Ильф и Петров

Этих двух людей принято объединять – Ильф и Петров.

Такая подпись стояла под рассказами, очерками этих двух замечательных литераторов.

Вместе они написали романы «12 стульев» и «Золотой теленок», ставшие знаменитыми.

Этот дуэт был неразрывным, но у каждого была своя личная и литературная жизнь.

Поразительно, как эти два талантливых человека подходили друг другу!

Они одинаково мыслили, говорили, творили. Обоим, увы, был отведен короткий земной срок – ни Ильф, ни Петров не дожили до сорока лет.

Судьба же не слепая наверняка их свела не случайно.

Многие удивлялись, как ловко у них получалось – пишут двое, но кажется, что один – легко, четко.

Лион Фейхтвангер писал: «Никогда еще я не видел, чтобы содружество переросло в такое творческое единство, чтобы результатом совместной работы двух писателей явились такие органичные, монолитные произведения, как «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок».

Ильф говорил: «Мирно беседовать мы будем после работы. А сейчас давайте спорить!».

И они спорили. Случалось, до хрипоты. Не раз сорились, кричали друга на друга.

Петров вспоминал, как говорил Ильф: «Женя, вы слишком уважаете то, что вы написали. Вычеркните. Не бойтесь. Уверяю вас, от этого ничего страшного не произойдет. Вычеркните…».

«Это была моя слабость, – признавался Петров. – Я действительно уважал написанное.

Трясся над ним, как скупец над золотом, перечитывал по двадцать раз. И вычеркивал с большим трудом».

Дуэт создал, кроме двух романов, повести «Одноэтажная Америка» (документальная) и «Светлая личность» (фантастическая), новеллы, фельетоны, пьесы и киносценарии. Они шутили: «Ильфа и Петрова томят сомнения – не зачислят ли их на довольствие как одного человека».

Когда они встретились? «Самый момент знакомства совершенно исчез из моей памяти, – признавался Петров. – Не помню я и характера ильфовской фразы, его голоса, интонаций, манеры разговаривать. Я вижу его лицо, но не могу услышать его голоса…».

Ну и ладно. Не это главное. Главное, что они все-таки нашли друг друга.

…В 1923 году в столицу из Одессы приехал молодой человек. Звали его Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг.

В знаменитом черноморском городе он успел поработать бухгалтером, чертежником, монтером, токарем, кем-то еще.

Сочинял стихи и публиковал их, между прочим, под женским псевдонимом. Но и другой псевдоним – Ильф – у него уже имелся.

Одессит, ставший москвичом, поселился у своего приятеля, тоже одессита, будущего известного писателя Валентина Катаева в Мыльниковом переулке (ныне улица Жуковского – В.Б.) на Чистых прудах.

Катаев не только приютил Ильфа, но и устроил его на работу. Точнее, привел Ильфа в газету железнодорожников «Гудок», где сам трудился.

Он писал фельетоны под псевдонимом «Старик Собакин». Катаев был моложе Ильфа, но уже считался мэтром.

Как и Юрий Олеша с Михаилом Булгаковым, которые тоже работали в «Гудке».

Писал Олеша легко и свободно. Когда было нужно, он сочинял подряд два фельетона, один за другим, не вставая с места.

Булгаков вспоминал, что «сочинение фельетона в строк семьдесят пять-сто отнимало у меня, включая сюда курение и посвистывание от восемнадцати до двадцати минут.

Переписка его на машинке, включая сюда и хихиканье с машинисткой, – восемь минут. Словом, в полчаса все заканчивалось».

В том же «Гудке» Ильф познакомился с Петровым, который был братом Катаева.

Он пришел в газету из уголовного розыска и шутил, что первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины.

Петров вспоминал: «Я отчетливо вижу комнату, где делалась четвертая страница газеты "Гудок", так называемая четвертая полоса.

Здесь в самом злющем роде обрабатывались рабкоровские заметки. У окна стояли два стола, соединенные вместе.

Тут работали четыре сотрудника. Ильф сидел слева.

Это был чрезвычайно насмешливый двадцатишестилетний человек в пенсне с маленькими голыми толстыми стеклами…

Он сидел, вытянув перед собой ноги в остроносых красных башмаках, и быстро писал.

Окончив очередную заметку, он минуту думал, потом вписывал заголовок и довольно небрежно бросал листок заведующему отделом, который сидел напротив».

После недолгого проживания у Катаева, Ильф обосновался в общежитии типографии «Гудка» на улице Станкевича (ныне – Вознесенский переулок – В.Б.).

 Обиталище было крохотным, а стены тонкими – из фанеры. Потому одни соседи были в курсе, чем занимаются и о чем говорят другие.

Спустя несколько лет Ильф и Петров опишут этот «пенал» в романе «Двенадцать стульев» – в главе, где речь идет об общежитии имени Бертольда Шварца.

Между прочим, Ильф не сразу стал юмористом.

Сначала он писал рассказы и очерки на патриотические темы.

И, кстати, получалось неплохо. По командировке «Гудка» побывал в Средней Азии и опубликовал несколько материалов о поездке.

Однако юморист, «сидевший» в Ильфе, все же взял верх…

Он был остроумен от природы, работа в «Гудке» отточила чувство юмора до совершенства.

