ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ.

ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ.

   Семён Матвеевич - капитан, следователь  милиции. Мужчина крупного образа среди мелких, дробных посельчан. Он сидит  на громоздком табурете за  массивным столом,  шумно выдыхает, от чего плотные синие шторы на зарешечённом окне вздуваются и со скукой  на тяжёлом лице с увесистым носом, который захватывает почти половину лица, рассматривает написанные на тетрадных листах ручками и карандашами поселковые жалобы, обиды...  Тоскливое и привычное дело: поссорились из-за межи, навешали тумаков друг другу за стаканом, не поделились... Что за люди?  Николай Вислоухов шёл пьяным, споткнулся о кочку возле двора Губанова и синяком украсился. Протрезвел и накатал на Губана, что тот кочки специально разводит, чтоб людей гробить. Семён Матвеевич  лениво переворачивает листы: каракули – это нацарапала пенсионерка Спиридоновна. Цепкая, как репей. Щелчком не отшибёшь. Как-то раз... Нос Матвеевича съёживается. Его крупный образ мельчает. Он перелистывает дальше. Каллиграфия: чётко, ровно, с жирным подчёркиванием, курсивом, восклицательными и вопросительными знаками, многоточием, прологом и эпилогом, NB, P.S  это – Макар. Первейший зачинщик склок и скандалов.  Как-то раз... Ноздри Семёна Матвеевича сильно и гневно раздувается. Он отодвигает стопку. От разноликого почерка у Матвеевича в глазах рябь осаждается, а в душе темень нагнетается. Словом, бытовуха, никакого намёка на  крупняк, а  Матвеевичу хочется детективного дела, конечно, без стрельбы, но с кучей наверченных тайн. Раскрытие такого дела вытолкнуло бы его из паршивого капитанского кабинета, обклеенного аляпистыми обоями, в майоры, потом в замначальника милиции, потом...  Семён Матвеевич поднимается по мраморным ступенькам и красным коврам, пока  не чувствует, что сидит на твёрдом и колючем. Гвоздь через сиденье табурета прорвался.

   Семён Матвеевич магазином пистолета Макарова отгоняет гвоздь на место и выходит в коридор, чтобы покурить.  С сигаретой «Прима» лучше думается. Она сильно воняет, но вонь, как запах нашатыря,  крепко продирает мозги. Он останавливается возле квадратной урны, сваренной из вагонного железа и забитой окурками. Коридор не то, что узкий и тесный, а на двоих, разминуться можно только протерев спинами стены, поэтому часто можно видеть, как кто-то шагает, а кто-то ждёт, пока шагающий не  исчезнет в своём кабинете. Красные половицы со скрипом, так что врасплох спящего не застанешь. Стены до половины выкрашены весёленькой зелёненькой краской. Она обрывается, когда наезжает на тяжёлую серую, заползающую даже  на высокие массивные склепочные потолки с запылёнными лампочками, едва пробивающими  темень, которая накапливается из - за того, что в коридоре нет окон. С обеих сторон только кабинеты, на дверях которых красуются блестящие медные табличками с должностями и ФИО. До конца коридора взглядом не дотянешься. Семён Матвеевич возвращается назад. В это время из коридора в кабинет просовывается голова в белом ситцевом платочке, концы которого завязаны чёртиком под высушенным  заострённым подбородком. Остальное, что прислуживает голове, остаётся в коридоре. Мать твою! Спиридоновна. Вот тебе на! Из мыслей в живую проявилась. Семён Матвеевич – человек не прозорливый, а поэтому и не догадывается, что  завтра к его кабинету подтянется и  каллиграф Макар.

   Спиридоновна: низкорослая старушка, с выморенным, словно выпеченное яблоко лицом, осевшими белёсыми  глазами, в лоскутной фуфайке, из под которой проглядывается подол чёрного платья и в кирзовых стоптанных сапогах.

- Жалуюсь тебе, как власти,  - едва открыв дубовую дверь и не вступив  в кабинет, визгливо с тонким присвистом из-за редких зубов  тарахтит она. – Как хочешь, а я жалуюсь, Сёмка. – Экая! Власть опустила! Сёмка. Матвеевич оттягивается на табурете назад и даже выставляет вперёд правую узловатую руку, потому что Спиридоновна, как говорят в народе,  прёт на него, как на амбразуру. - Паразит он. – Она не злобно обхаивает неизвестно кого. - Ты его Сёмка засуди покрепче. Загони, чтоб глаза его мои не достали. Бандит он, вор. Кровопийца. Убийца. Жизни не даёт.

