетели «равенства» между людьми,  с ними можно согласиться разве что с равенством потенциальных возможностей, которыми далеко не все пользуются в реальности. Мы все можем натренироваться и достигнуть внушительных спортивных успехов, но это не значит, что на этом основании мы равны с чемпионами и можем носить те медали, пользоваться благами, что они заработали. А ведь именно так рассуждают теоретики «равенства»!

Что будет, если папуаса, привыкшего охотиться за черепами и носить бамбуковую трубку на половом органе, поместить в цивилизованный центр? Очевидно, что начнутся проблемы. Что происходит, когда в центр России идёт перманентная бомбардировка мигрантов с недокультурных окраин? То же самое, что и с сельскохозяйственными культурами: вне культивации и при засевании сорняками пшеница заглохнет. Ханжеская позиция приписывает собственной культуре магические свойства — мол, она, такая великая, всех дикарей перекуёт! Однако в реальности-то происходит обратное! На Востоке говорят: «Караван идёт со скоростью самого хромого верблюда». Так и культуральный «плавильный котел» не повышает, а снижает культуру до уровня дикарей. Цивилизованные люди приходят к необходимости жить по примитивным ценностям, законы ориентируются на дикарей, защищаясь от их дикой «охоты за черепами». Культурный человек вынужден всю жизнь озираться, доказывать, что он не «верблюд» (хромой), находится в удушающей обстановке запретительных законов, под прессингом глупейшей бюрократии. За что такая повинность? Кому от этого лучше? Дикарю? Но даже напичканный информацией и увешанный гаджетами дикарь всё равно остается дикарем — система ценностей мало коррелирует с формальной образованностью и внешней цивилизованностью.

Нет, с культурой не всё так обреченно, как с национальностью, ее всё-таки изменить, повысить можно, но для этого нужно большое желание и серьезная мотивация. Настоящий культурный рост неизбежно связан с переоценкой ценностей, а это всегда больно, это нравственные страдания, порой, несравнимые со страданиями физическими. И зачем это нужно мигранту, если есть имперская антикультура, которая сводит всё до понятного примитива-императива: холуйствуй, плутуй и всё получишь!

Этим объясняется относительный успех выходцев с окраин, который так раздражает, например, русских, которых культура, русская система ценностей сдерживает в этом антикультурном дарвинизме, изнутри диктует: холуйство — плохо, гедонизм — плохо, алчность — плохо, плутовство — плохо и т. п. Русский, как носитель русской культуры, оказывается в России заведомо в проигрышном положении перед любым дикарем! И эта несправедливость рано или поздно оборачивается либо в озлобленность на государство, либо на «чурок», которые сами по себе ни в чем не виноваты, даже если устраивают «охоту за черепами» — в своей-то системе координат они живут аутентично уровню культуры и ценностей. Культуральное чванство и ханжество отбрасывает их в «недокультуру», которая непременно подлежат исправлению на культуру «правильную». К примеру, пресловутая женская скрывающая одежда в арабских культурах — хиджаб-никаб-паранджа-чадра преподносится как возмутительная дискриминация женщин, хотя, на самом деле, эта одежда охранительная. Ислам — совершеннейший свод правил, способный обуздать любых дикарей. В половых отношениях примитивные культуры ориентируются на сексуальное физиологическое влечение. Развитые же культуры приходят к любви, как наивысшему достижению культуры (любовь — предел-идеал развития системы отношений). У дикарей любви не существует. Отсюда и многоженство — секс может быть со многими, а вот любовь строго моногамна! Отсюда и мусульманский рай с гуриями, как привлекательная перспектива для араба. Отсюда же и паранджа, как защита от похоти, не подавляемой ради любви, а наоборот, распаляемой, поддерживаемой культурной нормой. Что происходит, если бедуин из такой культуры попадает в развитую европейскую культуру? В сексуально-ориентированной культуре от женщины требуется защищаться, закрываться чадрой, а в культуре, доросшей до любви, наоборот: от женщины нужно как можно больше раскрытия, подчеркивания, демонстрации внешней гармонии, отражающей гармонию ее нематериального внутреннего мира, что и является фактором, формирующим любовные пары. Для традиционного араба женщины таких культур ходят «голыми», возбуждают похоть и дают повод для соития вплоть до насилия. И ни в чем бедуин не виноват! Он адекватен своей морали, своим ценностям и своей культуре.

То же самое касается и многих других культуральных аспектов, более или менее явно генерирующих конфликтность и разрушительность. Парадокс, но культурная среда России — чужая, враждебная для представителей ее традиционных культур, и своя для гастролеров, понятная для приблудных дикарей, проходимцев всех мастей, не прижившихся в своих культурах. Единая гребенка для более чем полутораста народов с совершенно различными системами ценностей привела не к торжеству совершенного, позитивного, а параду запретительного, подавляющего, а значит совершенно неэффективного, деструктивного закона. Дело в том, что «борьба» с чем-то — это временная аварийная форма реагирования на форс-мажорные обстоятельства. Стратегически проблемы решаются не запретом, а разрешением — это не тавтология, а язык так подсказывает ориентиры. Борясь со злом, добра не достигнешь. Эта категориальная ошибка погубила советскую идею: нельзя бороться за «светлое будущее»! Борются только с плохим, а к хорошему присоединяются. Отсутствие зла не означает наличие добра. Даже если всё плохое будет уничтожено, то хорошее ниоткуда не появится — будет ноль, пустота и поиски очередного «врага» для борьбы. Российское законотворчество пока еще пребывает в той, большевистской парадигме «жизнь — борьба».

