Заткнуть рот?

Это очень легко сделать. Страх государства у нас генетический. Рычаги все в руках. На амбразуру никто не полезет. А кто полезет – отключим. А кто понастырнее – посадим. Уволим, разгоним...

В общем, только захоти – и через неделю будут шептаться по кухням. Раз плюнуть.

Что их удерживало раньше? В какой-то мере, наверное, опасения потерять лицо перед Западом. А в какой-то – это мне так хочется думать, я совсем в этом не уверен – здравый смысл.

Ведь пример-то исторический перед глазами: запретить говорить не значит запретить думать. Думать всё равно будут. И в думах этих будет крепнуть неприятие: у одних – ненависть, у других, что еще хуже, много хуже – презрение к режиму.

Это ведь только кажется, что если на кухнях, то это не страшно. Это ведь как самому забраться с головой под одеяло, чтобы только не видеть, как растет в народе к тебе отвращение. Вот коммунисты брежневской эпохи как раз так с головой под одеяло и забрались. Чтобы потом обнаружить, что народ-то давно уже с партией не един.

Иметь такой исторический пример перед глазами и наступить на те же самые грабли – это бы свидетельствовало об очень серьезных проблемах с головой.

История предупреждения "Новой" в этом отношении сверхпоказательна. То есть не сам факт предупреждения. В "Новой" публикуются разные материалы, в том числе и острые. А любой острый – это тебе и клевета, и оскорбление, и раздувание по социальному признаку. В общем – экстремизм.

В предупреждении же Роскомнадзора интересен не сам факт предупреждения, а его причина, информационный, так сказать, повод – статья Латыниной. И интересна здесь не столько творческая личность автора, сколько характер текста, который побудил Роскомнадзор выступить на защиту общества от распаясавшихся СМИ.

Как вы понимаете, этот текст не содержал ни зоологически-антисемитских эскапад, ни огульных обвинений бывшего братского славянского народа в несовершенных преступлениях, ни призывов изгонять представителей других бывших братских, хотя и не славянских, но еще недавно тоже вполне любимых народов.

Нет, текст был, в общем-то, на совершенно отвлеченную тему – тему о русской культуре и характере ее связей с другими культурами. Ничего политического (в сколько-нибудь общепринятом значении слова) в тексте не было.

Просто один из многих текстов на тему "Европа или не-Европа?". Сколько таких текстов было написано за последние 250 лет!

Культурные и историософские воззрения автора видятся мне несколько поверхностными. (Что вполне извинительно – тема сверхсложная и обросшая самыми разными мифами, как подводный камень в Коктебеле – мидиями.) Но экстремизм? Ненависть? Оскорбления?

Да, ничего этого там и близко нет. Да, и не такой автор Латынина с ее-то опытом, чтобы что-то подобное допустить. Я уж не говорю про редакторов "Новой", которые тоже собаку съели на отсеивании "экстремизма", "полу-экстримизма", "четверть-экстремизма" и "запаха экстремизма".

Так в чем же дело? В чем, в чем? Понятно – в чем. Дело в том, чтобы опустить планку дозволенного еще ниже. Парламент не место для дискуссий. СМИ не место для дискуссий. Личность президента – не тема для дискуссий. Политический процесс не тема для дискуссий. Капиталы властьпридержащих не тема для дискуссий. Теперь уже не тема для дискуссий и история. И культурология. И литература...

Всё это уже было. И "Россия – родина слонов". И "клевета на социалистический строй и советский народ". И "подрыв"...

Когда-то, еще на самой заре советской власти Ленин, бывший далеко не бесталанным полемистом, почувствовал идейную слабину марксизма (уж не знаю, насколько он ее осознал) и запретил общественную дискуссию, споры с марксизмом. Россия марксизм, дескать, выстрадала, так что будем эти страдания уважать с тем, чтобы больше не страдать.

Это стало тем заветом Ленина, которому коммунисты были верны все 70 лет своей власти: развитие общественной мысли не то, что замерло абсолютно, но шло в очень корявых формах: трудно цветку расти через асфальт. Расплачиваемся за этот запрет мы и сегодня – расплачиваемся инфантилизмом общественной мысли, необходимостью открывать давно открытое другими и неспособностью предложить этим самым другим что-то свое, кроме совсем уже детского лепета.

Боюсь, что сегодня, запрещая разговоры про фашизм и фашистов (в этом отношении, к слову, коммунистические идеологи были куда терпимее), разговоры про русскую историю, характер русской культуры, русской этнологии и русской этнопсихологии, требуя восторженных эпитетов и запрещая невосторженные, утверждая единомыслие там, где оно не может быть утверждено административно, власть готовит нам будущее, которое много печальнее приготовленного коммунистами.