Часть восьмая

- Алексей, - покусывая травинку, нерешительно начала я, - для начала я хочу сказать Вам то, что Вас наверняка разочарует, но с моей стороны будет нечестным подыгрыванием, если я поступлю иначе.

Флакончик Иссея Мияке я себе не выбирала. Я вообще достаточно легкомысленно отношусь к выбору парфюма. Обычно это бывает так: «Дайте мне понюхать вот это в беленьком флакончике… в голубеньком… в бирюзовом…. Заверните, беру.». Для меня главное, чтобы в нотах была свежесть травы, огурца, арбуза, барбариса, груши – вот и все критерии моего «отбора».

Покупаю сама, потому что дарят мне обычно что-то совершенно неприемлимое, - я наморщилась, - красное, фиолетовое, чёрное. Приторно-восточное. Резкое и агрессивное. закрыла глаза на секунду, - как стальной поднос с пряностями на алом бархате.

Он улыбнулся, замедлил шаг, поводил зрачками…

- Да, представил… Как «Ispahan» Иа Роше. Матери когда-то подарили…

Я подумала: как здорово всё же учиться понимать другого человека, пытаться говорить на его особенном языке, открывая в себе самой какие-то светлые попытки мыслить иначе, чувствовать, как сквозь асфальт убеждений пробиваются новые росточки детского восприятия незнакомо-знакомого мира….

- Я позволю себе допустить, что этот аромат – подарок человека, который очень хорошо Вас знает и любит.

- Это подарок человека, который ни разу меня не видел – парировала я.- и если уж Вы говорили об особой привлекательности моего запаха для Вашего обоняния, то с моей стороны было бы чудовищной ложью поставить равенство, притворяясь, что я и есть те самые тропики во льду», которые Вы себе нарисовали.

- Но Вам понравился его подарок? – не сдавался Алексей.

- В первые секунды – очень. А через пару часов я обнаружила, что основной нотой стало что-то… - я пыталась подобрать образ, - что-то похожее на стальную иглу – необычайно тонкую и острую. А ещё позднее – послевкусие секса…

Алексей остановился, повернул меня к себе и поторопил:

-И? Вы же не сменили его?

- Нет. Вот уже четвёртый месяц я хожу в этом облаке тропических дождей со стальной ледяной иглой. У меня спокойная жизнь. В ней нет ни дурманящих цветов, ни тропических ливней, ни боли от игл… Нет даже секса. И получается, что всё-это не моё. Выходит, что всё это – мой образ в глазах того, кто терпеливо выбирал мне подарок ко Дню рождения. И тем не менее – это всё-таки я. С бутонами, иглами, ливнями, льдом и Хиросимой. – я встряхнула головой и медленно побрела вперёд.

Потом обернулась и грустно сказала:

- Или мне просто хочется в это верить. Главное, что я Вам не соврала, Алексей. Не очень хочется, чтобы Вы искали во мне глубину, которой в принципе не существует.

Он открыл было рот, чтобы что-то возразить, потом отрицательно покачал головой в такт каким-о своим мыслям и произнёс:

- Тут есть о чём поспорить, я совсем не так это вижу. Но я вовремя вспомнил, что Вы сказали «для начала». Я не знаю, сколько у Вас времени в запасе, поэтому не стану рисковать и хотел бы услышать продолжение.

- Хорошо, мы как раз подошли к моей излюбленной полянке.

Водопад, прежде бурный, напоминал усталого старого человечка. Он превратился в ленивую струйку, которая уже не падала с высоты, а вяло сползала по камню в лужицу у подножья.

Я снова с болью подумала о том, что третий месяц крымская земля молит небо о дожде, а небо безмолвствует.

Мы уселись рядышком на поваленное дерево.

- Вы позволите мне воспользоваться метафорами, Алексей? Раз уж Вы начали образную «радиоактивную» тему, то я её и продолжу, можно?

Мой спутник кивнул.

- Я уточню, если не пойму, Наташ.

