О, эта грустная Одесса или Свидомитство как содомитство.

Чем больше я слышу попреков в свой адрес, тем чаще мне хочется выть. Не то, чтобы я серьезно воспринимаю обвинения, но  приходят на память разные вещи, и грустно и горько становится на душе. И оттого, что сейчас страшная фашистская осень, и оттого, насколько сложно объяснять так, чтобы было понятно, что я не оправдываюсь.

Одного из моих читателей удивило количество молодежи среди тех, кто составляет Других.

Почему-то его не удивляло количество Нашей молодежи. А ведь мы воспитали нашу половину не благодаря, а вопреки государственному аппарату насилия. Дети, воспитанные при поддержке государства, стоят меньше усилий, чем те, кто воспитан ВОПРЕКИ. Уж поверьте мне на слово.

В какой-то из статей дамочка написала мне: -Да кто вам запрещал разговаривать по-русски!

И действительно, кто нам запрещал?

В тот момент, когда старшие дети пошли в школу, школа, которую я закончил, была обозвана каким-то новомодным словом и перешла на украинский язык обучения. На только украинский язык обучения. Без вариантов.

Поэтому мои дети пошли в школу не возле дома, а через две дороги. Чуть позже эту маленькую, простую, уютную школу, выпускавшую определенный процент студентов и аспирантов-естественников Одесского Государственного Университета им. И.И.Мечникова, самого старого и престижного для одесситов вуза, государство попыталось закрыть под предлогом нерентабельности.

В том черном году подобным образом закрывали несколько русскоязычных школ из небольшого количества уцелевших. Предлоги были разные, но закрывались русские школы. Тогда нам удалось отстоять все. На родительское собрание под видом родителей пришли журналисты некоторых газет и съемочная группа телеканала АТВ, недавно закрытого по причине оппозиционной направленности.

Помню, какую резкую статью напечатала украиноязычная газета «Время Ч» и как меня это удивило. АТВ мы все любили, его поддержка оказалась просто бесценной. Чуть позже подключились другие телеканалы. Власти сочли благоразумным отступить. Школы остались в прежнем статусе.

Но именно в ходе этой шумихи вскрылись вопиющие факты.

Не нежелание родителей учить детей на русском языке стало причиной того, что снизились наборы в первые классы.

Директор нашей школы, оказывается, несколько лет подряд всячески старалась отсутствовать в школе во время приема документов, а ее секретарь не принимала заявлений без директора. А если находились упорные родители, все-таки находившие директора, то их убеждали либо в бесполезности русского языка, либо в том, что школу скоро закроют.

В тот год, когда мой ребенок пошел в единственный первый класс, в расположенной неподалеку от нас другой русской школе директор набрала четыре первых класса. И фиг на нее удалось наехать за НЕРЕНТАБЕЛЬНОСТЬ школы. Мы своего директора убрали. Нашлось много людей, готовых подтвердить ее действия.

Чуть позже я в полном недоумении узнал, что она баллотируется в депутаты от Партии Регионов. Напомню, что у власти был Ющенко. Партия Регионов находилась в оппозиции и обещала избирателям русский язык. В моем понимании именно Партия Регионов и должна была нам помочь. И ходили мы в главный офис и говорили с разными людьми и слышали обещания помочь. А в реале помогла нам партия Родина и канал АТВ.

Молодые, талантливые , задорные одесские дети.

Некоторые из них сейчас так же молодо и задиристо несут пургу на хунтовских каналах. И я их почти не обвиняю. Жрать-то хочется всем.

Помню, сколько бился я с мамашами, вдруг в пятом или шестом классе решившим перевести ребенка из русского класса в украинский. Мотивировалось это тем, что сдавать тесты придется на украинском.

И практически каждая через несколько лет сказала мне: - Ну и что ? Он теперь ни одного языка толком не знает, и по другим предметам сильно ухудшилось,, потому что сложно было воспринимать. Но разве мог я противостоять машине государственной пропаганды, убеждавшей граждан в том, что приемлем для них только украинский язык, и что только знание украинского языка является основной составляющей успешной карьеры, и, главное – ты жывеш на укра!н! розмовляй укпа!нською.

Меня нельзя было в этом убедить,и чем больше и насильственнее пихали нам украинский, тем сильнее мы сопротивлялись.

Но свидомитство подобно содомитству. Сначала тебя запугивают, потом пытаются приласкать, потом насилуют. И, глядя, что насилуют всех, ты начинаешь думать, что это не страшно, и не стыдно, потому что насилуют всех. И иногда даже получаешь удовольствие.

Мне стало страшно, после того, как я озаботился некоторыми цифрами школьной программы. За мои выкладки, озвученные диктором одесского канала, полетела голова главного редактора канала.

