Первые звоночки гражданской Войны, о декабристах.

Из беседы журналиста Николая Кавина с академиком Панченко Александром Михайловичем:

О ДЕКАБРИСТАХ И О МНОГОМ ДРУГОМ

Декабристы были очень разные люди

Н. М. Кавин: В периоды всенародных катаклизмов, перехода от одной общественной, политической, экономической формации к другой неизбежны переоценки исторического прошлого страны. За примерами далеко ходить не надо. Еще недавно события октября 1917 года мы называли не иначе как Великая Октябрьская социалистическая революция, теперь в лучшем случае — большевистский переворот. Это касается и сегодняшней оценки Гражданской войны, коллективизации сельского хозяйства, индустриализации страны, жестокой борьбы с “врагами народа”… Примеры можно множить и множить.

Как вы сегодня оцениваете восстание 14 декабря 1825 года, послужившее началом русского освободительного движения?

А. М. Панченко: Что касается декабрьского восстания 1825 года, я думаю, кардинальной переоценки этого события русской истории не будет, и нелепо было бы его переоценивать. <...>

Но ведь декабристы были очень разные люди, и об этом надо всерьез задуматься.

Ну, например, Павел Иванович Пестель. В случае успеха восстания Пестель реально мог стать диктатором (к чему он и стремился), и это был бы жестокий диктатор. Это чувствовал Пушкин, притом что он прекрасно относился к декабристам. Он неплохо знал Пестеля, и когда однажды на Юге, где Пушкин был в ссылке, о нем зашел разговор, Александр Сергеевич спросил: “А не сын ли он сибирского злодея?” Ведь отец П. И. Пестеля — генерал-губернатор одного из сибирских краев — был действительно страшный злодей. Причем жил он, как правило, в Петербурге, но беззастенчиво грабил свою сибирскую губернию. В ней царило беззаконие и издевательство над простым людом. И ничего нельзя было сделать. Но один из местных жителей добился приема у Александра I, рассказал о злодеяниях Пестеля-старшего и стал умолять о защите: “Он меня и здесь, в Петербурге, убьет”. Тогда военный генерал-губернатор Петербурга Милорадович сказал царю: “Ладно, я поселю его в своем доме. Авось там не достанет злодейская рука”.

Или вот Каховский.

Он стрелял 14 декабря на площади в Милорадовича, смертельно его ранил, — пулю, между прочим, извлекал отец еще одного революционера, Буташевича-Петрашевского. Император кричал Каховскому: “Презренный! Ты убил лучшего генерала русской армии!” И Милорадович действительно был храбрец, умный стратег, замечательный военачальник. И человек был прекрасный.

Вот с чего началась эпоха русских революций. <…>

Я отнюдь не хочу развенчать лидеров декабрьского восстания. Просто они были люди. Были среди них люди чрезвычайно благородные, были 
и люди… Разные были люди. Но у абсолютного большинства из них не было никакой личной корысти. Помню, как мэтр мне, студенту, объяснял, что такое революция: “Ты слезь с трона, а я сяду”. Этого у них, к счастью, не было. Хватало у них и земли, и денег, и домов, и всего, чего угодно. Это были все-таки бескорыстные люди.

В отличие от Октября, когда была страшная корысть. И она сразу проявилась. И корысть даже не только во власти (корысть власти — это особая корысть), но и корысть самая гнусная. Какой-нибудь матрос Дыбенко в Одессе столько наворовал, что едва увез. Или Гришка Зиновьев… Тут, в Петербурге, было что красть. Но была, конечно, и корысть власти. У Ленина, прежде всего, была корысть власти. Но немало было и жуликов от революции.

Вот декабристы, в отличие от большевиков, не жулики. Может быть, дураки, но не жулики. Вообще дворяне не наживались, а проживались. Прожились и исчезли с исторической арены.

Н. К.: Александр Михайлович, скажите, пожалуйста, вот говорят: история развивается по спирали. Декабрьское восстание 1825 года. И сегодняшний день. Можно ли провести какие-нибудь параллели между теми преобразованиями, которые сегодня пытается осуществить наше правительство, 
и тем, к чему стремились декабристы?

А. П.: Есть только одна параллель — земельный вопрос. Это какое-то проклятье России — земельный и одновременно крестьянский вопрос. Теперь его даже трудно назвать крестьянским вопросом, поскольку крестьян 
в исторической России, где имения были у тех же декабристов, почти не осталось. Он так до сих пор и не разрешен, земельный вопрос, который поднимали еще декабристы. Можно попытаться это объяснить исторически тем, что у нас не было частной собственности на землю для крестьян, была мирская земля, общинная. Объяснить все, что угодно, можно, но я никак не могу понять, почему мы его никак до сих пор не можем разрешить. Боюсь, что и сейчас не разрешим. Это по закону больших чисел: если так давно не удается, то почему сейчас удастся?

Есть еще одна аналогия — законное государство и то, что оно законами должно руководствоваться. А у нас, как всем хорошо известно, отеческое правление. А Отец захочет — выпорет и даже сквозь строй прогонит, а захочет — простит и наградит даже провинившегося. Как ему будет угодно, какое у него будет настроение. Император был Отец. Недаром Петр принял титул Отца Отечества. Эти отрыжки отеческого правления у нас и сегодня совершенно отчетливо видны, поэтому современное законотворчество похоже на детские игры. Дети играют, скажем, в гастроном, нарвут бумажек — это ДЕНЬГИ, налепят из песочка колобков — это у них батоны, булки. Кто-то продает, кто-то покупает, но есть же это нельзя. Это — русский стиль, рашен стайл. Наши узаконения не рассчитаны не то что на исполнение, даже на употребление. Это некие, такие странные упражнения. Поэтому мы и не умеем так жить, чтобы законы строго исполнялись. Да и не будем мы их исполнять. Я первый не буду их исполнять, если мне кажутся эти законы дурными. А хорошие законы и исполнять не надо. Порядочный человек и так живет по ним, он хорошие законы не нарушает…

Н. К.: Моральные нормы должны быть внутри каждого человека?

А. П.: Да. Внутри каждого человека. Мы так и живем — закон внутри каждого человека. Но, к сожалению, не у каждого человека внутри есть свой свод законов, которые он не может нарушать. Поэтому сейчас раздолье людям, которые привыкли жить без законов, или хочется им жить без законов. Полное раздолье. Законы есть, но их никто не соблюдает. Ну, как же так можно жить?

Жить в этом смысле стало невероятно трудно. Я, слава Богу, пожилой человек, мне не много надо, а люди, которым надо, которые что-то создают, они вынуждены собирать огромное количество подписей, разрешений. Ведь все же воем воют. Не пробиться через эту стену бюрократии, ничего сделать нельзя. Процветают беззаконие, корысть и власть денег. <...>

Н. К.: Александр Михайлович, а можно ли допустить такую ситуацию, что декабрьское восстание победило бы? Что было бы с Россией, если бы декабристы одержали верх?

А. П.: Допустить можно все, что угодно (хотя история не знает сослагательных наклонений). Есть такие упражнения в среде ученых: “Что было бы, если бы в начале XV века не Москва победила Новгород, а Новгород победил Москву?” И начинают ученые рассуждать… А почему нет. Можно и порассуждать.

Если бы декабристы взяли верх, ничего бы не изменилось. Их бы съела бюрократия, чиновничество. Они же непробиваемы. Ну, декабристы попытались бы сделать, может быть, какое-то облегчение, скажем, в сфере телесных наказаний. Но потом бы все их реформы разбились о чиновничество, о равнодушие тех людей, которые описаны в “Мертвых душах”. Что, между прочим, происходит и сейчас…