- Да ты  плавно говори, что скачешь, не на козлиное пастбище пришла, -  Матвеевич всасывает  в грудь побольше воздуха и выпускает на Спиридоновну, словно хочет выветрить её с кабинета. Да Спиридоновну воздухом не опрокинешь. Воинственная старушка. Придёт в магазин, станет тихонько, скромненько в конец завившейся в кольца очереди, ну, золотце старушка, не шелохнётся, как лист в безветренную погоду, а через секунду очередь  в спину Спиридоновны утыкается, которая уже загружает авоську. Объехала всех. Если кому ноги отдавит и тот пожалуется, она тут же отбреет: а ты, думаешь, мне легко было твои клешни давить. -  Толком скажи, - просит Семён Матвеевич. -  Что кучу слов наворачиваешь. Поди, не навоз на огороде размётываешь. Суть раскрывай. Дело крупное? -  с надеждой спрашивает он.

- Крупное.

   Спиридоновна не понимает, что под  «крупное» разумеет Семён Матвеевич, но если начальство спрашивает «крупное», то мелким не отделаешься. Нос у  Матвеевича вздёргивается. Авось на майорскую звёздочку выскочит.

-  Он вчера вечером  догнал и зарезал Дарью, не признается, говорит, что  не убивал.  Божится. А я знаю точно, что он. Убил и молчит, Думает, что я не видела. -  Спиридоновна засеивает  Семёна Матвеевича словами, пока он не стучит хромовыми сапогами под столом. Спиридоновна думает, что стучат в дверь и кричит: занято, занято, я першая.

- Да кто? Кто, какую Дарью украл и зарезал? – Семён Матвеевич так вскакивает, что табурет кувырком летит.

   А как тут не вскочишь! Как табурет кувырком не пустишь.  Небывалое дело в посёлке. Крупняк подвернулся. И главное свидетель есть. Тут нужно быстренько сработать. За пять минут убийство размотать.

- Сосед, - скорострелко выпаливает Спиридоновна. - Макар. Курицу украл!  Несушку Дарью. Каждое утро по десять штук несла.

   Эх, на! Лопнули майорские дела, остались куриные. Семён Матвеевич со злостью смотрит на Спиридоновну: запутала, надежду подала и подсекла на самом взлёте. Злость долго не держится. Матвеевич скисает, заминает нос и тоскливо смотрит на стопку бумаг. Ну, вот. Прибавилась каракуля и  несушка Дарья. Он в отчаянии машет рукой.

- Пиши и чапай домой, - бросает он. - У меня тут во, - Семён Матвеевич ребром правой ладони решительно  просекает по жилистой шее. - Разберусь с твоей курицей.

- Не перепутай. Её Дарьей зовут.

- Хорошо, хорошо, не перепутаю.

- Старайся и курицу мне верни, - приказывает Спиридоновна, - ты – власть, если Макар не отдаст, ты свою отдавай, потому что ты власть, порядок не уследил и Макара упустил,  - правильно мыслит Спиридоновна, но её правота не по душе Матвеевичу, -  а Макара посади. Только крепко. На всю жизнь. Он куриный порядок нарушил.

- Что нарушил?

   Семёну Матвеевичу кажется, что он ослушался. Нет, Матвеевич, не ослушался. Порядки-то разные бывают.

- Глухой, а ещё в погонах, - презрительно бросает Спиридоновна. – И как ты во власть  влез. Говорю, что Макар куриный порядок нарушил. Ты его посади.

- И посажу, и верну, -  Семён Матвеевич чувствует, что, если Спиридоновна скажет: расстреляй его, то он пообещает. -  Только уматывай с глаз моих. Дела...

   Спиридоновна  дожимает следователя взглядом, круто поворачивается и исчезает. Стрёмная бабка. Наваляла, а ты, Матвеевич, убирай. Семён Матвеевич отдувается, сгоняет пот с бугристого лица, поднимается и начинает расхаживать по кабинету. Скука перемешивается с дерзкими и смелыми  мыслями, может,  самому какое-нибудь детективное  дело втихаря закрутить. Громкое, а потом самому и раскрутить.  Ну, например...