Правда состояла в том, что в русскоязычной школе русский язык детям читали 2 раза в неделю, а украинский – 3. Дети учили украинскую литературу 3 раза в неделю, а русскую получали из учебника мировой. Куда помимо русской входила вся мировая литература.

Русисты бросали профильную работу и переучивались на украинистов, поскольку профильной работы не было.

Почти полгода мы сражались с приезжей учительницей истории, которая упорно читала детям историю Украины на украинском языке.

И предвидя негодование свидомитов, сразу говорю вам о том, что в школе учились и турки, и китайцы, и армяне, и таджики, родители которых работали в Одессе, и которые и русский-то знали плохо. А школа была с русским языком обучения и все предметы в ней должны были читаться на русском языке. Кроме, естественно, шести часов украинского языка и литературы.

До меня все не доходило, отчего эту клятую западенку никак не уберут из школы, несмотря на многочисленные коллективные письма и жалобы в районо.

Пока я не встретил директора другой школы, с которой когда-то учился. И она мне по секрету рассказала, что у них два начальных класса ведут две уроженки Тернопольщины, недавние выпускницы, которым здесь, в городе, даже купили квартиры.

И у этих девушек детки в школе изначально говорили только на украинском и через день одевали вышыванки и виночкы и пели украинськи писни и проводили мероприятия по пропаганде украинской культуры и начинали день с пения украинского гимна. И учитывая, что прошло шесть лет, то детки эти сейчас в шестом классе. А учитывая, что завоз западенцев был массовый, то и растут у нас сейчас свидомито-содомиты практически во всех школах, обозванных ныне новомодными словами типа гимназия, колледж и лицей.

Кстати, в этом году Ришельевский лицей, в котором преподавал Д.И. Менделеев, отличился как раз тем, что практически все учителя и некоторые классы явились на линейку в пресловутых вышыванках.

И если сопоставить это с тем, что униатская церковь вновь вступила в яростную борьбу с православной, что-то наводит меня на мысль о том, что наши дети явились ЖЕРТВАМИ МАССОВОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ АТАКИ, ПРОПЛАЧЕННОЙ И ОРГАНИЗОВАННОЙ ЗАРАНЕЕ, в лучших традициях католического предательства и с методами Ордена Иезуитов.

Как тут не вспомнить насильственную украинизацию 20-х годов, когда русскую профессуру , приехавшую строить на Украине тяжелую и металлургическую промышленность, обучали прыщавые западенские украинисты-первокурсники.

Людей, приехавших СТРОИТЬ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ обучали УКРАИНСКОМУ ЯЗЫКУ первокурсники, воровавшие драгоценное время у людей, приехавших помочь построить промышленность. СЕГОДНЯШНИЕ ПЕРЕДЕЛКИ УКРАИНСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА, СОЗДАННОГО НА ОСНОВЕ ПОЛТАВСКОГО ДИАЛЕКТА, НА ЗАПАДЕНСКО-ПОЛЬСКИЙ СУРЖИК, очень смахивают на те же времена, когда так называемые украинисты обзывали галоши мокроступами, Александра Пушкина превращали в Сашка Гарматного, А Эмиля Золя в Омелько Попила.

А проводимые в Харькове вместо уроков русского языка уроки по очистке украинского языка от русизмом, еще более настойчиво напоминают мне те вонючие времена.

Когда-то меня это жутко смешило. Теперь я понимаю, что это совсем не смешно.

Теперь, когда орды фашистов наводят на меня жуткое ощущение того, что я попал в машину времени и вернулся в кошмарное прошлое.

И что рассмешившие меня в Затоке западенцы, с которыми дружно ругались все соседи из-за того, что они вставали в шесть утра и пели гимн Украины, должны были меня не смешить, а приводить в ужас еще тогда, в 2010 году.

Сейчас очень легко писать нам слова упрека. Оглянитесь вокруг себя. Если вы сидите в соцсетях, разве не случалось вам наталкиваться на нацистов, махровых националистов, скинов, проукраинских патриотов, либерастов? И что, вы, вот так, как советуете мне сейчас, брали ружье и бежали с ними сражаться?

Почему же тогда, чем тревожнее у вас проявления нацизма, тем больше я слышу от вас высокомерное заявления –С нами такого не будет? Или : Мы задушим это в зародыше! Прелестные мои, мы тоже так думали. Мы тоже так считали. Мы отвечали с тем же высокомерием. Я был в свое время успешным, одаренным, перспективным студентов. И, в силу того, что все давалось мне слету, высокомерным и проблемным. И все это вылезло боком, когда решался вопрос об аспирантуре. И , как это обычно бывает, никто не пропустил человека с моим характером и без малейших связей. И если в школе меня

знала каждая собака, то в универе я улаживал дела детей через знакомых, чтоб не светиться. Чтоб ребенок не отловил за грехи отца. Тем более, что декан был прежний.

