Правила жизни обычных людей

  Марина Новикова

Бухгалтер, 51 год, Москва

"Я ни о чем не жалею. Жизнь прожита, ничего не вернешь. Ты сам выбрал то, что захотел — из вариантов, которых было море"

У меня было счастливое детство. Я была единственной дочкой и единственной внучкой.

В детстве, в деревне, я конфетки у всех выпрашивала. Я говорила неправильно — не «зачем», а «засем». А мне говорили: «Марина, скажи „зачем“, и я тебе дам конфетку». И я говорила: «Зачем. Дай конфетку». Она мне даст конфетку, а я говорила «засем» и уходила.

Не ешь сахар, не ешь соль, не пей кофе. Но я для себя сделала вывод — сколько нам отмерено, столько мы и проживем. Если суждено, чтобы тебе буханка на голову упала, она и упадет. Как у меня было: я шла из института, и кто-то выбросил из окна восьмого этажа буханку хлеба. Хорошо, она дала по дипломату, который я несла в руке, а не по голове.

Я ни о чем не жалею. Жизнь прожита, ничего не вернешь. Ты сам выбрал то, что захотел — из вариантов, которых было море.

В 1983 году я поехала в Венгрию от институтского стройотряда. Комиссаром отряда был Андрей, который должен был за нами следить, но не следил. Мы познакомились с какими-то ребятами и пошли вместе на «Иисус Христос Суперзвезда», а потом они дали нам какие-то сумки. Мы к себе вернулись, сумки открыли и ахнули — там посевовская литература («Посев» — антисоветский журнал, выходивший в Западной Германии. — Esquire) и Библия. Я говорю: «Мы вляпались. Сейчас Андрей войдет, и нас из института вышибут». Тогда мы сами пошли к Андрею: «Мы тут с ребятами познакомились, и они нам это дали. Мы не будем это читать». Но Андрей сказал: «Давайте вместе почитаем. Мне самому интересно».

Папа у меня был лежачий диссидент. Послушает «Голос», посмотрит на мой комсомольский значок и говорит: «Сними». Но почему я не должна была поступать в комсомол? Нас с детства учили, что мы — лучшие, и я в это верила. У меня бабка была безграмотная. Работала носильщицей на Курском вокзале. Мы из низов, и все-таки мама с отцом получили высшее образование, не говоря уж про меня.

В свое время я встречалась с парнем, который учился в МГИМО, а папа у него был послом в Бельгии. Он меня позвал к себе на день рождения, и я увидела, как люди живут. У них была пятикомнатная квартира в сталинском доме на «Университете»: антикварная мебель, книги, персидские ковры и люстра висела — почти как в Большом театре. Но я так и не стала с ним встречаться, потому что посчитала, что мы из разных социальных слоев. Я ему даже не завидовала. Куда в нашу квартиру такую люстру.

Раньше было лучше. Раньше мы просто кормили меньшее количество слуг народа.

Я помню, как в Москве, во время путча, делали баррикады, а люди ходили и кричали в матюгальники: «Все на защиту демократии». Когда русскому кричат «все на защиту», его душа сразу думает о бунте.

В 1991 году на демонстрацию к Белому дому пришли миллион человек. Болотную нельзя сравнивать с этими событиями. Болотная — это оппозиция, а в 1991-м оппозицией были шесть калек, которые вытащили на улицу армию.

Когда Путин пришел к власти, люди не поняли, кто он. Но Ельцин уже всех достал, а первые шаги Путина были успешными — например, стали платить пенсии. А сейчас, в 2013-м, я слышу от него все те же самые разговоры, и у меня к нему одни претензии.

Говорят, что из спорта лучше уйти красиво. Он уже упустил такую возможность.

Я не фантаст и не знаю, что будет через сто лет. Но я не верю, что мы покорим Луну и построим на ней базы. Нам бы одну шестую часть Земли освоить.

Не знаю, как победить коррупцию. Человеку все мало, сколько ни дай. Я в этом году была в Греции и узнала, что там на прием к врачу — как и у нас — без взятки можно не приходить. Масштабы, конечно, не сравнятся с нашими, но у них просто нет таких денег. Нет у них нефти по сто долларов за баррель.

«Мы сейчас потерпим, а потом будет лучше». «Еще чуть-чуть, и все будет хорошо». Это вообще русским людям очень свойственно.

Глупость для меня — это когда человек пытается доказать что-то, навязать. А дурак — это дурак. Дурак, как правило, безобиден. Дурак по-русски — это Емеля на печи. У нас дураки не такие, как везде. В России они всегда себе на уме, и всегда хитры. Дурак у нас — это положительная характеристика.

Москвича трудно удивить. Правильно сказал мой коллега, у которого квартира в Беверли-Хиллз: «Тебя может удивить только один город — Лондон». По его словам, это единственный город, который сопоставим по масштабу с Москвой. Все остальное — провинция. Я много где была, и пока он прав. Но я не была в Лондоне.

Москва — это мой город. Откуда бы я ни возвращалась — пусть даже с дачи — я когда в нее въезжаю, у меня сердце щемит, потому что я возвращаюсь к себе домой. Я ругаюсь со своими знакомыми и друзьями, когда они нахваливают Париж. Я говорю: «Когда вы последний раз гуляли по улицам Москвы?»

Я помню, как в восьмидесятом мы смотрели закрытие Олимпиады. Все только закончилось, летит мишка, и его показывают по телевизору. А у окна стоит мой сосед и кричит: «Мишка!» Его ветром пригнало к нам на ЗиЛ, на набережную.

У меня получилось так, что все мужчины, с которыми я была, оказывались слабее меня морально. Так что я не знаю, каким должен быть мужчина.

Я обижаюсь на вранье, потому что сама не умею врать.

Мои деньги лежали в «Мост-Банке» у Гусинского — десять тысяч долларов. Копили на машину — и вдруг дефолт. Что делать? Как вытащить деньги — и не в рублях, а в долларах? Сначала я написала письмо в «Мост-Банк», попросила перевести деньги на счет в «Банке Москвы». Я специально открыла этот счет, потому что знала, что у «Мост-Банка» корреспондентский счет в Republic of New York, как и у «Банка Москвы». Я знала, что все их валютные операции проходят через корреспондентский счет в Нью-Йорке, и спрашивала, почему они не могут списать деньги с одного счета и перевести на другой. Но они у меня эту бумагу не взяли. Тогда я написала в Центробанк письмо и потребовала отозвать у «Мост-Банка» лицензию — мне вернули все до копейки. Потом, когда Гусинский бежал в Испанию, мне звонят из Следственного комитета и спрашивают, писала ли я в ЦБ? Я говорю, что писала. «Мы отозвали лицензию», — сказали они и попросили стать свидетелем на процессе против Гусинского. Но я сказала, что не могу — мне все деньги вернули.

Я железобетонная. Если что-то решила, то не иду на компромиссы, пусть даже мне будет плохо. Меня не сдвинешь.

Каждый человек знает про себя все. И это неправда, что когда тебя ругают, у тебя глаза открываются. Ты все и так про себя знаешь. А чтобы не ругали — не делай этого.

Моя самая любимая сказка — «Спящая красавица». Мне нравилось в детстве, что она проснулась, и все так хорошо закончилось.

Все мы ходим под той буханкой хлеба.