Я отчего-то была уверена, что поймёт. Я наконец-то встретила человека, который умел и желал преобразовывать банальные слова в яркие, исчерпывающие, пронзительные образы.

Мои пальцы искали спасительную сигарету, о которых я предпочла забыть на период общения со столь чувствительным в плане обоняния мужчиной.

Я отломила веточку и чертила ею невидимые иероглифы на коленке….

Я монотонно, то торопясь, то умолкая, рассказала ему о том, как

- Какое-то время назад мне повезло испытать на себе силу термоядерных реакций Большого и Очень Светлого Чувства.

Как какие-то безопасные пару килограмм урана, предусмотрительно разведённые на вытянутых руках, с помощью голубоглазого катализатора пошли на сближение, преодолели Кулоновский Барьер и…

И я превратилась в атомную электростанцию.

Как я стала огромным, неиссякающим источником света и тепла.

Как кипела и ежесекундно росла невиданная сила и неудержимое желание отдавать, отдавать, отдавать всё это огромное количество света и добра, которое откуда-то рождалось, росло во мне, бурлило, разрывало меня изнутри….

- Алёша, я почти не ела, и спала по два часа в сутки, да и то – с неохотой. Я полтора года была божественным  организмом, одержимым страстью узнавать, познавать, генерировать, увеличивать и дарить миру.

Даже боль или обида трансформировалась в жизненно-важный для кого-то лучик света . И дело было совсем не в том, кто запустил этот процесс. Совершенно неважно - любил ли он меня так же, плох был или хорош. Дело было во мне самой. Я чувствовала себя почти всесильной.

- Знаете, Алексей, это когда в руках «горит» любое дело, мозг за секунду рождает десятки гениальных идей, а тело не чувствует усталости – не днями даже, месяцами…И мир казался в сотни раз больше и прекраснее, и сотни людей питались от моего источника и меня на всех хватало, и хотелось ещё, ещё, ещё…

Я замолчала.

Я пыталась заново почувствовать хоть толику того, о чём рассказываю.

Тщетно.

Мелькали обрывочные воспоминания о лучших из дней. Слайдами чередовались снимки искрящихся глаз и неугасающего огня улыбки….

- А потом? А потом было... больно?

- Нет, - улыбнулась я. – Мне повезло. Потом мой реактор просто накрыли свинцово-бетонным саркофагом и я погасла в один миг. Я знаю, что с точки зрения ядерной физики так не бывает. Но так случилось.

Немного больно было тогда, когда я пыталась из этой конструкции выбраться, царапая бетон бессильными пальцами.

Очень страшно было выглядывать наружу. Ведь то, что я считала добром и светом, вполне могло оказаться «Малышом», сброшенным на Хиросиму. Я боялась, что во период любовного безумия я не согревала, а выжигала напалмом близких и далёких, что вместо цветов и садов могут оказаться лишь обугленные остовы и стены.

- Мне повезло, - повторила я. – Мне есть чем гордиться, ведь многое, из начатого мною тогда живёт и ныне. Растёт, развивается и продолжает дарить свет.

Какое-то время , по инерции, я ещё бежала вприпрыжку в мире, снова съёжившемся до обычных размеров.

Потом – шла.

Потом – брела, прихрамывая.

Потом –опиралась на плечи тех, кто успел меня полюбить в лучшие дни и не оставил.

Потом только те, кто не оставил – и стали подпиткой мне самой. Я, выплеснувшая чувства до капли, нуждалась в них.

- Я женщина, Алёша. – пояснила я. – Да, всегда остаются любовь к близким, к детям, конечно, к простым и очень важным вещам. Никуда не денутся интересы и самореализация. Но вот та часть во мне, которой немало, которая я – женщина , напоминала пустое и холодное межзвёздное пространство.

Я грелась любовью ко мне столько, сколько близкие люди могли её давать.

Катализатор термоядерного взрыва оставался рядом и пытался вернуть мне аккумулированную нежность.