   День закатывается под вечер. Семён Матвеевич выходит в коридор, чтобы покурить. Сигарета не освежает мозги, как утренняя, а глушит их. Он комкает её, выбрасывает в урну и собирается сделать передвижку снова в кабинет, как раздаются шаги. Быстрые с гулким притопыванием, словно пляшущие. Человека не видно, но это точно он. Сейчас накатит. В коридорной тусклоте проявляется Яшка. Друг закадычный. Весельчак, не тормозной, как  Матвеевич.  В кабинете Яшка  лихо сдвигает фуражку на крупный затылок, задорно хлопает  в ладоши. В глазах искорки вьются, сумрак никогда в них не оседает. Вот, вот подморгнёт, вскинется, завьётся, взлетит, оторвётся от пола и пойдёт выщёлкивать ногами, что на ум завяжется.

- Что прикис, Матвеевич?  Али хворь схватила, аль жена изменила. Или молодуху нашёл, а она тебе хвостом.  Али жизнь пригнула, по душе хлестнула.

    Лицо Семёна Матвеевич раздвигается в улыбке, но на глаза попадает стопка бумаг, и он  жалуется на мелкоту дел, Спиридоновну, Макара,  капитанские погоны.

-  Да плюнь ты на погоны, - смеётся Яшка, сверкая  белыми крепкими зубами, ему бы ещё фиксу золотую и вместо громоздкой фуражки кепочку набекрень и в блатные записывай. – Вот для меня главное не звёздочки, а расследование, чтоб оно весёлое и интересное было, и в помощь человеку. Если оно скучное, нужно придумать, чтоб весёлым стало. Чтоб кровь кипела и дух захватывало. Что звезда, Матвеевич. Бывает звезда на погоне, а жизнь в загоне. Смотри, сколько жизни. – Яшка сгребает со стола каракули и каллиграфию, складывает листы в стопку, поднимает. -  О-го-го.

- Каждый день подкладывают, - расстроено говорит Семён Матвеевич. – И когда они успевают скандалить, драться, делиться... Может не работают, а нам кажется, что работают.  Одну разберёшь, другую тащат.

- Так это же хорошо! – Улыбка словно приклеена на лице Яшки.

- Что ж тут хорошего?

- Что ни день, то новенькое.

А представь, если бы не тащили? На хрена ты тогда здесь нужен. Благодари Бога, что кляузники, обидчики, жалобщики... есть.  Ходи в церковь и молись, чтоб они не исчезли. Без сорняка жизни не бывает. Матвеевич, - Яшка, не отпуская улыбку, тянет его за нос. – Жизнь и слезами, и соплями, и дерьмом обложена. Вот кто через них пробивается, тот и человеком становится. А кто круги нарезает, тот, как ты и сам говоришь, есть  каллиграф, и учит, как жить надо. Ладно. Пришёл, чтобы помочь тебе. Макар тебя заел. Поджарим его. У Макара, правда,  курицу просто так не выжмешь. Отбрешется, потому что ты стандартно мыслишь, ловкой речи у тебя нет. Макар жуликоват.

- Это так, - Семён Матвеевич на слово не гибок, привык ломать в кабинете и на решётки тыкать, - Макар не человек, а как сазан, сливочным маслом  обмазанный. Сколько раз на него жаловались, а взять за цугундер мне ни разу не удалось.

- А мы его с тобой завтра обтешем. Зачистим. – Семён Матвеевич едва успевает поворачивать голову то налево, то направо, потому что Яшка перемешается, как солнечный зайчик. -  Я предлагаю тебе взять Макара  на его алиби.

- Так алиби всегда в пользу преступнику.

- Это зависит от психологии и какое алиби. Бывает, что и не в пользу. Вызывай его на завтра. Пиши повестку. А алиби и психологию я тебе сейчас расскажу.

   На следующий день в десять часов утра из коридора  в кабинете Семёна Матвеевича влетает Макар и ищет рысьими глазами, где бы присесть, но Яшка вчера убрал два стула, и Макару приходиться опираться на собственные опоры.  Макар - низкорослый, худой. Щуплый. Словом, не в теле мужик.

- Не брал, не видел, не воровал, - с ходу забивает он. -  Она сама  курицу завалила, сварила, съела, косточки обсосала и собаке отдала, а на меня гонит. Говорит, что я курицу догнал. А я не догнал.

- Как так не догнал, - суровеет Семён Матвеевич. -  Она утверждает, что догнал и украл, и зарезал Дарью.