Поэтому и не в влезал к болгаристам, которых в школе учили на русском и болгарском, а здесь – на болгарском и украинском. Не влезал, когда националисты устроили провокацию на открытии Центра Российской культуры, потому что не присутствовал там. Не возмущался, когда профессора-украинисты открыто терроризировали студентов-русистов. Но, клянусь вам, везде, где мог, я отстаивал свои права на родной язык. Права свои и своих детей.

Но я ничего не мог поделать с тем, что к нам упорно привозили в Универ западенских преподавателей, читавших и болгаристам и русистам свои предметы на польско-украинском суржике, и с тем, что в деканате требовали непременный украинский язык, снисходя лишь к высокомерным русистам, на которых где сядешь, там и слезешь, и пока одесские профессора по 20 лет жили со студентами в общагах, западенским писюхам давали квартиры. И, поверьте мне, что денег они драли с нас, как с сидоровых коз. Потому, что без денег экзамен не принимался. И потому, что думали они шо в Одэси уси багати.

И попробуйте скажите мне, что это не государственная пропагандистская машина работала против нас с подачи иезуитско-католических руководителей, а просто мы ничего не делали и не хотели делать.

Я вместе со всеми ликовал, когда Одесса приняла статус регионального для русского языка.

И еще до конца мая глаза привычно читали на биллбордах изречения великих русских писателей о великом русском языке.

Не далее, как вчера, две милые интеллигентные дамы, недавно переехавшие из Севастополя, наивно распахнув глаза, в ужасе вопрошали меня о том, как ТАКОЕ ВОЗМОЖНО. А ведь я ничего не рассказывал им особенного. Всего лишь о беспределе и дерибане, да рейдерских захватах, да непосильных поборах.

И ничего они не знали толком ни о 2 мая, ни о войне на Донбассе.

Все, что их ужасало – это то, что Севастополь, в котором они жили, стал Россией. И говорили они при этом на прекрасном русском языке. И когда я смотрел на них, у меня в голове не укладывалось слышанное. У меня много друзей в Крыму. Я не слышал от них ничего подобного. Но свидомитство, оказывается, даже в Севастополе находило жертв для растления. И никакой севастопольский иммунитет не спасал.

Что уж тогда говорить о гимназиях, в которых детей записывали с первого класса в загоны(отряды) имени гетьманов, и в вестибюле стояло по четыре украинских флага, которыми дети манипулировали на групповых и одиночных снимках.

Мы безумно гордились флагом СССР. Но никогда не выставляли его на школьных снимках. Мы и так ГОРДИЛИСЬ И ПРЕКЛОНЯЛИСЬ. Это была святыня, ее нельзя было таскать всуе.

Та же директорша школы рассказала мне, что в школьном Музее боевой славы приказали заклеить все георгиевские ленточки, нарисованные на стендах, а советские ордена убрать из экспозиции.

В июне, когда я ходил на работу мимо огромной спортивной площадки, иногда, когда было время, останавливался и с наслаждением смотрел, как дети из Грековки расписывали площадку по периметру. Рисовали они одесские пейзажи и Аллею Славы, и мемориал обороны Одессы, и знаменитого матроса с гранатой в руке и Золотую Звезду Героя и Орден Ленина, завоеванный жителями нашего города в 1941 году.

Все было очень профессионально, в бело-золотисто-бежевом тоне. И Потемкинская лестница, и Карантинная стена…И Золотая Звезда.

До тех пор, пока утром очередного дня я не увидел, что детей уже нет, а мордатые тетки малюют поверх кремовой красоты аляповатые картинки з украинськых казок. В передниках и вышыванках, лисички и зайчики, непременные хатки и калина. И остохреневшие подсолнухи и опять вышыванки, но уже в виде узоров.

А пропойного вида дядьки красят фронтон школы в желто-синие полосы.

Свидомитство сожрало и это.

И пока я писал статью, незнакомая девочка написала мне: Этот шабаш скоро закончится. Нас, разумных, большинство!

И, глядя с сигаретой в руке на грустную одесскую осень, в которой даже природа не хочет желтеть, и листья обносит ветром еще зеленые, я отчего-то поверил ей.

Потому что увидел, что нас действительно большинство.

Потому что поверил, что у нас здравый рассудок и здоровая психика.

Потому, что надеюсь, что увижу свой город НОРМАЛЬНЫМ.

Потому что ЗНАЮ, что за это сражаются. Потому что Одесса не должна быть грустной. Иначе это уже не Одесса.

Виктор Гром