До встречи в Донецке!

Выступление донецкой профессора и писательницы Елены Стяжкиной на конференции TEDx Kyiv 2014 заставил сотни слушателей встать. Издание http://sodamagazine.com.ua/ приводит полный текст этого доклада о Донбассе, его богов и слова, ничего не значат. "Я когда выходила на сцену, меня видеорежиссер спросил: «Вам только эту фотографию оставить, с Майдана?»

Я ответила:« Нет, фотографию ту, но это не Майдан, это Донецк».

Несколько базовых позиций, которые я хочу обозначить, прежде чем поговорить сегодня о голосах с территории войны. Вот это - Донецк (прим. - Показывает на фото) и это - Украина. И Донбасс - это тоже Украина. И это не просто мое желание. Это социология, и в марте, и в апреле, и в мае показывала всегда один и тот же результат - 65-67% признавали свое желание жить в Украине. Третинм, не более, хотела в Советский Союз, в Россию, в ДНР. Второй момент, на котором я хочу акцентировать внимание. Донецкая, Луганская область - это украинское село и так было всегда. Украиноязычное, украинское село. И даже Голодомор уничтожил того села. Это европейские города. По крайней мере были. Сейчас Донецк похож больше на изнасилованную женщину, чем на европейский город, где стыд, стыд, жертвенность и нежелание об этом думать. Я хочу поговорить о голосах, которые мы якобы не слышали и которые якобы сейчас стали слышны так активно. Мы не можем понять, что это за голос, что это за люди. Кто так сильно кричит? Кто эти 20% участников вооруженных формирований Российской Федерации? Там нет гражданской войны, мы понимаем это. Это война России против Украины. Но 20% участников из местного населения, конечно, есть. Что это за люди? Франц Боас, американский социолог, антрополог середины ХХ века выдвинул очень интересную гипотезу, которая в целом подтверждается в одно и то же время одно и то же общество может жить в разных хронологических порядках. Это означает, что одни люди, условно, живут в обществе пост-модерна, а другие - например, в традиционной системе ценностей. Так вот, тот голос, который мы слышим сейчас и не можем понять, что там за смыслы, голос хозяйства, присваивает. Это голос, в терминах Энгельса, хозяйства, которое ничего не производит, воспринимает окружающий мир как враждебную природу, которая может давать, а может не давать. Здесь канализационный люк - такая же еда, как банан. Кладбищенская ограда, металлические конструкции заводов - все это можно спилить и продать. Здесь нет и не может быть вопроса собственности и понимание собственности. Природа дает, мы берем, мы - не воруем. Может ограничить, если нет права собственности? Тот, кто сильнее. Вождь. Он - милиционер. Если с вождем поделиться, принести ему жертву - охота будет удачным. Здесь нет завтра, как такового, здесь нет рефлексии будущего. День прожит - и хорошо, проживем еще. А может умрем - рефлексии смерти нет тоже. Есть враждебный мир - природа, есть враги какие-то другие, но совсем нет самовидения себя. Здесь нет вопроса «кто я?» И ответа на него тоже нет. Здесь есть боги, что выбились из вождей, милиционеров, - прокуроры, судьи, некоторые боги достигают даже уровня президента. Они все - система хозяйствования, что только присваивает. К ним нельзя подходить с вопросом совести, морали - это другой способ освоения пространства. Боги бывают разными, но точно не хорошими. Точно так же, как в античной Греции. Зевса язык не повернется назвать добрым богом. Так и здесь: подлые, хитрые, пьющие, отвратительные, но боги. И надо жертвовать, надо голосовать за них, и тогда они улыбаются плакатов, и тогда, наверное, будет умиротворения и завтра будет очень успешную охоту. А может быть и не будет - ну, тогда они разгневались и нужно жертвовать еще и еще. У этого мира есть «золотой век». Как у каждого общества, присваивает. В том «золотом веке» были шахтеры и металлурги. И верховный вождь, Кецалькоатль [бог-творец мира у индейцев] сидел в Кремле, он был суров, ужасно строгий. Но было хорошо, и тюрьма - это тоже хорошее место. Потому что там кормят, там можно жить, там тепло в конце концов. Тот «золотой век» помнят уже не все, он уже в легендах. В том «золотом веке» была Великая Победа, сакральная, абсолютно выхолощенная в смысловом плане. Это такая Титаномахия [битва богов-олимпийцев с титанами], где никто не переживает, была или не была права Фетида, став на сторону Зевса и как пострадали гекатонхейры [великаны принесли победу богам]. Жаль их вообще. Титаномахия - это когда «наши» победили «не наших», фашистов. Какие мы тогда были молодцы и как мы всем тогда врезали! Но вот этот «золотой век» кончился. Изгнание из рая. И дети работают в копанках - это дыра в земле , из которой получают уголь. Без всякой техники безопасности. уголь потом продают. Это та же природа, освоение которой по существу принадлежит хозяйству, что присваивает.

Индустриальное язычество, копанки, дети в земле...

