Почему рухнул коммунизм

На модерации Отложенный

 

Почему рухнул коммунизм

16 октября 2014,Иван Мартов

Плакат с изображением Иосифа Сталина и Мао Дзедуна. Источник: Библиотека Конгресса США 

 

Плакат с изображением Иосифа Сталина и Мао Дзедуна. Источник: Библиотека Конгресса США 

 

Профессор Георгий Дерлугьян о роли войн в становлении империй, образовании и разрушении СССР и об отличии китайского коммунизма от русского

9 октября в РАНХиГС состоялась открытая лекция социолога, профессора Нью-Йоркского университета Георгия Дерлугьяна на тему «Чем коммунизм был». «Русская планета» записала основные тезисы его выступления.

Коммунизм, капитализм и историческая социология

Скоро в издательстве Института Гайдара выйдет книга под названием «Есть ли будущее у капитализма?», в которую вошли тексты пяти авторов — это Иммануил Валлерстайн, Рэндал Коллинз, Майкл Манн, Крейг Калхун и я, собравший их всех под одной обложкой. Манн и Калхун считают, что капитализм адаптабелен,. Глава, написанная Валлерстайном, называется «Что, если капитализм станет невыгоден самим капиталистам?» Наконец, больше всех меня удивил Рэндал Коллинз (плоть от плоти американского истеблишмента, сын посла США в СССР в конце 1940-х годов), который пишет, что если капитализм просуществует еще 30 лет с данного момента, то нам будет чему сильно удивиться. Он считает, что компьютерные технологии, на которые сегодня возлагается столько надежд, запустили маховик, во времена Карла Маркса называвшийся замещением человеческого труда машинным.

Главное предсказание Маркса заключалось в том, что возникнет очень богатая олигархия и огромная масса вытесненного из производства пролетариата и крестьянства, за которых будут выполнять работу машины. Этого не произошло в XX веке, потому что возник средний класс, но сейчас машина, замещающая людей, начала работать с нарастающими оборотами. Коллинз рассматривает пять разных путей спасения капитализма, причем каждый из них не вполне достаточен. Меня это взволновало, поскольку и Коллинз, и Валлерстайн предсказали распад Советского Союза еще в конце 1960–1970-х годов, тогда это казалось чем-то смешным. Собственно, Рейган тоже говорил, что коммунизм исчезнет, но у него были моральные аргументы — он должен исчезнуть, потому что порочен. Но для ученого здесь встает вопрос: если дело в нравственности, то почему тогда коммунизм исчез не в 1919-м, 1921-м или 1941-м, а в относительно мирном 1991 (или, как считают некоторые, в 1989-м) году?

Миниатюра Художника Муин Мусаввир, изображающая битву между Шахом Исмаилом и Шейбани ханом при Мерве, около 1688 года

Миниатюра Художника Муин Мусаввир, изображающая битву между

Шахом Исмаилом и Шейбани ханом приМерве, около 1688 года


Второй вопрос заключается в том, что мы как клише повторяем фразу о крушении коммунизма, но ведь Китайская народная республика сегодня является главной надеждой капиталистических рынков, оставаясь при этом под руководством коммунистической партии. Я вчера рассказывал студентам другую историю, мне казалось, что это будет интереснее, потому что про Китай все слышали, в отличие от Народной республики Мозамбик, которая под руководством бывших коммунистов является сегодня одной из самых успешных капиталистически ориентированных стран Африки. Почему так получилось?

Что такое хорошая теория? Теория должна одними и теми же средствами объяснять разные результаты. Почему в 1989 году Советский Союз распался, Югославия потерпела чудовищный крах в этнических конфликтах, и в том же самом году Китайская народная республика активно перестраивается на капиталистический лад? Во Вьетнаме несколько иная датировка, но там события происходят еще быстрее, чем в Китае. В 1989 году коммунизм как идеологическое движение вымер, в смысле вымирания видов, но это не значит, что он вымер полностью. Сегодня геологи и палеонтологи утверждают, что не все динозавры вымерли, одна из их ветвей превратилась в птиц, поэтому каждый раз, когда мы едим курицу, на самом деле мы едим «динозаврятину» То же самое относится и к эволюции коммунизма. Нельзя, например, объяснять происходящее в Китае древностью его культуры, потому что это не объяснение. Мне все время приходится рассказывать, чем отличается социология, которой занимаюсь я, от отечественной. В России социология занимается в основном сбором данных до выборов и после них, а то, чем занимаются Валлерстайн, Коллинз, Манн, Калхун и я, — это попытка найти ответ на вопрос «почему?». Для экономистов важно «сколько?», для историков «когда?», а для нас вопрос «почему?»

