Интересные стихи для обсуждения: как минимум две загадки

Интересные стихи для обсуждения: как минимум две загадки:)))))) ДИСПУТ

Во дворце толедском трубы

Зазывают всех у входа,

Собираются на диспут

Толпы пестрые народа.

То не рыцарская схватка,

Где блестит оружье часто,

Здесь копьем послужит слово

Заостренное схоласта.

Не сойдутся в этой битве

Молодые паладины,

Здесь противниками будут

Капуцины и раввины.

Капюшоны и ермолки

Лихо носят забияки.

Вместо рыцарской одежды —

Власяницы, лапсердаки.

Бог ли это настоящий?

Бог единый, грозный, старый,

Чей на диспуте защитник

Реб Иуда из Наварры?

Или бог другой — трехликий, Милосердный, христианский, Чей защитник брат Иосиф, Настоятель францисканский? Мощной цепью доказательств, Силой многих аргументов И цитатами — конечно, Из бесспорных документов — Каждый из героев хочет Всех врагов обезоружить, Доведеньем ad absurdum Сущность бога обнаружить. Решено, что тот, который Будет в споре побежденным, Тот религию другую Должен счесть своим законом. Иль крещение приемлют Иудеи в назиданье,— Иль, напротив, францисканцев Ожидает обрезанье. Каждый вождь пришел со свитой: С ним одиннадцать — готовых Разделить судьбу в победе Иль в лишениях суровых. Убежденные в успехе И в своем священном деле, Францисканцы для евреев Приготовили купели, Держат дымные кадила И в воде кропила мочат... Их враги ножи готовят, О точильный камень точат. Обе стороны на месте: Переполненная зала Оживленно суетится В ожидании сигнала. Под навесом золоченым Короля сверкает ложа. Там король и королева, Что на девочку похожа. Носик вздернут по-французски, Все движения невинны, И лукавы и смеются Уст волшебные рубины. Будь же ты хранима богом, О цветок благословенный... Пересажена, бедняжка, С берегов веселой Сены В край суровый этикета, Где ты сделалась испанкой, Бланш Бурбон звалась ты дома, Здесь зовешься доньей Бланкой Короля же имя — Педро, С прибавлением—Жестокий. Но сегодня, как на счастье, Спят в душе его пороки; Он любезен и приятен В эти редкие моменты, Даже маврам и евреям Рассыпает комплименты. Господам без крайней плоти Он доверился всецело; И войска им предоставил, И финансовое дело. Вот вовсю гремят литавры, Трубы громко возвещают, Что духовный поединок Два атлета начинают. Францисканец гнев священный Здесь обрушивает первый — То звучит трубою голос, То елеем мажет нервы. Именем отца, и сына, И святого духа — чинно Заклинает францисканец “Семя Якова” — раввина, Ибо часто так бывает, Что, немало бед содеяв, Черти прячутся охотно В теле хитрых иудеев. Чтоб изгнать такого черта, Поступает он сурово: Применяет заклинанья И науку богослова. Про единого в трех ликах Он рассказывает много, — Как три светлых ипостаси Одного являют бога: Это тайна, но открыта Лишь тому она, который За предел рассудка может Обращать блаженно взоры. Говорит он о рожденье Вифлеемского дитяти, Говорит он о Марии И о девственном зачатье, Как потом лежал младенец В яслях, словно в колыбели, Как бычок с коровкой тут же У господних яслей млели; Как от Иродовой казни Иисус бежал в Египет, Как позднее горький кубок Крестной смерти был им выпит; Как при Понтии Пилате Подписали осужденье — Под влияньем фарисеев И евреев, без сомненья. Говорит монах про бога, Что немедля гроб оставил И на третий день блаженно Путь свой на небо направил. Но когда настанет время, Он на землю возвратится, — И никто, никто из смертных От суда не уклонится. “О, дрожите, иудеи!.. — Говорит монах.— Поверьте, Нет прощенья вам, кто гнал Бога к месту крестной смерти. Вы убийцы, иудеи, О народ—жестокий мститель! Тот, кто вами был замучен, К нам явился как Спаситель. Весь твой род еврейский — плевел, И в тебе ютятся бесы. А твои тела—обитель, Где свершают черти мессы. Так сказал Фома Аквинский, Он недаром “бык ученья”, Как зовут его за то, что Он лампада просвещенья. О евреи, вы — гиены, Кровожадные волчицы, Разрываете могилу, Чтобы трупом насладиться. О евреи — павианы И сычи ночного мира, Вы страшнее носорогов, Вы — подобие вампира. Вы мышей летучих стая, Вы вороны и химеры, Филины и василиски, Тварь ночная, изуверы. Вы гадюки и медянки, Жабы, крысы, совы, змеи! И суровый гнев господень Покарает вас, злодеи! Но, быть может, вы решите Обрести спасенье ныне И от злобной синагоги Обратите взор к святыне, Где собор любви обильной И отеческих объятий, Где святые благовонный Льют источник благодати; Сбросьте ветхого Адама, Отрешась от злобы старой, И с сердец сотрите плесень, Что грозит небесной карой. Вы внемлите гласу бога, Не к себе ль зовет он разве? На груди Христа забудьте О своей греховной язве. Наш Христос—любви обитель, Он подобие барашка, — Чтоб грехи простились наши, На кресте страдал он тяжко. Наш Христос — любви обитель, Иисусом он зовется, И его святая кротость Нам всегда передается. Потому мы тоже кротки, Добродушны и спокойны, По примеру Иисуса — Ненавидим даже войны. Попадем за то на небо, Чистых ангелов белее, Будем там бродить блаженно И в руках держать лилеи; Вместо грубой власяницы В разноцветные наряды Из парчи, муслина, шелка Облачиться будем рады; Вместо плеши—будут кудри Золотые лихо виться, Девы райские их будут Заплетать и веселиться; Там найдутся и бокалы В увеличенном объеме, А не маленькие рюмки, Что мы видим в каждом доме.