С человеком, который никогда меня не видел, но стал мне дороже миллиардов других, мы рассматривали яблони и поднимались по лестнице…. Он, никогда не видевший меня, всё же будто бережно держал меня под локоть и поднимал на руки в самые трудные мгновенья особенной слабости.

- А теперь?

Я горько улыбнулась.

- Вы что, забыли?  А теперь – лестница кончилась. Мы вышли на горизонтальную квадратуру второго этажа, исходили её вдоль и поперёк…. Я стала капризной и требовательной, Алёша. Я требовала повышения напряжения и донорской дозы любви. Я упрекала в том, что меня любят «недостаточно и не так», хотя прекрасно понимала, что правда в том, что я не могу ничем ответить. Я их просто мучила и выжимала, как губку.

И тогда я перелезла через перила и спрыгнула вниз, чтобы не спускаться по лестнице с яблонями. Метафорично, конечно.

- Вы рисковали разбиться, Наталья.

- Со второго этажа? Не могла…. Растяжение, вывихи, - я поморщилась. – В смысле: да, скучаю. Да, не хватает. И яблонь, и нежного аккумулятора. Но так - честнее, чем превращаться в жалкую попрошайку и обузу…

Я перекинула ногу и оседлала деревянный ствол, чтобы глядеть теперь прямо на Алексея.

- Спасибо, что так терпеливо слушали всю эту… После бесконечного пролога, я скажу о своём «зачем и почему мы встречаемся?»

Алексей поглядел на меня с лёгкой тревогой в глубине зрачков.

- Пролог был к тому, что на момент Вашего приезда я чувствовала себя стопроцентным чувственным калекой, хромым и ослепшим на все органы чувств без исключения. Но, выбравшись из под саркофага своей АЭС, я всё же сумела утащить пару урановых крошек.

Я совершенно не чувствую себе сил повторить полуторагодичное сверхчеловеческое Чувство, но перестать быть роботом, запрограммированным на совершение бытовых итераций, я не могу, не хочу, не желаю. Мне холодно и пусто.
Мне кажутся бесполезными и дни, и ночи, и я сама кажусь себе бесполезной. Я знаю, что любая мелочь, в которой есть хоть капля любви с миллионы раз важнее для мира, чем тысячи отшлифованных глобальных проектов, в которых её нет.

Вы правы в том, что я вижу в Вас мужчину, способного заполнить мою внутреннюю пустоту.
Вы правы и в том, что я не пытаюсь понравиться Вам, потому что тогда я стану ответственной за Ваши чувства, а мне важнее – мой внутренний огонь, а не отношения как таковые.
Я заранее пытаюсь найти в вас недостатки, которые в первое время будут не важны, а потом помогут мне не печалиться, когда мы расстанемся.

Иными словами, я хочу контролируемого и управляемого (мааааааленького такого), - свела большой и указательный палец, показывая размер, -  термоядерного синтеза, который сделает жизнь осмысленной и счастливой.

Я не могу ручаться, что моя искренняя симпатия к Вам не завянет на корню от какой-нибудь ерунды, как не могу предсказать, насколько далеко меня мог бы завести интерес к Вашей неординарной личности.

Знаю точно только одно: я абсолютно не хочу тошнотворного сценария : конфеты-букеты-взаимное поливание сиропом – ужины со свечами – секс-неловкость и растрёпанность чувств.

Я смотрела прямо на его губы и чувствовала, как горячий шарик в груди клянёт меня за болтливость и сжимается от страха – умереть, исчезнуть, так и не родившись.
Мне казалось, я её слышу: крохотную всхлипывающую нежность, которая пряталась в самом дальнем уголке и мучительно боялась, что в ответ на эти мои слова Алексей с лёгким сожалением ответит что-то вроде: «Хорошо, Наталья. Я всё понял, роль, отведённая Вами меня не устраивает. Был рад пообщаться».
Он ответит, а я проглочу слезу и убью её, как только он высадит меня у моего дома. расправлюсь и выброшу её трупик в корзину вместе с его именем.

Очередные многАбукф в процессе.