- Какую ещё Дарью? – Макар испуган. -  Что она вешает на меня. Не убивал, не резал. У меня алиби. Я самогон целый день пил.

- Курицу так она зовёт.

- А курицу, - облегчённо вздыхает он, - пусть докажет, - развязано бросает Макар.

   Из коридора в кабинет выныривает Яшка. Он дружески приветствует Макара, обнимает,  расспрашивает о семейных делах, где плохо у Макара, он говорит: поправим, а где хорошо, он говорит: ещё лучше сделаем, а если совсем худо, то худо без добра не бывает.

- Выйдем, Матвеевич, - Яшка достаёт сигарету. - Покурим и поговорить секретно нужно.

   Они выходят с кабинета. Макар недовольно  смотрит на решётки. Эх, мать твою. В стране металла на комбайны и трактора не хватает, а на окна нашли. Размашисто мыслит Макар. Ищет ещё большего виновника, чем он сам. А с каким секретом Яшка пришёл и главное, что появился он в тот момент, когда и Макар. Не чисто что-то! Душно на душе. Макар быстро ковыряет  пальцами в ушах, потом на цыпочках подбирается к двери и прикладывается  ухом к замочной скважине.

- Макар не воровал - слышит он громкий голос Яшки.

   Вот и секрет. В твою защиту Макар. Семён Матвеевич упёртый, но против Яшки мелковат. Макар улыбается, облегчённо вздыхает. Нужно будет Яшку угостить мочёными арбузами, бутылку купить, а и без бутылки обойдётся.

- Как так не воровал, - доносится угрюмый голос Семёна Матвеевича. -  Воровал. Спиридоновна брехать  не будет. Курица Дарья. За просто так не обзовёт его вором, кровопийцей, бандитом...

- Ну, ты сам посуди, Матвеевич. – Яшка повышает голос до металлических ноток. - Ну, как он может воровать.  Он же хиляк, не хватает силы, чтоб ведро воды принести, жена таскает. Да и трусоват он. Самый боязливый в посёлке. Его любой поселковый пацан забьёт. На ноги слабоват. А ты его в воры зачисляешь.

   Не по душе эти слова Макару. Прямо сердце жуют, и ноги так завинчивают, что  выскочил бы и в поперёк Яшки пошёл бы, да ведь секрет не услышишь. А секрет точно о нём. Макар скручивает правое ухо и даже пытается просунуть его в ключевую скважину замка, но ухо не бумага, в трубочку не свернёшь.

-  У меня похожий случай был, Матвеевич. Я  в капитанах ещё ходил. Если б я тогда не поспешил, а подумал, то сейчас в майорах сидел бы. Работал я  в станице Советской. Сосед пожаловался на соседа: украл  поросёнка в пуд.

   Макар презрительно улыбается. Он с мелким продовольствием не работает. У него свинья в двести килограмм, он чуть не срывается в коридор, чтобы сказать Яшке прямо в лицо: а у меня вон двести килограмм в свинарнике хрюкают, пошли, покажу.

- Я тогда, - голосист Яшка, Макару даже ухо режет, -  всё  написал: подтверждаю, что украл и прокурору направил на резолюцию. А прокурор решил посмотреть на этого мужика. Прокуроры они все такие. Прежде, чем резолюцию наложить, хотят  посмотреть на человека. Прокурор посмотрел его и отпустил, а меня вызвал. Разнёс по всем статьям. – До Макара доносится  тяжёлый вздох Яшки. - Сказал он мне:  когда ведёшь дело, то всматривайся в человека, я  твоего вора видел, когда он у меня сидел, у него руки дрожали, разве мог он с такими руками пудового поросёнка  поднять?  не мог, вот поэтому я  и пишу в резолюции: не мог поднять, это алиби его. Так и с Макаром. С его ногами он никогда не то, что курицу не догонит. Он колорадского жука не опередит. Закрывай дело. А  на жалобе Спиридоновны так и напиши, что я тебе сказал: не мог Макар курицу Дарью со своими ногами догнать. А потом бумагу отдай прокурору на резолюцию. А прокурор точно согласится. Я его знаю. Он, когда посмотрит на Макара, ткнёт тебя: ну, разве такой мужик может курицу догнать, это же его алиби. И резолюцию сразу даст: не может. Ты, как хочешь, Матвеевич, так и поступай. Ты дело ведёшь, но я за Макара. Адвоката найму, пусть на суде в защиту Макара с алиби выступит. Мне Макара жалко. По посёлку слух пойдёт из-за алиби: курку не мог догнать. Будут смеяться, заклюют. А что делать. Выручать буду мужика.