Денис Казанский, один из замечательных донецких журналистов, сказал, что если смотреть на пейзаж Донецкой и Луганской с самолета, он похож на лунные кратеры - это копанки. так нельзя жить, кажется. Но так живут. и дальше случается, что второе пришествие Кецалькоатля послало своих богов с новыми прекрасными средствами пищи. Войны тоже, но в первую очередь, пищи. Потому что когда танк закончит свою работу, его сдадут на металлолом. вы скажете мне: ну что вы, танк не изготавливают из такого металла, который можно сдать на металлолом. но это вы знаете . А они узнают об этом, но опытным путем, не сразу, не скоро. В танке окажутся и те части, которые можно сдать на металлолом. Когда сбивали самолеты, то люди несли тоже самолеты на металлолом. Это еда. Это бог принес еды и это здорово. Можно есть. Можно здесь победить, можно чужому богу стать своим? Милосердному - нет. Потому добра здесь никто не видел. В добро здесь никто не верит (я все еще говорю о 20%). Его никто не знает в лицо, это добро.

Есть история, будем считать ее легендой этой войны. В июне один из небольших шахтных поселков, что не захватила Российская Федерация, был защищен блокпостом украинской армии. Каждую ночь из разных домов этот блокпост обстреливался: то из автоматов, то из минометов. Один из украинских воинов был местным и сказал: «Я решу эту проблему». Он сделал виселицу, поставил ее у блокпоста на площади. Утром местные жители принесли блокпосту кашу, вареники, колбасу и сказали: «Ну ребята, что же вы не сказали, что вы - власть?». Тот, кто был из местных, спросил: «Ребята, убирать будем?». Они посоветовались и сказали: «Нет, пусть постоит, а то забалуем». Так вот, сначала дерево, а потом школа. Вот так сюда может прийти чужой бог. Все время вопрос, является тезис, что замороженные, голодные эти люди поймут, что им с Украиной было хорошо, и они вернутся. Нет. Им не было хорошо. Они жили очень плохо. И так, как они живут сейчас, им - хорошо. Так, как они живут сейчас, они могут жить как угодно долго. Танки - еда, почему нет? И более того, тогда возникает вопрос: нужно помогать тем, кто не хочет спастись, кому хорошо? Танки отличаются немного, и канализационные люки отличаются от бананов - они не самовоспроизводящихся. Поэтому будет экспансия - оружие есть ... опыт есть, чтобы отобрать где в соседней области и точно так же использовать, присвоить и продать. Но этот мир убьет украинское село. Этот мир уже убивает патриотов. И этот мир убивает и будет убивать своих собственных детей, которые будут расти, как Маугли. Что с этим делать и можно ли с этим что-то делать? Думаю, что да. Есть две важные вещи: слова и люди. Первое - слова. Давайте подумаем, что с нашей активного словаря должны пойти слова, которые ничего не определяют. Слово «Донбасс» не определяет ничего. Когда мы произносим «Донбасс», считайте, что мы читаем стихотворение Юза Алешковского:

Живите тыщу лет, товарищ Сталин,
и пусть в тайге придется сдохнуть мне,
я верю – будет чугуна и стали
на душу населения вполне!.

Если мы до сих пор меряем то, что мы делаем, чугуном и сталью, то тогда Донбасс - так, тогда уголь и все остальное. Но нет, мы же не этим меряем наш сегодняшнее движение и наша сегодняшняя жизнь. И второе, что нужно исключить из языка - это «деды воевали», это «Великая Победа». Вот этого быть не должно никогда снова. Война - это смерть, смерть, смерть и еще раз смерть. Это не футбольный матч. Это не "наши" против "ихних". Это всегда сначала смерть, затем и в конце смерть. Хотя бы эти два убрать из языка, перестать ими пользоваться. Второе, тоже очень важно, на мой взгляд. Я никогда не думала, что произнесу эти слова, но таки произнесу: этой земле нужна положительная колонизация, мирная колонизация. Эти земли именно так и осваивались. Сначала, в конце ХVIII века здесь был Чарлз Гаскони, затем Джон Юз, Лепле, Лаче. Это были люди, которые приехали осваивать уголь, металл и привезли сюда квадратно-гнездовой метод строительства городов. Дегтярев, один из секретарей обкома партии в Донецкой области в 60-х годах понял, что так не получится, и нужна ли интеллигенция, и тогда заманивали профессоров, актеров, ученых, и сделали тот мир, который делал Донецк плюс-минус европейским городом. Заканчивая, хочу сказать вот о чем. В еврейских молитвах есть такое окончание «До встречи в Иерусалиме». И многие тысячи лет евреи так заканчивали свою молитву. Я хочу сказать присутствующим здесь дончанам и луганчанам, и тем украинцам, которые хотят не только любить Украину, но и делать для нее что-то. До встречи в Донецке. Донбасс не вернется в Украину, потому Донбасса не существует. Здесь будет или Украина, или ничего. До встречи в Донецке.