Демократия против вертикали

Демократия против вертикали

3 ДЕКАБРЯ 2014, ВЛАДИМИР НАДЕИН

Война так бы и не понадобилась, но Путину не повезло с Украиной. Неправильная страна. Несостоявшаяся. Все облегченно вздохнут, если она исчезнет с политических карт. Об этом Путин начал открыто говорить еще десять лет тому назад. Правда, на закрытых встречах. Он объяснял это президентам Бушу, Обаме и Саркози, генсекам Ху и Си, канцлерам Шрёдеру и Меркель, премьер-министрам Блэру, Кэмерону, Туску, Медведеву, Эрдогану, Берлускони. По-настоящему его понял только Медведев.

Строптивость и дерзкое своеволие украинцев раздражали Путина всегда, но поначалу казались наследием дурного детства. Отключение газа и дипломатическая строгость «старшего брата» должны были ускорить перевоспитание. Но время шло, и то, что выглядело случайностью, проявилось глубоко укорененной сутью. Порочность Украины оказалась врожденной.

Это с особой отчетливостью проявилось после 2000 года. Пусть и не душа в душу, но Ельцин все же ладил с украинскими коллегами Кравчуком и Кучмой. Серьезные конфликты начались при Путине, с каждым годом набирая обороты. Во все годы своего долгого правления Путин безжалостно разоблачал «цветные революции» Украины, а бунтующий Майдан клеймил как источник всех украинских несчастий. Эта критика встречала поддержку у значительной части украинского сообщества. Всего полтора года назад опросы общественного мнения показывали, что положительно к Путину относились 47 процентов населения Украины. Ни Виктор Янукович, тогда еще президент страны, ни его непримиримая соперница Юлия Тимошенко, сидевшая в харьковской тюрьме, ни, тем более, прогрессивный олигарх, трижды отставной министр и рядовой депутат Верховной рады Петр Порошенко о подобных рейтингах не смели и мечтать.

Все эти годы Украина выглядела из кремлевских окон нищенкой и оборванкой, тоскующей по твердой советской руке. Половина украинских политиков ежемесячно расписывалась в московских ведомостях. Две трети украинских генералов тщательно собирали копии всего, что имелось в сейфах Министерства обороны, и, не особенно таясь, посылали их в Москву. Мэр Лужков въезжал в Крым торжественно, как Гейдрих в Прагу. Самые тиражные украинские газеты издавались на дарёные рубли. Просто невероятно, что такой безвольно распластанной стране для вразумления понадобился Иловайск.

Иловайск, железнодорожный городишко на самой границе Украины и России, в российских СМИ уже называли мини-Сталинградом. У пыльных стен этого захолустного населенного пункта в августе состоялась главная битва «гибриднойвойны». Украинские военачальники создали ударную группу с целью отрезать мятежные Донецк и Луганск от баз снабжения в России и закрыть огромную дыру в государственной границе. Операция имела шансы на успех, однако по украинским батальонам ударила российская артиллерия. Огневые позиции были размещены у самой границы, однако на своей, российской, территории. Сейчас это вошло в норму, а тогда было в диковинку. Ответить огнем на подавление означало развязать большую настоящую войну. Наблюдатели утверждают, что Киев отказался от ответного огня как раз потому, что Москва сладострастно предвкушала именно такой разворот событий.

Под Иловайском погибла тысяча украинских военнослужащих. Потери «с восточной стороны», как водится, строго засекречены. Украинские СМИ, не ведающие над собою цензуры, считают иловайские события непростительным поражением своей армии и требуют наказания виновных.

По следам Иловайска Генеральная прокуратура страны открыла уголовное дело. Министерство обороны Украины рассердилось. Высшие военачальники категорически возражали против того, чтобы гражданские чиновники оценивали их оперативное искусство. Руководитель армии Валерий Гелетей пообещал огласить подробности лишь после того, как операция по освобождению украинских пленных будет завершена. А советник министра обороны заявил, что «чрезмерное внимание к ситуации вокруг Иловайска — это замысел спецслужб Российской Федерации. Враг имеет целью спровоцировать панику и протесты среди украинцев, содействовать организации митингов с требованием отправить в отставку руководителей Генштаба, Минобороны и командования АТО. А также парализовать победный дух патриотов».

