Пьер Гольбах МУЖИ АПОСТОЛЬСКИЕ И ЦЕРКОВНЫЕ УЧИТЕЛИ В ЭПОХУ ЯЗЫЧЕСТВА.

В предыдущих двух главах мы познакомились с духом основоположников
христианства и с теми интересами, которые вдохновляли их. Мы не были
восхищены их образованностью. Нас не пленило их поведение. Нисколько не
лучше были сменившие их церковники.
Напрасно мы стали бы искать у первых отцов церкви последовательную
систему, ясные идеи, точные понятия, здравые рассуждения, здоровую мораль.
Их творения представляют собой напыщенный вздор, бесконечные аллегории,
непроницаемую тьму, необъяснимые загадки. На каждой странице они преподносят
читателям мрачные картины конца света, проповедуют отказ от всего земного,
мнимое пришествие Иисуса Христа и радости царства его. Они постоянно заняты
подготовкой своих последователей к мученичеству, разжиганием их фанатизма,
для того чтобы они шли на смерть. Из действительных добродетелей они
рекомендуют лишь терпение, которое при тогдашней слабости зарождающейся
только секты было для них необходимо; они рекомендуют также единение и
согласие, без коих организация не могла бы долго существовать. Особенно они
настаивают на милостыне, которая, как мы выше указали, была очень выгодна
духовенству. Но добродетель на которую они больше всего напирают,-это вера.
Она является основой духовной власти столпов христианства. Этим духом
проникнуты произведения всех "мужей апостольских", названных так потому, что
их воспитали апостолы, уроки которых они восприняли.
К этим мужам апостольским относится, между прочим, святой Климент,
епископ римский, которого считают учеником святого Павла. Для доказательства
воскресения Христа он ссылается на пример феникса-сказочной птицы, про
которую рассказывают, что она возрождается из пепла. Он, таким образом,
использует египетскую сказку, чтоб доказать достоверность христианской
сказки. Но наши богословы не стесняются в средствах, когда им хочется
что-нибудь доказать.
Произведения, приписываемые святому Ерму, представляют собой роман
вроде Апокалипсиса. Как и Апокалипсис, творения Ерма наполнены скучными
видениями, которыми автор, по-видимому, хочет разжечь фанатизм христиан,
дать им силу устоять против жестоких гонений, которые бог уготовил им, чтобы
их испытать.
Тот же тон, такого же рода увещания мы находим в Посланиях святого
Игнатия, епископа антиохийского и мученика, о котором мы уже говорили. В них
он рассказывает о своих страданиях за веру и все время говорит о себе самом.
Он ловко хлопочет о пожертвованиях, рисуя верующим жадность стерегущих его
солдат. Он не забывает пропагандировать величие епископата, беседует с
читателями о славе мучеников и о своем пламенном желании быть растерзанным
зверями, или, как он выражается, быть смолотым их зубами, чтобы стать пищей
Иисуса Христа. Этот святой запрещает верующим предпринимать что бы то ни
было без участия епископа, будь то обручение, свадьба или молитва, ибо, по
его мнению, епископ - видимый бог христиан и для спасения необходимо быть
связанным с ним, как сын с отцом. (Смотри Послания святого Игнатия.)
Святой Ириней, епископ лионский и мученик, получил все свои знания от
святого Поликарпа, епископа смирнского, и святого Папия, которого историк
Евсевий называет человеком весьма ограниченного ума и исключительно
легковерным. Действительно, в своих творениях святой Ириней обнаруживает
легковерие, достойное такого учителя. Святой епископ, по-видимому,
принадлежал по своим убеждениям к хилиастам, то есть тем, кто утверждал, что
Иисус Христос тысячу лет будет царствовать на земле и утвердит на ней
материальное, светское царство. Взгляд этот был впоследствии осужден
церковью, как еретический. Церковь в конце концов поняла, что глупо было бы
рассчитывать на это воображаемое царство. Святой Иероним находит этот взгляд
настолько богопротивным, что, по его словам, его могли усвоить только
"эпикурейские свиньи". Однако наш святой епископ, воспринявший свое учение
от двух учеников евангелиста Иоанна, не предвидел, что станет некогда
еретиком, и дает подробное описание-напыщенное и романтическое-царства
Христова. Он утверждает, что, согласно полученному от апостолов преданию,
настанет день, когда будет произрастать виноград, каждый куст которого будет
иметь десять тысяч лоз, каждая лоза - десять тысяч отпрысков, каждый
отпрыск-десять тысяч ветвей, на каждой ветке будет по десять тысяч кистей,
состоящих каждая из десяти тысяч ягод, которые дадут двадцать пять мер вина.