Возникновение капиталистической миросистемы

Я оцениваю Советский Союз с точки зрения государства, я не говорю о России, российской цивилизации, поскольку я не очень хорошо представляю себе, что это такое. Это не термин — это лозунг, это поэтические слова, а я пытаюсь понять, как все было устроено, как возникло и почему могло продолжаться почти семь десятилетий и почему распалось разными способами и с разными результатами, причем в тот момент, когда никто уже не ожидал, что оно распадется. Мое объяснение неизбежно должно быть связано с длительным историческим периодом, потому что объект исследования окутан клубами идеологической полемики, и лучше сразу задаться вопросом, откуда берется и коммунизм, и капитализм.

 

Если бы журналисты могли опросить глобальных экспертов в районе 1500 или 1550 года, через 50 или 100 лет после падения Константинополя, об основных трендах их мира, то эти эксперты скорее всего говорили бы по-китайски, по-персидски или по-арабски, и они бы сказали, что главный тренд — это вовсе не возникновение капитализма, а создание крупных пороховых империй, потому что они приобрели наконец пороховое оружие.

Первым был Китай, мирное возрождение после монгольского нашествия — порох, пушки, бумагу, компас и много чего еще изобрели китайцы. Но почему тогда они не завоевали весь мир? Почему европейцы воспользовались китайскими изобретениями? На это есть очень простой ответ: потому что китайская цивилизация — очень мудрая и древняя, ответ совершенно неверный, как и все ответы, основанные на такого рода допущениях. Тогда почему она мудрая, что сделало ее мудрой, с каких пор она мудрая? Как великое исследование Норберта Элиаса о том, с каких пор немцы стали пунктуальными — ведь германцы, которых описывает Тацит, явно не пунктуальны, да и средневековые тоже. Таким же вопросом можно задаться по поводу Китая. У Джареда Даймонда есть работа с хорошим названием: «Как Китай стал большим и китайским» — почему такая огромная страна состоит из китайцев, ведь археологически хорошо известно, что предки подавляющего большинства людей не были китайцами. Дело в том, что Китай первым создал пороховую империю, то есть новую армию, и тыл, который эту армию обеспечивает, то есть финансы. У них было два министерства: министерство ведения войны и министерство подготовки к войне, то есть сбора налогов.

Почти в то же время возникает Османская империя — и посмотрите, как называется их армия: янычары, буквально «новая пехота», рядом Иранское государство — 900 лет ведь не было Ирана, он был раздроблен, входил в другие политические образования, и вот ровно в 1500 году шиитская секта под руководством харизматичного Исмаила Сефеви создает новую династию, опять же при помощи пушек и налоговой системы.

У всех этих империй есть еще третья важная организация — что-то вроде того, что в Европе называлось инквизицией, то есть структура для подавления ересей и преодоления раскола в обществе. Помимо уже упомянутых, стоит назвать также империю Великих Моголов в Индии — сами себя они считали монголами, хотя на самом деле были узбеками, потомками Тамерлана. В Европе в то время возникает не капитализм, а новая империя — империя испанских Габсбургов, которая пытается восстановить Римскую империю. Это католическая, вооруженная пушками империя с теми же повадками, что и Китайская, Османская и прочие: где она добивается преобладания, там и остается.

Главная задача этих империй заключалась в стабилизации, ведь Средние века, с их ужасами, распрями, иностранными нашествиями, наконец закончились. Идеал мира и покоя под рукой императора был реализован в это время на просторах Евразии. Никакого места капитализму там не оставалось. Можно, конечно, сказать, что в то же время начинается протестантская реформация и ее роль в данном процессе очень долго преувеличивалась. Макс Вебер был искренне верующим человеком, он игнорировал совершенно очевидный факт: как быть с венецианскими и флорентийскими купцами, которые никакого отношения к протестантизму не имели? С другой стороны, вполне очевидный факт — что собой представляла протестантская община Женевы во времена Жана Кальвина, чем она, собственно, отличалась от инквизиции, что творили голландцы в первые десятилетия своей власти? Сказать, что протестанты были чем-то лучше или хуже инквизиции, нельзя, но между ними была распря.