Знакомая позиция советского генерала: бей своих, чтобы чужие боялись. Эти доводы до сей поры уважают в России. В демократической стране не боятся правдой «парализовать дух». Из президентской администрации, куда пожаловались генералы, последовало жесткое разъяснение, что отныне придется привыкать к гражданскому контролю. Заодно сняли и генерала Гелетея — уже третьего министра обороны за последние полгода.

В Верховной раде была создана депутатская комиссия для расследования, но сейчас, после внеочередных парламентских выборов, комиссии, вероятно, предстоит обновление и лишь потом — возобновление работы. В новом составе Рады широко представлены командиры Национальной гвардии, у них накопились претензии к армейскому командованию, и это тоже может притормозить парламентское расследование.

Пока успехи дают каждой из сторон повод для осторожного оптимизма. Украинцы отвоевали Славянск, Краматорск, Мариуполь, но пропустили болезненный удар под Иловайском. Брешь в границе не закрыта, днем и ночью туда-сюда шныряют колонны грузовиков. Штурм Донецка и Луганска вряд ли возможен в обозримом будущем. В послании Верховной раде о положении страны Петр Порошенко ни разу не произнес слова «Крым», как-то без прежней боевитости говорил и о «мире в Донбассе». Впечатление такое, будто он уже смирился с мыслью, что именно России будет предоставлена честь снабжать, кормить и содержать как беспризорный полуостров, так и побитую всякой артиллерией бывшую «всесоюзную кочегарку».

Если подвести промежуточные итоги тому периоду войны, который завершился Иловайском, то можно сказать, что демократическое устройство Украины и персоналистское государственное устройство России проявляют себя вполне предсказуемым образом. В уже упоминавшемся внеочередном послании о положении в стране, с которым Порошенко выступил перед вновь избранной Верховной радой, он сказал: «В конце концов, главная разница между Украиной и Россией состоит уже не только и не столько в языке, сколько в политической культуре, которая была продемонстрирована во время выборов и во время нашей Революции достоинства. В разных типах отношений между властью и обществом и в разном отношении к свободе».

Разница между двумя режимами, бесспорно, проявилась в выборах президента и парламента. Однако всего нагляднее и разностороннее она отражается в характере войны. Казалось бы, именно в сраженьях мямли-демократы сдуваются и никнут, тогда как суковатая палка непререкаемого вождя гонит солдат вперед, делая их героями от безысходности.

Украинцы сквозь зубы, но все же признают, что проигрывают России в пропаганде. Не без зависти взирают они на 85 процентов путинской поддержки. В России тишина и порядок, это факт. В Украине суета и смятение. Гривна катится вниз, и люди на площадях и через телевизионные экраны пристают к своим вождям с претензиями, а нередко и проклятиями. Демократия в равной мере позволяет и то, и другое.

Рубль в своем падении ежедневно ставит рекорды, далеко опережая гривну. Но российские экраны лепечут утешительную чепуху, а министры для прямых бесед недосягаемы. Путин сказал, что пустеющий рубль делает родину богаче, и этот заведомый бред стал нерушимой аксиомой.

Один лишь министр внутренних дел Колокольцев снизошел до общения с массами, пусть и не лицом к лицу. Министр честно предупредил сограждан, чтобы те не вздумали легкомысленно пользоваться своими конституционными правами на собрания и митинги, хотя бы отдаленно напоминающими Майдан, поскольку «такое никогда, ни в одном из сценариев не пройдет в Российской Федерации».

Если бы десятки предшественников Колокольцева по внутренним делам, от застреленного министра Плеве до застрелившегося министра Пуго, могли бы оттуда, где они сейчас, подсказать нечто полезное своему потомку по профессии, то они сказали бы: никогда не говори никогда.