- Сомневаюсь я в прокуроре, Яша. И алиби у него. Целый день самогон пил.

- Да разве для прокурора самогон алиби? Коньяк – это другое дело. Надо поставить точку. Сейчас берём следственную машину  и едем в Обливскую. Берём с собой Макара и показываем его прокурору. Услышишь, что он скажет. Я за машиной пошёл.

- А за бензин кто платить будет, Яша. Расход до Обливской не малый.

- Судя по ситуации. Если прокурор скажет, что Макар не виноват, пусть Макар и платит. Он же прокатился, отдохнул в машине. За удовольствие, это же прогулка на машине,  нужно платить. А если виноват, то придётся нам платить. Всё должно быть по-честному.

   Макар отрывает ухо от скважины и  лихорадочно пристраивает  правый глаз, чтобы увидеть лица, но взгляд натыкается на урну и зелёненькую весёлую краску на стене. Он отскакивает от двери к столу  и нацеливается на дверь. А почему? Не хорошее дело, Макар. Совсем худо. Растрепала тебя густая и чувствительная речь Яшки и вредные мысли высекла: и любой поселковый пацан навешает, и Спиридоновна слова необработанные  накатила, разнесёт по посёлку, поди, отбояривайся потом, и резолюция с алиби, ещё какое-то коньячное алиби, да  к прокурору сейчас потащат на смотрины, а платить за прогулку. Голова, как печка. Сварила мысли. Сухой остаток – темень в глазах. И что-то противное и липкое по сердцу бегает. Не отловишь.  Отлипай, Макар, от скважины и иди на суд праведный. На таран пошёл Макар. Можно было и без тарана, дверь никто не закрывал на ключ, но нервы, нервы....Дверь с грохотом распахнулась, и вынесло Макара к зелёненькой, весёленькой краске. Он пытается тормознуть, но желание то желание, а стена есть стена. Красный лицом, словно в калённой банной печке парился, с загогулиной на лбу, с  круглыми, как у совы  глазами. Он хочет что-то сказать, но на горло, словно коровий налыгач накинули и затягивают.

-  Я, я, - плохо, ох, как плохо Макару, он выдёргивает слова, но связать их не может.

- Да ты говори, говори, Макарушка, - ласково и не назойливо подталкивает  Яшка.- Сейчас едем к прокурору, чтобы показать тебя, а он резолюцию даст и алиби

   Наконец Макар сдувается и прорывается.

- А вот и нет. Никакого алиби у меня нет. Догнал я курицу, догнал, мать её так, - кричит он срывающимся голосом, - когда она мои помидоры клевала, я её в своё стадо пустил, я же не знал, что её зовут Дарья, а если б знал...

   Эх, Макар, Макар! Что несёшь? А всё потому несёшь, что на живую нитку прихватил его нервы Яшка и прокурорскими смотринами  окончательно подорвал.

- Ну, вот и хорошо, успокойся, - мягко стелет Яшка. – Признался и тебе легче, и нам, и главное  прокурору. А мужик ты славный. Честно, по совести поступил. Ценю, уважаю таких. Это же надо, такую яркость в мозгах  иметь, чтобы при двоих следователях признаться.

   Яшка дружески жмёт руку Макару, приятельски хлопает его по плечу, лихо надвигает на крупный затылок фуражку,  и, насвистывая, уходит. Семён Матвеевич смотрит на Яшку, который размашисто шагает по коридору. Он не пропускает ни один кабинет.  Хлоп дверь, а после хлопка: аль мозги замкнуло и на тоску потянуло, али...  Семён Матвеевич первым заходит в кабинет, за ним плетётся выдохшийся Макар. 

- Матвеевич, резолюции и алиби не будет?

   Семён Матвеевич не слышит его, садится на табурет и подтягивает  стопку бумаг с каракулями и каллиграфией. Не скатилась майорская звезда на погоны. Ну, и хрен с ней. Яшку звёздами  не обсыпают, один раз даже обломали, он каллиграфию хозяина элеватора  на рабочих в унитаз спустил, а Яшка после облома  хоть бы хны. Для него главное, чтоб в помощь человеку, чтоб интересно было и дух веселило.

-