Валентина МЕЛЬНИКОВА: «Я спрашиваю, где уголовные дела по погибшим? Нет этих дел…»

В Союзе комитетов солдатских матерей России состоят около 300 региональных организаций солдатских матерей со всей страны. Себя эти женщины называют «тетками». «Солдат в нашей стране бесправен и защитить себя не может», — уверены в комитете.

25 лет «тетки» помогают военнослужащим отстаивать свои права. Комитет они считают единственной «скорой помощью для солдата».

Ответственный секретарь Союза солдатских матерей России Валентина Мельникова — откровенно и порой недипломатично о вернувшемся насилии в армии, бездействии военной прокуратуры, безымянных «зеленых человечках», товарищах начальниках и министрах.

— Почему молчат родственники погибших и раненых российских военных в Украине?

— Думаю, им что-то обещают товарищи начальники… Но я все время напоминаю историю с Андрюшей Сычевым (рядовой Андрей Сычев в новогоднюю ночь 2006 года подвергся издевательству со стороны сержанта, в результате чего ему были ампутированы ноги и половые органы. — Е. М.). После операции, когда уже был шум и тарарам, к Гале Сычевой, к его маме, пришел хмырь из Управления по воспитательной работе и стал ей предлагать 100 тысяч долларов, чтобы они забрали заявление по уголовному делу, чтобы они от всего отказались.

Она мне звонит: «Валь, что делать?» Я говорю: «Не верь, ничего они тебе не дадут, ничего не забирай, все равно уголовное дело есть». Она его послала и правильно сделала.

«Будешь получать 150 тысяч рублей»

— Сколько, по вашим оценкам, российских военных находится в Украине?

— Я считаю, что сейчас в Украине около 4 тысяч российских военных. Нелегально, незаконно. Но военнослужащие-то не знают, что незаконно. А родственники вообще ничего не знают. Перед тем как военнослужащих отправляли в Украину, они родственникам сказали: «Мы там в полях, электричества нету, мобильный телефон зарядить нельзя, я звонить не буду, не беспокойся». Начали беспокоиться, когда первых погибших в начале августа повезли, а от их ребят не было звонков. Вот тогда мне девять семей позвонили: там погибшие, и мы думаем, что сын там, муж там. Как узнать? Мы их всех девятерых нашли. Из них трое сказали, что «нас вернули с Украины».

Но сейчас наши командиры хитрее придумали. Срочникам говорят: «Ты подпиши договор, контракт с ополчением. Будешь получать 150 тысяч рублей».

— И платят?

— Да нет, конечно. Пока ни одного, кому бы заплатили, нет. Но есть те, кто попал в украинский плен. Вот костромские ребята… Девять человек у них было в плену. Среди них кто-то служил по контракту, а у кого-то еще недослуженный срок по призыву был. Они там болтались как бы нелегально, как диверсанты. Они были в отряде, в ополчении, готовили для ополченцев технику, и им сказали: «Давайте у нас подпишите контракт».

— Если российские военнослужащие находятся на территории другого государства, им полагаются какие-то суточные?

— Да, 32 доллара для солдат и 53 — для офицеров.

— А российским военнослужащим, которые были в Украине, эти суточные выплачивались?

— Думаю, что нет. Должен же быть приказ о том, что этот военнослужащий направляется за рубеж, в командировку, и ему должны быть выплачены суточные. Хотя бы постфактум, как было в Южной Осетии: они туда попали, они там воевали, и им выплатили командировочные после нашего нажима. Мы напомнили тогда Главной военной прокуратуре: алё, гараж!

— А сейчас почему не напомнить: алё, гараж?

— Тогда они там были, и всем понятно, что они были, их видел весь мир. А сейчас кому платить-то, если нету никаких людей. Надо же конкретно сказать, что вот эти военнослужащие, вот они оттуда вернулись или они там продолжают службу…

— А «зеленым человечкам» в Крыму, которых тоже видел весь мир, платили эти суточные?

— Думаю, что нет. Например, у пацанов ПВОшников был приказ о командировке только в Новороссийск. А дальше они без всяких документов.

— Почему они тогда соглашались? Они не понимали, что они вторгаются на территорию другого государства?