Но зато гораздо меньше Будут там красавиц губки — Райских женщин, что витают, Как небесные голубки. Будем радостно смеяться, Будем пить вино, целуя, Проводить так будем вечность, Славя бога: “Аллилуйя!” Кончил он. И вот монахи, Все сомнения рассеяв, Тащат весело купели Для крещенья иудеев. Но, полны водобоязни, Не хотят евреи кары, — Для ответной вышел речи Реб Иуда из Наварры: “Чтоб в моей душе бесплодной Возрастить Христову розу, Ты свалил, как удобренье, Кучу брани и навозу. Каждый следует методе, Им изученной где-либо... Я бранить тебя не буду, Я скажу тебе спасибо. “Триединое ученье” — Это наше вам наследство: Мы ведь правило тройное Изучаем с малолетства. Что в едином боге трое, Только три слились персоны, — Очень скромно, потому что Их у древних — легионы. Незнаком мне ваш Христос, Я нигде с ним не был вместе, Также девственную матерь Знать не знаю я, по чести. Жаль мне, что веков двенадцать Иисуса треплют имя, Что случилось с ним несчастье Некогда в Иерусалиме. Но евреи ли казнили — Доказать трудненько стало, Ибо corpus'a delicti Уж на третий день не стало. Что родня он с нашим богом — Это плод досужих сплетен, — Потому что мне известно: Наш — решительно бездетен. Наш не умер жалкой смертью Угнетенного ягненка, Он у нас не филантропик, Не подобие ребенка. Богу нашему неведом Путь прощенья и смиренья, Ибо он громовый бог, Бог суровый отомщенья. Громы божеского гнева Поражают неизменно, За грехи отцов карают До десятого колена. Бог наш — это бог живущий, И притом не быстротечно, А в широких сводах неба Пребывает он извечно. Бог наш — бог здоровый также, А не миф какой-то шаткий, Словно тени у Коцита Или тонкие облатки. Бог силен. В руках он держит Солнце, месяц, неба своды; Только двинет он бровями — Троны гибнут, мрут народы. С силой бога не сравнится, — Как поет Давид,— земное; Для него — лишь прах ничтожный Вся земля, не что иное. Любит музыку наш бог, Также пением доволен, Но, как хрюканье, ему Звон противен колоколен. В море есть Левиафан — Так зовется рыба бога, — Каждый день играет с ней Наш великий бог немного. Только в день девятый аба, День разрушенного храма, Не играет бог наш с рыбой, А молчит весь день упрямо. Целых сто локтей длина Этого Левиафана, Толще дуба плавники, Хвост его — что кедр Ливана. Мясо рыбы деликатно И нежнее черепахи. В Судный день к столу попросит Бог наш всех, кто жил во страхе. Обращенные, святые, Также праведные люди С удовольствием увидят Рыбу божию на блюде — В белом соусе пикантном, Также в винном, полном лука, Приготовленную пряно, — Ну совсем как с перцем щука. В остром соусе, под луком, Редька светит, как улыбка... Я ручаюсь, брат Иосиф, Что тебе по вкусу рыбка. А изюмная подливка, Брат Иосиф, ведь не шутка, То небесная услада Для здорового желудка. Бог недурно варит,— верь, Я обманывать