И когда святой захочет сорвать ягоды с одной кисти, соседняя кисть
воскликнет: "Я - наилучшая, возьми меня и возблагодари бога". Судя по этому,
всякий человек, не обладающий верой, склонен будет считать этого отца церкви
настоящим духовидцем, у которого фанатизм окончательно затуманил мозг.
Такое же легковерие обнаруживает святой Иустин, философ и мученик. Этот
святой отошел от язычества, чтобы принять христианство, к которому он по
мере сил примешал мистическую темную философию своего учителя Платона. Он,
между прочим, утверждает, что языческим философам был знаком Логос, или
Слово божье. Впрочем, христианским богословам эта смесь настолько пришлась
по вкусу, что большинство древних отцов были платониками, и им казалось, что
они находят у этого языческого философа самые важные христианские таинства.
Вообще в туманных произведениях всякий находит то, что он там хочет найти.
Критики обвиняли нашего святого еще в том, что он ввел в христианство
некоторые языческие понятия, как, например, "вечность материи", и что он
пользовался даже языческими сказками, чтобы доказать язычникам чудесное
рождение Христа. Утверждали также, что святой Иустин, введенный в
заблуждение платоновской философией, был автором догмата божественности
Христа, в то время как апостолы и их непосредственные ученики учили, что
Иисус был простым человеком, посланным богом и исполнившимся духа святого. В
своей "Апологии христианства" Иустин опровергает язычников такими
аргументами, которые они легко могли бы обратить против него. Так, например,
он насмехается над Гомером за его рассказы о приключениях богов и о
полученных ими ранах.
Но при этом он, очевидно, забывает, что он сам поклоняется богу,
который был подвергнут бичеванию и распятию. Афинагор, Татиан, Лактанций и
Тертуллиан впадают в ту же ошибку. Но христианские апологеты очень мало
беспокоятся о логике. Они предоставляют профанам и неверующим рассуждать:
христианину или святому вера заменяет все.
Сплошные аллегории, фигуры, эмблемы и тайны представляют произведения
святого Климента Александрийского. Он тщательно изучил сочинения языческих
философов с целью найти в них идеи, согласующиеся с христианством. Во многих
отношениях ему это удалось, и он не без основания утверждает, что обнаружил
у Платона троицу. Он поэтому придавал большое значение античным философам и
дошел до того, что сравнивает их с ветхозаветными пророками. Он видел в них,
по меньшей мере, людей, предназначенных провидением к тому, чтобы
подготовить народы к восприятию евангельской проповеди. Из всех философских
школ больше всего пришлась по вкусу святому Клименту стоическая школа. В
самом деле, христиане, должно быть, хорошо приспособились к строгим правилам
этой фанатической и суровой философии. Но наш святой высказывал взгляды, за
которые он в наше время неминуемо был бы осужден благочестивыми теологами. У
него не было, например, современных глубоких представлений о "первородном
грехе". Он задавал вопрос:
как это возможно, чтобы новорожденный ребенок был грешен, или как это
еще не родившийся человек может подпасть под проклятие Адама? Наконец,
вопреки общепринятому мнению нынешней церкви, он имел дерзость думать, что
бог мог даровать спасение и язычникам.
Впрочем, всякий человек, лишенный предрассудков, при чтении
произведения святого Климента Александрийского не может не заподозрить его в
расстройстве умственных способностей. Он был, по-видимому, родоначальником
мистической теологии, к которой он был предрасположен, вероятно, под
влиянием платоновской философии. Что касается правил морали, то их он
почерпал, несомненно, из самого утрированного стоицизма.
Его ученик Ориген считается величайшим светочем церкви. Но в его
произведениях замечается страсть к аллегорическим толкованиям, доведенная до
абсурда. Если верить Оригену, ни в Ветхом, ни в Новом завете нет ничего, что
имело бы прямое значение. Этот отец церкви обладал совершенно исключительной
дозой фанатизма. Он дошел в своем фанатизме до того, что оскопил себя, чтобы
убить томление плоти. Хотя современные богословы во многих отношениях
смотрят на Оригена как на оракула, он был после смерти осужден, как еретик,
особенно за его мнение, что при существовании справедливого и благого бога
муки осужденных и даже демонов не могут быть вечны. Этот взгляд не
согласуется со злобным и мстительным духом церкви, заинтересованной в том,
чтобы рисовать бога страшным и жестоким и использовать для своей выгоды тот
страх, который должно возбуждать в сердцах людей представление о боге.
