Дятлы

                                                                                            ДЯТЛЫ

Под зеленой кроной древа, что с годами обветшало, иструхлявилось изрядно, проживает некто дятел — птица с длинным острым клювом и хвостом коротким, крепким. Зацепившись коготками за древесный ствол надежный, и устойчивости ради в оный ствол хвостом упершись, он стучит и долбит древо без особого урона для мозгов своих для птичьих, их никак не сотрясая и от каждого удара колоссальную нагрузку в 10 g претерпевая с легкостью весьма завидной.
Череп… Так устроен череп…
Он, рожденный для полета, будто ползает по-древу, и зовут его ползущим, полностью опровергая мысль великого поэта — буревестника свободы, будто бы летать не может тот, кто ползает с рожденья. Орнитологам противным это — словно туз козырный в их гипотезе отвратной, будто миленькие птички повели свое начало от исчезнувших рептилий — мерзких, скользких и холодных.
Больно, братцы, за пернатых!
Но вернемся все же к дятлу, к языку его, точнее…
Длинной тонкою змеею, липкий, на концах с шипами, ростом в десять сантиметров, он ползет по закоулкам, где, от страха обмирая, схоронились, притаились сотни мирных короедов с женами, со стариками, с детками, подчас грудными, — им спасенья нет: находит их везде язык ужасный безобидной с виду птички. Чтобы в глотке уместилось это ловчее устройство, попотела мать-природа: изо рта изъяла напрочь сухожилья основанья языка, и череп птицы, как петлею, обернула этим самым сухожильем.
Охраняйте мать-природу!
Поберечь ее усердно всем нам стоит ради этих очень важных эволюций. Очищайте водоемы! Берегите кобр и гризлей! Разводите в Антарктиде небольшую птичку киви. Ей на родине, дурехе волосатенькой, так жарко, что в дневное время суток на Зеландию на эту киви и смотреть не хочет, вылезая только ночью.
Если их скрестить с пингвином…
Но займемся этим позже, а пока вернемся к дятлам.
Крепким клювом добывает дятел вредных насекомых, лущит семечки из шишек, а когда пригреет солнце — дырку выдолбит в березе и упьется ейным соком.
После этого, разнежась, станет думать о высоком. И в мечтах приятных этих занят дятел две недели построением жилища для своих грядущих детлов. Барабаня что есть мочи по стволу сухому древа, он стучит, и птицы знают тайный смысл этой дроби. В этом стуке слышат птицы:
а) здесь есть уже хозяин;
б) на вашу территорию свои имею виды;
в) молоденькую самку для серьезных отношений сроком длительностью в месяц призываю соблазниться. Есть свое дупло, и пищей тоже, в общем, обеспечу до указанного срока.
И под эту серенаду, обещаниям поверив, прилетает к дятлу тётел, или тётла — как угодно.

Дятел с ней суров и резок, кормит — ну, не так, чтоб сытно, и не месяц, а дней десять, чтоб совсем не обленилась.
Через десять дней у тётла из яиц выходят детлы, и с тех пор уже супруги тяготятся личной жизнью: их вдвоем в дупле не сыщешь, прилетают только порознь.
А как детлы подрастают, так разнузданный папаша, заорав «кийа», ногою из гнезда их вышибает: пусть летят дремучим лесом!
Точно в том же направленье с поредевшим опереньем отправляется и тётел, горько на лету вздыхая: «Ах, зачем же я не страус, для чего же я летаю? Будь я эму или нанду — всю заботу о потомстве взял бы на себя мой страус. Он насиживал бы яйца, за собой водил детишек, мне б дарил боа из перьев не простых, а страусиных. А чуть что не так — ногою я б ему пинка давала! Жили б мы единым стадом, с антилопами дружили, с зебрами траву делили…»
Если толком разобраться, то по матушке-России дятловых всех твердолобых еле-еле наберется до четырнадцати видов. Все — отпетые мерзавцы!:
Вот хотя бы черный дятел с непривычной кличкой желна (и поди тут разберися, отчего он так зовется). Сам-то черный, хоть и русский, а макушка — в красной шапке. И дупло долбит он странно, для России нетипично: вход в него — прямоугольный или вовсе уж овальный…
Словом, чистый басурманин!
Или взять большого дятла, что еще зовется пестрым. Попадается он часто, вход в дупло — нормальный, круглый, но орет, стервец, так громко, будто из Иерихона завезли его масоны с тайной целью — уничтожить фауну в лесу российском, заселив кошерной дичью наши русские просторы.
Православные! Не верьте этим всем большим и пестрым. Малым пестрым дятлам тоже ни за что не доверяйте: если ты зовешься дятел — почему такого роста, будто жалкий воробьишка? Верно, замаскировался и втираешься в доверье! Ты — шпион и проходимец!
Ведь доподлинно известно, что в лесу американском вовсе нет гнилых деревьев. Для больших и малых пестрых, для зеленых и трехпалых и для прочих вертишеек строят гнезда из пластмассы, обернув корой фальшивой их искусственные бревна.
От такой поганой жизни даже рыжий дятел взвоет, хоть живет он прямо в гнездах с огненными муравьями. Притворившись другом верным, муравейника опорой, он с птенцами потихоньку склевывает их детишек — беззащитных муравьишек, — словно в куколки играет…
Дятлам верить — хуже нету!
Ну а что ж наш пестрый дятел? В шею вытолкав семейство, наконец, вздохнул свободно: «Вот теперь-то отдохну я, ведь от крика, визга, писка голова моя опухла и была уже готова расколоться в этом шуме!»
На сосне большой усевшись, стал слагать он дифирамбы убедительной победе разума над интеллектом, воспевая славу жизни и обильному питанью.

Источник