Вспоминая Глеба Якунина. Узник совести, правозащитник, депутат, поэт, священник ...

01.08.1992 Народный депутат России священник Глеб Якунин освящает остров Шикотан

Узник совести, правозащитник, депутат, поэт... Участвуют Лев Пономарев, Михаил Ардов, Яков Кротов, Лев Регельсон

Владимир Кара-Мурза: Пришла грустная весть о кончине нашего доброго товарища и хорошего человека, неоднократного гостя нашей радиостанции – Глеба Павловича Якунина. И сегодня о нем – об узнике совести, о правозащитнике, депутате, поэте, политике – мы будем вспоминать вместе с его друзьями и коллегами.

 

У нас в гостях – правозащитник Лев Пономарев и отец Яков Кротов.

 

 

 

Лев Александрович, мы знаем, что Глеб Павлович болел. Вспомните, каким он был мужественным человеком, как он сопротивлялся всем обстоятельствам.

 

Лев Пономарев: Он никогда не придавался унынию. Я человек нерелигиозный, но уныние – это большой грех. Я не слышал, чтобы он жаловался, что он плохо себя чувствует. Было видно, что он плохо себя чувствует, и у него на руках это, прежде всего, отражалось – он не мог даже себе чашку чая налить. Ему помогали пить чай. Но никогда не жаловался! Это поразительно мужественный человек! И даже слово "мужество" как-то не подходит. Он просто не обращал на это внимания. Он не играл желваками при этом. Он просто жил так, как будто он не больной. Смотришь на него и понимаешь: дай Бог, чтобы ты переносил так же, как и он, тяготы жизни, которые на него упали и привели к смерти.

 

Владимир Кара-Мурза: Я помню, когда погиб Павел Адельгейм, я позвонил отцу Глебу, и было слышно, что он плохо себя чувствует. Но он мне через пять минут перезвонил и говорит: "Я обязательно приду лично на передачу". И мы сегодня увидим отрывки из нее.

 

Отец Яков, когда вы познакомились с Глебом Павловичем?

 

Яков Кротов: Я думаю, это было примерно году в 75-м. Это было на дне рождения у отца Александра Меня в Семхозе, в поселке под Троицкой Лаврой. Но, конечно, тогда между нами была огромная возрастная дистанция, потому что мне было 18, а он был стариком, с моей точки зрения, - лет 35, видимо. И я на него, конечно, смотрел снизу вверх. И мне очень льстило, что он все-таки обращает на меня внимание. Но близко мы познакомились уже в 90-е.

 

И если говорить об общем впечатлении, то я бы сказал, что он отчасти напоминал хоббитов, но только из романа Толкина, не из кино. То есть какой-то немножко косолапистый...

 

Лев Пономарев: Энергичный.

 

Яков Кротов: Энергичный, но при этом он какой-то, я бы сказал, при всем воинственном как бы подвиге, очень добродушный.

 

Лев Пономарев: Он напоминал ребенка. 80 лет – и ребенок. Он реагировал на какие-то мелочи всегда, восхищался, жестикулировал, улыбался. И очень был любознательный. Он интересовался всем абсолютно – людьми, предметами, книгами. И когда ты с ним идешь по улице (а мы ходили и в России, и за рубежом иногда), он обязательно подойдет к прилавку, пороется в книжках, спросит, сколько это стоит. Не будет покупать, но спросит. Очень любознательный человек! Просто ребенок!

 

Владимир Кара-Мурза: У нас на прямой связи отец Михаил Ардов.

 

Михаил Викторович, какими человеческими качествами отличался Глеб Павлович?

 

Михаил Ардов: Это очень и очень грустно... Когда мы узнали, что он тяжело болен, мы за него молились. И теперь я молюсь за его упокоение.

 

Конечно, это совершенно выдающаяся личность. Я с ним не был знаком, но это знаменитое письмо его и Эшлимана по поводу церковных дел – это был своего рода подвиг. И он за это расплатился сполна. При этом надо сказать, что будучи так называемым "церковным диссидентом", отец Глеб не пошел никогда ни на какую сделку. Потому что только он и наша общая с ним приятельница Зоя Александровна Крахмальникова не каялись, никаких заявлений не делали, как делал это печально известный отец Дмитрий Дудко. И это, конечно, вызывало огромное уважение. Притом что у нас с ним церковные взгляды не совсем совпадали. Я – консерватор и традиционалист, а он был модернистом. Но это мы выносили за скобки.