Впрочем, известно, что со времени первых учителей церковь изменила свои
взгляды на многие догматы. Хотя отцы церкви были гораздо ближе к истокам
христианства, современные богословы сочли своим долгом по требованию дела
изменить учение своих святых предшественников. Их произведениями пользуются
лишь поскольку в них можно найти подтверждение тех мнений, которые нынешнее
духовенство проводит или выдает за истины, но их отвергают всякий раз, когда
их высказывания не соответствуют современным интересам и меняющимся прихотям
ортодоксальных прелатов. В таких случаях говорят, что это-"частное мнение
такого-то отца церкви". Таким образом, современные отцы церкви пользуются
правом изменять догматы, выковывать новые, выбирать из писания и из отцов
церкви то, что им подходит, и отбрасывать неугодное им. Если в каком-нибудь
произведении древнего учителя находятся какие-либо места, противоречащие
современным взглядам, у богословов остается еще один выход-объявить, что
данное место вставлено еретиком. А ведь известно, что всякий, кто думал не
так, как наши богословы, считается у них еретиком, осужденным гореть на
вечном огне.
Это наблюдение очень важно для понимания причины, по которой верования
и учение церкви так часто меняются со временем и расходятся с учением,
которое мы находим в творениях древних отцов церкви. Хотя религиозную
систему христианства создал бог и проповедовали апостолы, она представляет
собой мозаику, в работе над которой участвовали богословы всех веков. То они
удаляли из нее кусок, то вставляли другой. Иногда они обнаруживали в старых
взглядах трудности, которых не предвидели ни святой дух, ни апостолы, ни
древние отцы церкви.
Так, например, все первые отцы церкви держались таких представлений о
существе бога и души, которые церковь в настоящее время с ужасом отвергает.
Великие святые рассматривали бога как телесное, материальное существо.
Святой Ириней говорит, что бог-огонь. Тертуллиан говорит, что бог - тело
особого рода. Такого же мнения были, по-видимому, святой Климент
Александрийский и Ориген.
Очевидно, что если бы в наше время какой-нибудь богослов стал
высказывать мнение, соответствующее этим взглядам древних отцов, ему,
наверно, пришлось бы иметь дело с церковным судом и светской властью.
Относительно большого количества догматов, принятых теперь некоторыми
христианскими сектами, но отвергаемых другими, святая древность не вынесла
никакого решения или же высказывалась о них столь двусмысленным образом, что
нельзя сделать никакого вывода. Так, например, одни богословы находят, что
троица, божественность Логоса, пресуществление, чистилище, тайная исповедь,
примат и непогрешимость папы, привилегии духовенства и пр. ясно обоснованы в
"священном" писании и у отцов церкви. Между тем другие богословы не
сподобились счастья найти в писаниях какие-либо признаки всех этих вещей и
утверждают даже, что находят там совершенно противоположные взгляды. В
такого рода спорах каждый уверен, что правда на его стороне, и настаивает на
своем учении, пока непогрешимая власть не разрешит вопроса и не сделает
общеобязательным то мнение, которое она защищает.
По правде сказать, вообще очень трудно разобраться в истинных взглядах
первых церковноучителей, так как их бессвязные, беспорядочные писания,
полные метафор и фигур, представляют лишь трескотню, лишенную всякой логики.
Эти великие люди, воображение которых постоянно было затуманено мрачными
религиозными идеями, никогда не говорят хладнокровно, никогда не рассуждают
логично. Они вечно стараются находить сокровенный смысл в непонятных
писаниях, над которыми неустанно мудрствуют. Вообще они стараются лишь
воздействовать на воображение путем пустого красноречия, заменяющего у них
знание. Не удивительно, что у отцов церкви мы не находим ничего ясного,
последовательного, обоснованного. Кроме того, в первое время религиозная
система христианства еще не сложилась и каждый держался тех взглядов,
которые ему казались наиболее правильными.
Скажем еще о двух знаменитостях первоначальной церкви, о Тертуллиане и
о святом Киприане, который взял себе его за образец. Первый был суровым и
ревностным африканским священником. Жестокость характера толкнула его к
монтанистам, у которых он заимствовал желчные мысли, соответствовавшие его
мрачному, меланхолическому характеру. Тем не менее мы узнаем от святого
Иеронима, что соперничество и дурное обращение со стороны римского
духовенства изменили настроения Тертуллиана и побудили его возмутиться
против церкви. Человек с его характером, у которого мозг, естественно, был
разгорячен постоянными постами и умерщвлением плоти, имел, надо полагать,
видения и откровения и, во всяком случае, легко поддавался чужим
откровениям. Несмотря, однако, на его заблуждения, церковь закрывает глаза
на его ошибки и придает большое значение его произведениям. Самые
правоверные богословы полагают, что они обязаны считаться серьезно с его
авторитетом. А ведь, как мы уже мимоходом упомянули, Тертуллиан считал бога
телесным и, следовательно, был настоящим материалистом. Точно так же он
считал материальной и душу. Это с несомненностью вытекает из следующего его
высказывания, которого приличие не позволяет нам привести в переводе: in
ipso ultimo voluptatis aestu, quo genitale viru sexpellitur, nonne aliquid
de anima sentimiis exire?