— Думаю, что нет, не понимали. А вот эта история с тем, как сейчас народ кричит: «Крым наш!» и «Защитим Донецк и Луганск!»… Им ничего невозможно объяснить, они ничего не хотят понимать. Люди с двумя высшими образованиями, имеющие кандидатскую степень, приходят с призывниками и говорят: «Да я не против, пускай он послужит, правда, у него какие-то болезни…» Я не могу этого слышать от людей, не могу. Видно, что человек вообще не понимает, что может произойти с его сыном.

«Если все пойдут, как телята на бойню, что мы можем сделать?!»

— Возвращаясь к костромским десантникам: как сложилась их судьба после возвращения из украинского плена?

— Кого-то хотят уволить. Кому-то говорили, что «снова пошлем на Украину». И сейчас родственники начали беспокоиться. Вот у меня сейчас мама нарисовалась одного из этих десантников. Будем разбираться, потому что нет же документов, ничего нету. Они были в Москве в госпитале, им справку выдали, что они все здоровы. Но при этом всем вдолбили легенду, что их там пытали. Как мне доложил Панков в кабинете у Федотова (Михаил Федотов, советник президента РФ, председатель СПЧ. — Е. М.), мол, «вы же понимаете, мы их, конечно, сразу в госпиталь положили, их же там в СБУ пытали американские инструкторы». И маманькам это вдолбили. А я говорю: «Погоди… Где документ, что его пытали американские инструкторы?»

Мое наблюдение (я думаю, с ним все согласятся): к сожалению, когда что-то связано с какими-то драматическими, трагическими обстоятельствами в семьях военнослужащих, процентов 95 начинают беспокоиться, только когда они понимают, что не получат денег.

— Это же цинично!

— Ну так это было с самого начала. Когда еще в 1989 году мы вместе с маманьками требовали расследования гибели советских солдат в мирное время, одна из мамаш тогда сказала: «Конечно, сына я не верну, но деньги я с них сорву».

Мы взяли за правило всем родственникам говорить: «Боевые» — только парню. Он воевал, это его деньги, что он скажет, то и будем делать. А всякие мамы, тети, идите на три буквы!» Одна мамаша нам так сказала: «Мне надо хозяйство поднимать. Вы деньги мне перешлите, а то парень пришел и пьет теперь». Она не спросила: «Как его полечить? Чем ему помочь?» Она даже не заикнулась. Ей, видите ли, хозяйство надо поднимать!

— А сейчас родственники погибших в Украине тоже только деньгами интересуются?

— Во всяком случае, та семья, которая к нам обратилась, — там есть проблема. Остались жена и ребенок, и им надо оформлять пенсию по потере кормильца, а документов никаких нет. Есть свидетельство о смерти и извещение, что погиб сын. Всё, больше ничего нет.

— А написано, где погиб?

— Нет. А ведь есть перечень документов, которые нужно представлять для получения единовременной выплаты членам семьи, и тем более для оформления пенсии.

— Сколько сейчас единовременная выплата?

— По погибшим — 3 миллиона в равных долях на всех членов семьи.

— А есть у вас какая-то информация, сколько реально погибло российских военных в Украине?

— Информации нет никакой ни у кого, кроме, может быть, Минобороны, и то я сомневаюсь, что у них точные цифры.

— А вы, как член Общественного совета, можете эти цифры затребовать?

— А зачем? Они мне будут врать. Зачем, если есть команда из Кремля, если министр обороны и Верховный главнокомандующий сказали: «Наших военнослужащих там нету». Что я буду запрашивать? На хрена мне это надо? Люди сами придут, когда увидят, что никто им ничего не платит, женкам офицерским квартиры не дают… Вот тут они и попрутся к нам.

Кроме того, если ты знаешь потери одной стороны, то в зависимости от интенсивности боевых действий можно всегда прикинуть потери другой стороны. Украинцы же дали цифры своих погибших. У них 1 тысяча с небольшим. Значит, у нас как минимум 500 погибших, включая, конечно, ополченцев.

— Да, но сколько ополченцев из этих 500?

— Трудно сказать. Но, скорее всего, погибших больше. А по интенсивности боевых действий раненых в пять раз больше.

— В одном из интервью вы говорили о 20 тысячах российских военных в Украине…

— Нет, от 10 до 15 тысяч. Но я считала это с начала боевых действий, где-то с июня.