Его фельетоны сверкали, он стал звездой в газетном мире – рассказы и фельетоны Ильфа (порой он писал в одиночку) появлялись не только в газете железнодорожников, но и в журналах «Смехач» (приложение к «Гудку»), «Чудак», «Красный перец», «Крокодил». Подписывался Ильф по-разному: Иф., И. Фальберг, Иностранец Федоров, И.А. Псевдонимов. Иногда завершал текст инициалами И. или И.Ф.

Когда Ильф не писал, он читал. Или рылся в бесчисленных московских книжных развалах, выуживал оттуда редкие или странные издания.

Например, однажды купил книжку о телеграфном коде царской армии. Зачем? Впрок – авось, пригодится.

Писатель Арон Эрлих вспоминал: «Справочники, мемуары министров, старые иллюстрированные журналы времен англо-бурской войны или Севастопольской кампании – все представлялось ему интересным, всюду он умел находить крупицы полезных сведений».

Ильф часто бродил по Москве – слушал, записывал. Называл себя зевакой: «Я хожу и смотрю».

Домой непременно возвращался с добычей – увиденными забавными картинками, несуразными объявлениями, услышанными нелепыми фразами.

Но еще долго с материалом работал, шлифовал, как сам выражался, «смешную фразу надо лелеять, холить, ласково поглаживая по подлежащему».

«Записные книжки» Ильфа – сборник блестящих зарисовок и отточенных афоризмов.

В них отражаются привычки людей, их характеры: «Больной моет ногу, чтоб пойти к врачу. Придя, он замечает, что вымыл не ту ногу». «В машинке нет "е".

Его заменяют буквой "э". И получаются деловые бумаги с кавказским акцентом». «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, у кого ты украл эту книгу». «Композиторы уже ничего не делали, только писали друг на друга доносы на нотной бумаге».

Придуманные Ильфом фамилии бесподобны: Раздражевский, Артиллеридзе, Побасенков, Меерович-Данченко, Кегельбойм,

Страусян, Пер-Лашезов, Несудимов! И даже внешность этих персонажей проглядывает.

Они смешны, наивны, но, случается, нагловаты и хамоваты.

Биограф дуэта Лидия Яновская в книге «Почему вы пишете смешно?» предполагала, что не все, вошедшее в «Записные книжки», принадлежит Ильфу.

Он не записывал чужих фраз и острот но «ведь Петров не был Ильфу чужим.

Кто же станет всерьез доказывать, что нет среди этих записей реплик Петрова, нет общих находок, нет отшлифованных сообща выражений?».

О «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке» сказано столько, что нет смысла повторяться. Известно, что Катаев подарил идею Ильфу и Петрову, и они виртуозно воплотили ее в жизнь.

А своего вдохновителя, «советского Дюма-отца», одарили золотым портсигаром.

Много написано и о том, как дуэт сочинял, кто послужил прототипами героев.

В 1931 году Ильф и Петров получили письмо из Ленинграда от некоего Н.В. Богословского. Тот хотел переделать роман «12 стульев» в оперное либретто для Ленинградского, бывшего Михайловского театра.

Да-да, это был будущий знаменитый композитор Никита Богословский, которому в то время было… 18 лет.

В апреле 1937 года они, как всегда работали дуэтом. Петров вспоминал: «Наша последняя работа – книга "Тоня".

И последний фельетон, который так и остался недописанным.

В тот вечер мы попрощались так, как прощались десять лет подряд:

– Значит, завтра в десять.

– Лучше в одиннадцать.

Но "завтра" он уже лежал».

После смерти друга Петров стал реже публиковаться.

У него появился другой соавтор, но он все время вспоминал прежнего.

Хотел написать книгу «об Ильфе, о его жизни и смерти, о том, как мы сочиняли вместе, путешествовали, встречались с людьми, о том, как за эти десять лет изменялась наша страна и как мы изменялись вместе с ней».

Но не успел – в 1942 году Петров погиб в авиакатастрофе…

Ильф и Петров не избежали репрессий. Но – парадокс! – они обрушились на них после… смерти.

В постановлении секретариата Союза советских писателей от 15 ноября 1948 года говорилось, что выпуск двух романов писателей был «грубой политической ошибкой».

Позже на имя секретаря отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Георгия Маленкова поступила докладная записка, в которой резко критиковался роман «Двенадцать стульев».Обращалось внимание на содержащиеся там «пошлые, антисоветские остроты».

В частности, указывалось, что первомайская демонстрация изображена карикатурно, редакции советских газет представлены как сообщество «придурковатых работников».

А рядового гражданина СССР авторы называют «розовощеким индивидуумом, обжорой, пьяницей и сластуном». И так далее.

Да и самим авторам, если бы они дожили до «разоблачения» их книг, досталось бы основательно.

Могли даже и в места не столь отдаленные упечь. Ведь Ильф и Петров не только писали «по-антисоветски», но и наверняка думали не так, как тогда полагалось.

А, может, и высказывались «опасно». Впрочем, и в книгах себе, что называется, позволяли.

Один из их героев, бывший присяжный поверенный Старохамский утверждал, что единственное место, где он может чувствовать себя свободным, это сумасшедший дом: «Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице!».

Про Ильфа и Петрова можно сказать, что это был тот самый редкий случай, когда люди ушли вовремя.

Зато книги Ильфа и Петрова живы до сих пор.

Это замечательное, веселое, искрящееся чтение и в наше не слишком простое время доставляет немало радости.