Что касается тертуллиановской морали, то христиане его эпохи, очевидно,
считали себя свободными от какого бы то ни было общественного долга. Вот как
он пишет в своем трактате "De pallio": "Я ничем не обязан ни адвокатской
трибуне, ни мечу, ни торговым делам; я не ходатайствую перед судьями, не
домогаюсь голосов, ни перед кем не заискиваю; я не веду тяжб, не хожу на
войну, не появляюсь никогда на собраниях. Я ушел весь в себя-в этом мое
единственное занятие; моя единственная забота -освободить себя от всякой
заботы. Жить хорошо можно научиться наедине, а не в обществе. Пусть стоики
сколько угодно говорят о необходимости заниматься общественными делами,-кто
умирает сам для себя, рождается и живет тоже для себя".
В приведенной цитате Тертуллиан, по-видимому, хотел в немногих словах
выразить весь дух христианства, явно стремящегося изолировать человека,
сделать его неуживчивым мизантропом, ожесточить его, вытравить из него все
полезные для общества добродетели. Ведь, кто живет в полном одиночестве, тот
неизбежно становится желчным и злым, не расположенным делать добро себе
подобным. Если религия считает такие настроения похвальными, то в глазах
разума они отвратительны. По Тертуллиану, истинный христианин не может быть
ни гражданином, ни солдатом, ни судьей, ни чиновником, ни адвокатом;
истинный христианин - монах; но ведь монах - человек, совершенно бесполезный
для государства. Ученый Шпангейм-сын выпустил в 1679 г. диссертацию,
специально посвященную теме о "легковерии Тертуллиана". О. Мальбранш
называет этого же учителя, который пользуется огромным авторитетом в церкви,
мечтателем.
Святой Киприан, епископ карфагенский и мученик, был сначала
преподавателем риторики. Приняв христианство, он учился на произведениях
Тертуллиана, которого называет своим учителем. Поэтому его собственные
произведения представляют собой напыщенный детский лепет Он старается
никогда не выражаться просто. Его стиль всегда иносказательный, пересыпанный
гиперболами способными поразить воображение, но не убедить рассудок. Таков
был вообще стиль первых отцов церкви. Поэтому император Марк Аврелий, говоря
о том, чем он обязан одному из своих учителей, называет также умение "писать
не так, как христианские учители". В эпоху святого Киприана священники
бывали еще женаты. Но наш святой, обратившись в христианскую веру, самым
грубым образом прогнал свою жену, хотя, при его темпераменте, она ему очень
была нужна, если верить его ученику и биографу Понтию. Представление о
совершенстве безбрачия должно было легко зародиться в. уме фанатика,
убежденного, что надо отказаться от самых нежных уз, чтобы последовать за
Иисусом Христом. Не удивительно, что при таком суровом характере Киприан
сильно восставал против нравов современных ему христиан. Он запрещает
девушкам носить какие-либо украшения или даже соблюдать чистоплотность.
Особенно он выступает против одного довольно странного обычая, который был
тогда в ходу: девушки, которые вообще сделали целомудрие своей профессией,
без всякого, однако, стеснения спали с мужчинами, утверждая, что между ними
не происходило ничего неприличного, и предлагая даже матронам исследовать
их. Эти девственницы, действительные или мнимые, назывались agapetai, то
есть возлюбленные. Церковники уверяли, что они любили их только
платонически;
это, однако, не мешало соблазну, как это можно видеть у святого
Иеронима в послании 22 к Евстахию.
Особенно много усердия проявляет наш святой, когда речь идет об
авторитете епископа. В таких случаях он развертывает все свое красноречие
против тех, кто осмеливается противиться прелату. С его взглядами на
отлучение мы уже познакомились. Они показывают, что этот смиренный пастырь
считал себя правомочным распоряжаться спасением душ своей паствы и был
уверен, что любовь к ближнему требует от него безжалостного осуждения всех,
кто противится его деспотическим решениям.
А решения святого Киприана и его сторонников не всегда сходятся с теми
решениями, какие приняли впоследствии церковь и другие отцы. Так, в его
время как раз возник спор, наделавший впоследствии много шума, по вопросу о
том, надо ли вторично крестить еретиков, когда они возвращаются в общину
верных. По этому случаю наш святой, вопреки мнению римской церкви, опираясь
на созванный им многолюдный собор африканских епископов, упорно настаивал,
что еретиков надо вторично крестить. Он, таким образом, был повинен в ереси
донатистов, которых католическая церковь впоследствии под руководством
великого святого Августина жестоко преследовала и осудила на многих соборах.