И какой же выход? Выход, наверное, там же, где и вход! Деструктивный «плавильный котел» стартовал здесь с Орды. Именно тогда появились все «единые» имперские атрибуты: единая «вертикаль» власти, единый рубль, единая система почтовых трактов (исключительно для сбора дани), единая перепись населения (фактически — запись в рабство), и самое главное — единый закон для всех культур! До порабощения Ордой каждый народ жил каждый по своим законам — «правдам». Киевская Русь, фактически, была конфедерацией свободных княжеств. В ней, Новгороде, Пскове начала строится динамическая государственная система: в мирное время — плоская, а в минуту военной опасности все объединялись в милитаристскую «вертикаль», вставали под знамена князя. Самое главное то, что после войны дружина распускалась, а князь отправлялся в вотчину командовать коровами, система опять становилась плоской, конфедеративной. Каждая культура могла теперь вернуться к жизни по своим законам, ценностям, по своей морали.

Другое дело сейчас: Россия всегда живет статичным «гарнизоном» с неизменной милитаристской «вертикалью». Война — не война, а все должны жить по единому уставу, чужому и несправедливому для каждой конкретной культуры. Это неадекватно и деструктивно в мирное время. «Вертикаль» естественным образом формирует и даже провоцирует войну ради самосохранения! В кризисе и войне Россия оживает! Выдающийся философ М.Мамардашвили писал: «...Например, я могу показать, что, независимо от того, хотят россияне войны или не хотят, они ставят себя в ситуацию, из которой только два выхода – воевать или не воевать, и существует много причин, чтобы воевать. Или – еще ситуация – для того, чтобы выиграть войну, нужно сначала поставить себя в ситуацию, из которой другого выхода, кроме победы, нет…»

Можно, конечно, восторгаться такой парадоксальностью России, в которой беда (народа) идёт на благо (государства), а можно и прекратить это хождение по дурной бесконечности от войны до войны, от голода до голода. Достаточно отказаться от статичной имперской «вертикали» и вернуться к доордынской динамической, подвижной государственной системе, строить ее в современном качестве.

Нельзя сказать, что эта система какая-то архаическая. Если присмотреться к США, то это по сути такая же конфедеративная система, где в каждом штате свой закон. Европейский Союз, страны НАТО явно стремятся выстроить динамическую систему. Почему бы России не плестись в хвосте, а сыграть на опережение, тем более что в ее составе более полутораста народов и культур с совершенно различными системами ценностей? Такой поворот несет очевидные «плюсы»:

1. У Россия появляется позитивная, разрешающая идеология (в пику имперской принудительной). По большому счету, это идеология возвращения родины после 800-летней колониальной зависимости. Актуальное определение родины — это не государство (на чем настаивает национализм), а то место, где ты можешь жить в своей системе отношений по законам, соответствующим системе ценностей твоей культуры, твоему пониманию справедливости.
2. Россия сохраняется от распада, появляется положительный стимул для объединения народов — стимуляция и охранение их культур, их ценностей от любого вида интервенций. Возможно даже присоединение новых народов в состав  России с не имперской системой.
3. Россия возвращает положительный имидж перед всем миром, демонстрирует Западу конструктивный выход из культурального кризиса, который развивается и на Западе, с его тупиками мультикультурализма, подхватившего пороки интернационализма — единой гребенки, отрицающей межкультурную дифференциацию между людьми. Восстанавливается слава о «духовности» России — культурализм, в отличие от национализма, тяготеет к духовному-идейному.
4. Создаются новые конструктивные рельсы для разрешения тупиковых конфликтных ситуаций, скажем, на Кавказе, или с Украиной.

Для перехода на новую динамическую систему не нужны никакие принуждение, всё может быть сделано идеологическими методами, которые включают в себя тщательное исследование и широкое обсуждение, прежде внедрения чего-либо. Стартовой идеей может быть принятие декларации прав культур и свободы личности. Устаревшие «Декларация прав человека» и «право наций на самоопределение» уже не работают, создают проблемы — ситуация изменилась, современные вызовы стали другими. Прогресс не остановить. Теперь субъектами свободы становятся не физическая «нация» и не абстрактный «человек», а культура (система отношений, объединение людей на нематериальной основе), и конкретная личность (подсистема культуры, носитель ее ценностей). «Декларация» (примерно такая) должна провозгласить культуру и личность главными ценностями государства, объектами защиты и субъектами права. Достаточно запустить эту идею, чтобы пошла инициатива снизу, заработал народный генератор идей (после стольких лет безыдейщины), и начала вырисовываться институализация новой динамической государственной системы, пути конструктивного перехода к ней.

Юрий Кузнецов, 2014