— Хорошо, пусть так. Сейчас российских военных в Украине, как вы сказали, около 4 тысяч. Это в несколько раз меньше, чем было.

Значит, эти люди должны были вернуться. И если были раненые, то они должны где-то быть, тем более в таком количестве (2500 человек), как вы говорите. Где они?

— Большие потери были в начале августа и в конце августа. Значит, эти раненые где-то сейчас болтаются по госпиталям. В первую очередь по госпиталям Южного округа.

— А то, что тайно хоронят убитых?..

— Тайно… Это было в приемной Дмитрия Тимофеевича Язова (министр обороны СССР. — Е. М.), когда в Баку ввели войска (1990-й). И мужик, полковник юстиции, сказал: «А чего волноваться? Солдаты — это грязь под ногами. У нас, — говорит, — порядок. Мы всегда посылаем телеграммы, спрашиваем, где хоронить». И ведь ничего не изменилось!

Вот по Чечне какая отмазка была: «Не надо печатать фамилии погибших, потому что родственникам будут мстить». Я не исключаю, что эти козлы и сейчас говорят семьям то же самое: «Не надо, а то украинцы вас найдут, там же «Правый сектор»…»

У этих товарищей много всяких идей, как заставить людей замолчать.

Сколько бы раненых и погибших ни было — документов нет, приказов нет… Мы честно будем ждать до Нового года, с Нового года будем, как в 2009-м, обращаться к товарищам законодателям, чтобы они включили в закон о ветеранах вот этот период боевых действий в Украине, чтобы участники получили ветеранские удостоверения, чтобы они получали социальные выплаты, чтобы инвалидов приравняли к инвалидам Великой Отечественной войны со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— А как же законодатели могут это сделать, если Верховный главнокомандующий и министр обороны говорят, что в Украине нет российских военных?

— А вот пусть к нам придут три человека родственников или самих ребят. Чтобы попросить помочь восстановить документы, собрать документы… Нам трех человек достаточно. После трех — это уже систематическое нарушение прав военнослужащих в Российской Федерации. Вот и все. Тут лиха беда начало.

По погибшему, о котором я говорила, мы запросили документы. По одному мальчику пленному я запросила Главную военную прокуратуру. И впервые за 25 лет Главная военная прокуратура включила дурку. По-другому я это назвать не могу. Ведомство, которое по закону надзирает за соблюдением законности в Вооруженных силах, полностью исключило себя из этого процесса. Полностью. Сознательно. Вообще.

— Куда будете жаловаться на прокуратуру?

— Да не надо на нее жаловаться, мы ее будем долбить и додолбим. По погибшим —времени вечность. Пускай родственники обращаются, будем запрашивать, это же все очень долго, это все страшно небыстро. У нас каждая война — это не сразу. У нас ни по какой войне не было, чтобы вот раз — и всё по закону. Это я совершенно ответственно заявляю. Ни Карабаха, ни марш-броска 26 ноября 1994 года (неудачный ноябрьский штурм Грозного чеченской оппозицией и российскими военными. Впоследствии министр обороны РФ Павел Грачев утверждал, что российские военнослужащие не принимали участия в той операции. — Е. М.), ни первой чеченской войны, ни второй чеченской, ни войны с Грузией — у нас никогда ничего нету. У нас государство никогда не думает о том, что оно перед этими людьми, которых бросает на войну, хоть сколько-то ответственно, хотя законодательство выстроено абсолютно жестко и все там прописано: и как надо, и что нужно.

Мы знаем, что, когда всех похоронят, когда раненые придут — кому протез, кому чего, — вот тогда народ повалит. И тогда мы будем заставлять это государство и товарища Путина, чтобы они внесли в законы период военных действий в Украине. Мы уже готовим официальное письмо о внесении в Закон «О ветеранах» этого периода войны.

— А вы уверены, что люди к вам придут?

— А куда они денутся? У нас же за все нужно биться. Они никуда не денутся, потому что их всех пошлют на фиг.

Когда мы услышали, что ребят отправляют в Ростов и от них ничего нету, я стала всем говорить: «Езжайте, забирайте своих из этой Ростовской области!»

— А это законно?

— В Ростове есть командующий округом, есть военный прокурор округа. Берешь своего из воинской части и везешь к прокурору, говоришь: «Товарищ генерал юстиции, что происходит? Куда моего мальчика или моего мужа собираются посылать? Расскажите нам». А как иначе?