 

Познакомился я с ним в 70-х годах. У нас был с ним общий приятель – замечательный человек, врач-психиатр Михаил Ярмуш. Я-то его знал потому, что он приходил к Ахматовой. Он был и поэтом замечательным, и переводчиком. И однажды у Ярмушева в большой компании я (а я еще не был, естественно, никаким священником) познакомился с отцом Глебом. И понимал, что он меня вряд ли запомнит. А сошлись мы уже в 90-х годах, когда началось бурление общественной, в том числе и церковной, жизни. Тогда же мы с ним и подружились. Он у меня в храме бывал. И помню, однажды у меня дома был обед для него и для моего друга отца Владимира Шишкова, который был тогда в Зарубежной церкви.

 

Я действительно очень его любил и очень его почитал за его мужество. Ведь он отсидел "от звонка до звонка", но ни на какую сделку с властями он не пошел. И это вызывает огромное уважение, помимо всего прочего.

 

Владимир Кара-Мурза: У нас на прямой связи Лев Регельсон, историк церкви.

 

Лев Львович, насколько типична судьба Глеба Павловича для религиозных диссидентов "застойных" времен?

 

Лев Регельсон: Слово "типична" к отцу Глебу неприменимо. Потому что он человек абсолютно уникальный, даже в диссидентских кругах уникальный, по совокупности своих свойств. Я могу привести такую параллель. Все вы хорошо знаете отца Александра Меня, великого миссионера. Они были с отцом Глебом друзьями со студенческой скамьи. Отец Александр никогда не обличал никого. И когда при нем кто-то начинал говорить нехорошо об отце Глебе, он резко пресекал и говорил: "Отца Глеба не осуждайте. У него от Бога такая харизма. Сами можете никого не обличать, но ему не препятствуйте". И у него, конечно, уникальный, по сути, пророческий дар.

 

Владимир Кара-Мурза: Давайте посмотрим фрагмент из программы Радио Свобода, где отец Глеб вспоминает об убийстве отца Александра Меня.

 

Глеб Якунин: Отец Александр Мень занимался, скорее, духовным преображением человека, и он, конечно, был реформатором. Даже многие друзья говорили: "Да какой он реформатор!". Да, он великий реформатор. Лютер Кинг 500 лет назад начал реформы. Так его подержал князь, народ поддержал. И поэтому ему удалось совершать реформы. А Александру Меню не удалось. И то, что к гибели Александра Меня приложили руку чекисты, я нисколько не сомневались, что это их работа. Потому что в 88-м году начался процесс свободы. Горбачев дал возможность церкви принимать большое участие. И они испугались, что в церкви тоже начнутся реформы. А Александр Мень шел в авангарде движения церковного. И поэтому его убрали - чтобы церковь осталась консервативной, фундаменталистской.

 

Владимир Кара-Мурза: Лев Александрович, а когда отец Глеб стал политиком?

 

Лев Пономарев: Я начал дружить с ним как раз 25 лет назад. И впервые увидел его на учредительном съезде "Мемориала". Я увидел оживление в зале. Вокруг человека в сутане бурление сразу началось. Он прошел в первый ряд, уверенно сел, потом выступал. А после этого мы стали депутатами Верховного Совета РСФСР. И потом вместе создавали движение "Демократическая Россия". Он этим занимался очень энергично, с большим упоением, скажем так. Сопредседатели у нас менялись, но мы с отцом Глебом были до самого конца, пока само движение не ушло "в тень".

 

И 91-й год мы вместе с ним пережили. Он сидел в Белом доме, когда был ГКЧП. Я был инициатором создания комиссии в Верховном Совете РСФСР по разоблачению ГКЧП. Он пришел ко мне и говорит: "Делай меня экспертом". А экспертами были у нас не только депутаты, но и журналисты. Говорит: "Я сидел за то, что я разоблачал агентуру КГБ в церкви. Я хочу это увидеть на самом деле, я хочу увидеть эти документы". И ему это удалось. Дело в том, что Ельцин в то время ликвидировал Пятое управление КГБ, как антиконституционное, поэтому все документы были лишены грифа секретности. Он находил документы с грифом секретности, приносил мне, я перечеркивал "совершенно секретно", расписывался как председатель комиссии, и потом мы их отдавали в печать. И все агентурные клички иерархов церковных советского периода он публиковал. И в "Аргументах и фактах" был такой раздел маленький "Стук, стук, стук, я твой друг". И вот эти рассекреченные нашей комиссией документы он там публиковал.

 

А когда чекисты опомнились, и все стало на круги своя, как говорится, пытались возбудить уголовное дело против Глеба и меня. Но не получилось.