"Голод" в Российской Империи и реальный голод в СССР

На модерации Отложенный

 

 



… По всему уезду только те пережили этот год без посторонней помощи, у кого был запас от прошлых лет. У кого запаса не было, тот и сейчас испытывает острую нужду, уже продает последнюю скотину. На Рождество приехало несколько учительниц, которые подтверждают одно и то же. Особо нуждающимися признано по уезду две волости – Черкасовская и Староятчинская; из них берут на общественные работы. О положении этих волостей можно судить по селению Сосновый Юраш. В нем не было своего хлеба уже на обсеменение полей. Распродали всех овец, половину лошадей, коров, осталось 1/3. Раньше безлошадных было 2-3 хозяйства, а теперь уже у 50 домохозяев нет лошадей (всего дворов – 140). Человек 70-80 ушли на каменноугольные копи, но там заработок очень плохой, пишут, что денег не дали. Некоторые продали последнюю скотину и ушли на заработок, денег нет и семьи голодают. Начались общественные работы; проработали 12 дней – общественные работы прекратились. Есть свой хлеб в общественном магазине, на один месяц земский начальник выдал по пуду на едока, затем выдачу прекратил.
Около 10 семей голодуют. Уже по распоряжению муллы собирают им куски и кормят, а то бы умерли с голоду. Один было умер с голоду – мулла отходил. Человек был за несколько часов от смерти, мулла начал отпаивать его молоком, взял к себе кормить. Мулла усердно следит за голодающими: у кого нет хлеба, велит другим давать. Начинают болеть. Сельский староста указал мне на двух своих лежащих детей, сказал: вот уже несколько дней лежат, хворают от голода, так как едим очень, очень впроголодь. Одного подняли на дороге, пошел побираться, но от слабости упал и не мог идти далее… (Из письма).

Вести из голодных уездов. Елабужский уезд // Вятская речь - 1912 г. № 13

***

– Ну, загнали мы крестьян в колхозы револьверами, – говорил отец. – А они работать не хотят. Опустили руки и ничего не делают. Скот передох, поля остались незасеянными, заросли бурьянами. Говорить с людьми, столковаться – нет никакой возможности. Замкнутые, тупые, молчат, словно не люди.

Сгоним на собрание – молчат, велим разойтись – расходятся. В общем, нашла коса на камень. Мы им: колхозы или смерть. Они на это: лучше смерть. Говорят: Ленин пообещал нам землю, за это революция была. И вот это одно задолбили, и стоят на том. Какая-то немыслимая, полоумная крестьянская забастовка, жрать больше нечего…

– Господи, – охала бабка, – так что ж ты там ел?

– Нам, коммунистам, выдавали по талонам, чтоб не сдохли, немножко деревенским активистам тоже, а вот что ОНИ жрут – это уму непостижимо. Лягушек, мышей уже нет, кошки ни одной не осталось, траву, солому секут, кору сосновую обдирают, растирают в пыль и пекут из нее лепешки. Людоедство на каждом шагу.

– Людоедство! Господи! Как же это?

– Очень просто. Скажем, сидим мы, в сельсовете, вдруг бежит деревенский активист, доносит: в такой-то хате девку едят. Собираемся, берем оружие, идем в эту хату. Семья вся дома в сборе, только дочки нет. Сонные сидят, сытые. В хате вкусно пахнет вареным. Печка жарко натоплена, горшки в ней стоят.

Начинаю допрашивать:

– Где ваша дочка?

– У город поихала…

– Зачем поехала?

– Краму(Ткани – Укр.) на платье купить.

– А в печи в горшках что?

– Та кулиш…

Выворачиваю этот «кулиш» в миску – мясо, мясо, рука с ногтями плавает в жире.

– Собирайтесь, пошли.

Послушно собираются, как сонные мухи, совсем уже невменяемые. Идут. Что с ними делать дальше? Теоретически – надо судить. Но в советских законах такой статьи – о людоедстве – нет! Можно – за убийство, так это ж сколько возни судам, и потом голод – это смягчающее обстоятельство, или нет? В общем, нам инструкцию спустили: решать на местах. Выведем их из села, свернем куда-нибудь в поле, в балочку, пошлепали из пистолета в затылок, землей слегка присыпали. – потом волки съедят.

Анатолий Кузнецов, роман "Бабий яр".

Наглядно?
V.H.