Потому что народ, пусть даже столь прибитый и обкуренный, как нынешние россияне, умеет создавать такие фантастические сценарии, что ни одному менту не предугадать, не разогнать и не расстрелять. И что обидно, фантазия российских масс в самой малой степени зависит от внутренних войск в Балашихе, и в самой большой — от шейхов какого-то Эр-Рияда.

И все же, согласитесь, это очень странно. Рейтинг Путина витает в космических высотах. Услужливый ВЦИОМ не так давно очертил одобрение вождя фантастическими 100 процентами. При таком обожании — зачем еще и внутренние войска? Давить-то — кого?

Рейтинг президента Порошенко, впервые за долгие годы избранного Украиной в первом туре, едва переваливает за 50 процентов. Означает ли это, что украинские вооруженные силы побегут из окопов вдвое трусливее россиян? Вряд ли. У демократии и деспотии очень разные арифметики. Доказано историей: если народ водит хороводы вокруг вождя в таком простодушном ликовании, как в нынешней России, значит, нечто жизненно важное прогнило в чреве государства. Просто свой процент не воняет.

Президент Порошенко пригласил родителей Михаила Жизневского и вручил им орден Небесной сотни, которым был посмертно награжден молодой белорус из Гомеля. Михаил погиб на Майдане, он был единственным сыном в семье. Конечно, нас часто обманывали, и мы знаем, что все эти большие начальники — они еще и большие мастера по части телевизионных фальшивок для доверчивой публики. Достаточно вспомнить греческие амфоры со дна Таманского залива или гонки президента и премьера на кукурузных комбайнах. Но тут было нечто совсем иное. Это трудно пересказать, надо видеть и слышать. Двадцать минут, глаза в глаза, президент почтительно беседовал с двумя пожилыми людьми, объясняя, почему вот это он сделает непременно, а вот тут — не может, но постарается.

За все годы своего правления Путин и трех раз не приближался так близко к простым людям, как это ежедневно делает Порошенко. Между Путиным и его собеседниками, сколь бы тщательно их ни обыскали в предбанниках, всегда строго соблюдается кордон безопасности, куда посторонним вход воспрещен.

А посторонние — кто? В кровавых «событиях на востоке Украины» погибли, стали инвалидами, получили ранения тысячи российских солдат и офицеров. «Отпускники»? Безработные добровольцы? Неизвестные неудачники, случайно попавшие под случайные мины на неизвестных маневрах? Да какая разница! Ни с ними, ни с их безутешными семьями не пожелали общаться ни президент России, ни премьер-министр, ни даже министр обороны.

Зря в Кремле думают, будто барская брезгливость к людям на войне никак не сказывается на ходе войны. Деспоты вечно обманываются, уповая на то, что живые люди, становясь «грузом 200», немеют навечно. Они убедятся, что времена прокрутятся и «груз 200» заговорит.

«Почему вообще может быть связь между выбором страны — начинать или не начинать войну — и политическим режимом?» — спрашивал в газете «Ведомости» доцент Высшей школы экономики Алексей Захаров и отвечал так: «Во многом это вопрос выгод и издержек для первых лиц, непосредственно принимающих основные внешнеполитические решения. В недемократической стране лидер не всегда несет столь же высокие (как и остальная страна) издержки в случае, если страна проигрывает войну. История знает множество примеров, когда поражение в войне представляется как победа официальной пропагандой и только укрепляло власть диктатора».

Автор не считает возможным ограничивать свой анализ общими положениями, конкретизируя его следующим образом: «А как же Россия? Наш авторитарный режим защищен от ответственности подконтрольными СМИ, возможностью манипулировать результатами выборов и отсутствием судебной системы. Все это снижает издержки высшего политического руководства в случае военного поражения».

