Она любила розы

Выпал снег. Наступила зима. Розы на снегу завяли.

- Как горько... - подумала Маша, глядя на сморщенные надежды, и, под воздействием неких душевных метаний, неверным шагом сходила в ближайший гастроном. От горькой, как ни странно, ей стало еще горше: она даже не заметила, как к душевным присоединились пустые метания по пропитанной желтковыми запахами квартире, в поисках сладкого. Потом и вовсе события пошли из ряда вон: Маша, непостижимым для себя образом, переместилась на лестничную площадку и, проткнув туман сомнений безумной рукой, нажала на кнопку звонка параллельной двери. Странно-мгновенно перед глазами вместо дермантиновой поверхности образовался силуэт, и, как будто издалека, в машины уши влился мужественный голос: «Великое дело – предчувствие…»

- У вас сахару не найдется? - эти слова не успели вырваться из машиных мыслей в безвакуумное пространство. Туман сгустился, да и не туман уже вовсе, а густые клубы банного пара. Сквозь эту непроглядную пелену к Маше простерлась до неприличия огненная, как показалось, длань… Но, это уж точно ни шло никуда, ноги убегать не собирались, и даже не возникало желания себя ущипнуть ради спокойствия за состояние ума.

- Возьмите, у меня много, только  вот из больницы, а там, знаете, всем апельсины приносят, полезные они… - рыжий шар, постепенно расплываясь, маятником закачался в ее глазах…

Оранжевый свет прыгал по векам – Маша зажмурилась и перевернулась на другой бок, просыпаться не хотелось.

- Оранжевый… - смутные подозрения, подпитанные неясными воспоминаниями, оборвали всякое желание нежиться.

Глаза открылись, и этим самым глазам открылась реальность: старое зеленое кресло, картина, с какими-то мамзелями по центру, и стол с апельсиновой вазой… чужой стол с чужой апельсиновой вазой… Судорожные руки пробежались по разным частям собственной фигуры и решили, что все, слава богу, на месте, в смысле одежды. Украдкой, чтоб не привлекать непонятно чье внимание, Маша огляделась.

- Пустооо…, - это был не просто вздох облегчения, это был молитвенный всхлип. Маша сползла с того, на чем лежала - с дивана, и на полусогнутых начала передвигаться к выходу из комнаты. Счастье было совсем близко, взгляду уже открылся вид на злополучную дермантиновую дверь, один рывок… и тут снова возник силуэт, верней уже не силуэт, а целый мужской торс, затормозив машину прыть своей непробиваемостью.

- Доброе утро, – произнес вчерашний мужественный голос, - Эк вас вчера развезло, это ж надо, в гастроном без всякой на то привычки…

- Вроде не маньяк, - Маша медленно подняла глаза, ну да – стыдно, но ведь и деться некуда. Взгляду открылся обычный мужчина, среднестатистической наружности, не самого свежего возраста, - Но что-то в нем есть…

- Я там глазунью и сок, ну из апельсинов, чтоб голова не болела…

Маше было странно сидеть на чужой кухне, еще более странным было чувство, что кухня уже и не чужая как будто, и силуэт в оконном проеме, тоже не совсем чужой… или совсем не чужой… а розы?  разве она когда-то любила розы?