Вот призывники там воспротивились заключению контракта, когда один подполковник, козел по фамилии Мединский, на полигоне под Ростовом сказал им, что «вы сейчас у меня все подпишете контракты, я у вас забираю военные билеты, забираю жетоны, и мы отправляем вас в Луганск». А ребята возникли.

— И сколько было таких, которые возникли?

— 250 человек. Но у меня было пять семей, и по пяти семьям мы эту штуку сразу обломали.

— А остальные 245 поехали?

— Нет. Мы пожаловались на то, что незаконно принуждают заключить контракт. И получили хороший ответ начальника Главного управления кадров Минобороны, что командиры воинских частей никакие контракты подписывать не имеют права. Поэтому все 250 человек контракты не подписали.

— Но чтобы вы «обломали», нужно, чтобы все-таки кто-то вам сообщил?

— Конечно. Если все пойдут, как телята на бойню, что мы можем сделать?! Это же не мой ребенок, не мой внук, это даже не ребенок моей подруги. Если он говорит, что у него все хорошо, что я могу сделать?

«У меня слов нет, кроме матерных»

— Руководители ДНР уверяют, что российские военные на Донбасс приезжают исключительно во время своего очередного отпуска. Что вы об этом скажете?

— Я даже не понимаю, как это комментировать, у меня слов нет, кроме матерных. Не могут они в отпуске никуда поехать, не могут! Военнослужащему во время отпуска, если он куда-то едет, дается отпускной лист, ему дается предписание, он приезжает, встает на учет. И если он куда-то уезжает, он должен обязательно делать отметку в военкомате.

— А если он хочет поехать на море в Египет, он и в Африке должен встать на учет?

— В воинской части должны знать, куда он поехал. Без разрешения командования он не может выехать за границу.

— А это всегда так было — или только сейчас?

— Всегда. В отпуск… Повоевать… Нет, ну это бред. Все эти отмазки просто бредовые. Это какая-то другая война. Такой войны с нашей стороны никогда не было. Это война, про которую никто не хочет понять, даже те, у кого родные погибли или ранены, что это реальность… У меня ощущение, что люди, которых затрагивает война, не представляют, что это все по-настоящему, и что смерть — по-настоящему.

— Это как-то связано с тем, что это Украина?

— Нет, это связано с тем, что там все сделано неправильно. То, что там происходит с российской стороны, называется диверсией. У нас в России есть диверсионные подразделения, которые по закону могут делать то, что сейчас там делает армия. Никакая армия этого делать не может, ни при каких обстоятельствах.

— А в Украине есть российские диверсионные группы?

— Думаю, что нет. Ну разве только какие-нибудь хмыри в качестве инструкторов. Там основная масса — это десантники. Диверсии могут делать какие-то подразделения ГРУ или СВР. Они по закону засекречены. У них другие способы оформления всех их действий. Там все по-другому. Женевская конвенция на них не распространяется, Красный Крест ими не занимается — и всё, и никаких вопросов. Армия так действовать не может. И поэтому получается, что люди как бы не верят своим глазам. Они не верят… Я думаю, что и семьи погибших не вполне осознали, что произошло, они не поняли слова из извещения: «…множественные огнестрельные и осколочные ранения».

— А что они должны были понять, прочитав такие слова?

— Что человек погиб на войне.

— То есть на учениях получить такие ранения невозможно?

— Абсолютно. Первое, что я спросила у Главной военной прокуратуры: «Вот извещение — множественные минно-взрывные ранения, множественные осколочные ранения. Уголовное дело возбуждено? Где место временной дислокации воинской части?» — «А к нам никто не обращался. Вот к нам обратятся, и мы возбудим уголовное дело». После этого я перестала звонить в Главную военную прокуратуру. Я говорю, они дурку включили.

— А кто должен был обратиться? Родственники?

— Никто не должен. По каждому факту гибели военнослужащего прокуратура обязана провести проверку. Командир сообщает прокурору, прокурор проводит проверку и, если есть факт смерти насильственной, передает это в военно-следственный отдел. Военно-следственный отдел возбуждает уголовное дело. Я спрашиваю, где уголовные дела по погибшим? Нет этих дел…