Люди в Кремле понимают свои институциональные преимущества, однако видят и неизбежные потери, политические, материальные, пропагандистские. Военное поражение как процесс уже началось. Украина не маленькая Грузия, где на трех виноградниках что-то произошло. Уже сегодня открытый фронт простирается на 40 километров. Вполне вероятная линия боевых столкновений может достигнуть длины украино-российской границы, одной из самых протяженных в мире. По обе стороны будут говорить на взаимно понятных языках, общение неизбежно, и выдать поражения за победу будет нелегко. Что вновь подтверждает уже оглашенный тезис: Украина для Путина — неудобная страна.

А как Путин для Украины? Прошлогодние цифры одобрения ныне до нулей смыло девятым валом ненависти лично к президенту России. Его слова, его действия, сам облик его стали в Украине мощным отрицательным брендом. О нем поют песни и слагают стихи, которые, надо полагать, в резиденции «Бочаров ручей» вряд ли исполнят. Многие нераскаявшиеся бандеровцы, включая «правый сектор», настойчиво предлагают установить памятник Путину в центре Киева за особые заслуги в деле национального возрождения Украины. Говорит Петр Порошенко: «Не в последней мере благодаря России, ибо я не вижу, чем ещё это объяснить, возросло число сторонников вхождения Украины в НАТО».

Вот какое забавное уравнение: Украина неудобна для Путина, зато Путин удобен Украине.

Президент России, он же верховный главнокомандующий, делом доказал свою выдающуюся политическую близорукость. Он не разглядел, что Крым — горячая сковорода с рукояткой, которую крепко охватила Украина. Он просмотрел, что третируемая им страна только волею случая оказалась беспомощной, а на самом деле обладает мощным военным потенциалом. Он не предвидел, что мир возмутится его произволом, не ублажится его враньем и не испугается ни газовой заслонки, ни ядерной бомбы. Он не просчитал, что Донецк и Луганск повиснут у России на шее гирями, которые сбросить стыдно, а носить тяжко. И он до сих пор не может поверить простой очевидности, что сил для завоевания землицы под рожденную его грезами Новороссию нет. Деньги в казне тают, западные санкции свирепеют, мост в Крым никогда не будет построен, и куда теперь идти с мировым футбольным чемпионатом — совершенно непонятно.

Всего лишь год назад все выглядело куда как лучезарнее. Слабую братскую соседку, раздираемую распрями и верховным воровством, возглавляла жалкая личность, издавна состоявшая стукачом при окраинной ГБ. Министры обороны мечтали о российских пенсиях. Шпионы докладывали сначала в Москву, потом к себе в Киев. Надменным фанфароном приезжал какой-нибудь Глазьев и учил Украину жить. В Вашингтоне и Бонне, в Париже и Пекине люди знали: хочешь о серьезном деле поговорить с Украиной — позвони в Москву. НАТО и в голову не приходило приближаться к российским владениям.

В Милане канцлер Германии Ангела Меркель терпеливо ожидала Путина, который опаздывал на четыре часа. Беседа началась в полночь и продлилась почти до утра. Еще четыре часа немка провела в разговорах с Путиным в австралийском городе Брисбене. И там, и там канцлерину мучил один вопрос: зачем? Ей было ясно, что «Русский мир» — выдумка, не стоящая внимания. Что освобождение Донбасса от неразличимого в европейский микроскоп «Правого сектора» — чепуха, не годящаяся даже для предлога начать войну. Что ни Путину, ни Медведеву, ни Тимченко с приятелями-миллиардерами и даром не нужен воскресший Советский Союз от Владивостока до Карпат.

Тогда — зачем? Путин — главный и, вероятно, единственный человек на планете, от которого напрямую зависит, разразится ли большая европейская война. Что заставило его, человека невежественного, наглого, циничного, но, безусловно, разумного и обладающего несравненной властью, пойти на эту странную авантюру с захватом Крыма и вторжением в Донбасс?

Когда речь идет о личностном деспотическом режиме, первое дело — присмотреться к личности. Проникнуть во внутренний мир Путина очень непросто. Этот человек замкнут, изворотлив, никому не верит и профессионально умеет владеть собой. Но война дышит нам в лицо, иного выхода у нас нет, отчего пойдем же вперед, не брезгуя мелочами и не страшась ошибок.