не стану. Откажись от веры предков, Приобщись к Левиафану”. Так раввин приятно, сладко Говорит, смакуя слово, И евреи, взвыв от счастья, За ножи схватились снова, Чтобы с вражескою плотью Здесь покончить поскорее: В небывалом поединке — Это нужные трофеи. Но, держась за веру предков И за плоть, конечно, тоже, Не хотят никак монахи Потерять кусочек кожи. За раввином — францисканец Вновь завел язык трескучий: Слово каждое — не слово, А ночной сосуд пахучий. Отвечает реб Иуда, Весь трясясь от оскорбленья, Но, хотя пылает сердце, Он хранит еще терпенье. Он ссылается на “Мишну”, Комментарии, трактаты, Также он из “Таусфес-Ионтоф” Позаимствовал цитаты. Но что слышит бедный рабби От монаха-святотатца?! Тот сказал, что “Таусфес-Ионтоф” Может к черту убираться!” “Все вы слышите, о боже!” — И, не выдержавши тона, Потеряв терпенье, рабби Восклицает возмущенно: “Таусфес-Ионтоф” не годится? Из себя совсем я выйду! Отомсти ж ему, господь мой, Покарай же за обиду! Ибо “Таусфес-Ионтоф”, боже,— Это ты... И святотатца Накажи своей рукою, Чтобы богом оказаться! Пусть разверзнется под ним Бездна, в глуби пламенея, Как ты, боже, сокрушил Богохульного Корея. Грянь своим отборным громом, Защити ты нашу веру,— Для Содома и Гоморры Ты ж нашел смолу и серу! Покарай же капуцина, — Фараона ведь пришиб ты, Что за нами гнался, мы же Удирали из Египта. Ведь стотысячное войско За царем шло из Мицраим В латах, с острыми мечами В ужасающих ядаим. Ты, господь, тогда простер Длань свою, и войско вскоре С фараоном утонуло, Как котята, в Красном море. Порази же капуцинов, Покажи им в назиданье, Что святого гнева громы — Не пустое грохотанье. И победную хвалу Воспою тебе сначала. Буду я, как Мириам, Танцевать и бить в кимвалы”. Тут монах вскочил, и льются Вновь проклятий лютых реки: “Пусть тебя господь погубит, Осужденного навеки. Ненавижу ваших бесов От велика и до мала: Люцифера, Вельзевула, Астарота, Белиала. Не боюсь твоих я духов, Темной стаи оголтелой, — Ведь во мне сам Иисус, Я его отведал тела. И вкусней Левиафана Аромат Христовой крови; А твою подливку с луком, Верно, дьявол приготовил, Ах, взамен подобных споров Я б на углях раскаленных Закоптил бы и поджарил Всех евреев прокаженных”. Затянулся этот диспут, И кипит людская злоба, И борцы бранятся, воют, И шипят, и стонут оба. Бесконечно длинен диспут, Целый день идет упрямо; Очень публика устала, И ужасно преют дамы. Двор томится в нетерпенье, Кое-кто уже зевает, И красотку королеву Муж тихонько вопрошает: “О противниках скажите, Донья Бланка, ваше мненье: Капуцину иль раввину Отдаете предпочтенье?”

Донья Бланка смотрит вяло,

Гладит пальцем лобик нежный,

После краткого раздумья

Отвечает безмятежно:

“Я не знаю, кто тут прав, —

Пусть другие то решают,

Но раввин и капуцин

Одинаково воняют”.

Всем привет:)))))))