Наши воображаемые эксперты из XVI века сказали бы, что всем уже более-менее удалось, а в Европе все еще остаются пережитки, испанская монархия ведет борьбу за наведение порядка в Европе, а там сопротивляются те, кто, если бы была подавлена Голландия, были бы известны в истории как морские пираты и еретики северо-германских земель. Мы знаем, что этого не произошло, но не произошло и победы протестантизма. Самое главное, что случилось в то время в Европе — патовая ситуация, когда ни те, ни другие не смогли победить, причем заняло у них это почти 150 лет, потери были чудовищные, и возникновение толерантности и сдержек и противовесов в политической системе приходится на XVII век.

Объяснить это возникновением буржуазии или нового прогрессивного мышления невозможно, потому что они появятся примерно лет через сто. Нужно смотреть конкретно, кто это делал. С обеих сторон были очень циничные политики — Ришелье, лорд Боллингброк, разные протестантские деятели. Они договорились, что каждая из сторон будет ограничивать своих собственных радикалов, потому что жить-то как-то нужно, а за это время вымерло, например, 40% населения Германии. Где-то после второй половины XVII века как будто перекрыли вентиль, и после этого Европа совместила свою военную силу, разных бандитов и наемников, погрузила на корабли и отправила захватывать колонии. Европейцы эффективно использовали свои ресурсы, и в результате возникла современная капиталистическая миросистема, потому что войны научили планировать войну — те, кто ее не планировал, просто исчезли, произошла консолидация основных геополитических игроков. В этом контексте возникает российское государство, у которого были другие возможности в эволюции. Почему вообще русских так много? Потому что была отвоевана огромная аграрная территория при помощи огнестрельного оружия, была эффективно отвоевана степь, людям стало проще выживать, появилась возможность содержать большую армию, это достаточно известная демографическая история.

Россия и Япония — периферийные империи

Однако я хочу подвести вас к следующему моменту: 1900 год. Испания уже не великая держава, как и Турция, и Иран, Китай разваливается, Индия превращается в колонию. В мире господствует небольшое число западно-европейских держав, которые в начале периода Нового времени были весьма незначительны, но превратились в мировые империи, и среди великих неевропейских держав осталось всего две: Россия и Япония. Казалось бы, с культурной точки зрения у них нет ничего общего, но и та, и другая по-прежнему участвуют в гонке. Что же их объединяет? Во-первых, оба государства полупериферийные: Япония — вторичное государство по отношению к Китаю, а Россия — все-таки третий Рим, а не второй, в плане военного устройства она во многом ориентировалась на другие страны. Оба государства пережили очень болезненные, но не фатальные поражения — я имею в виду Смуту, а также визит эскадры Мэтью Перри в 1850-х годах в Японию, вынудивший японцев отказаться от изоляционизма. Японцы поняли, что у иностранцев следует учиться военному делу, надо его перенимать.

Японская гравюра неизвестного автора с изображением Мэтью Перри (в центре), 1854 год

Японская гравюра неизвестного автора с изображением Мэтью Перри (в центре),1854 год


Были турецкие султаны и министры, которые пытались себя вести, как Петр I, однако у них не получалось во многом по внутренним причинам — они традиционно воевали без огнестрельного оружия, как воины ислама. Поэтому получились только петровские реформы в России и реставрация Мэйдзи в Японии. Все это хорошо известно, но задача исторической социологии — соединить точки на карте, чтобы получилась несколько другая картинка. Россия в конце XIX — начале XX века, безусловно, не была передовой державой, но она и не была совершенно отсталой — строились предприятия, железные дороги. И Япония, и Россия находятся в довольно неудобном положении, однако активно борются и продолжают расширять свои границы.

Огромная проблема и для России, и для Японии всегда заключалась в том, чтобы собрать в один кулак элиты. Первая российская модернизация — это, условно говоря, XVI век. Что, собственно, выкорчевывалось при помощи опричнины? Старая неэффективная военная система. Казни стрельцов при Петре — это то же самое, что уничтожение военной системы предшествующей эпохи.

После всего сказанного должно быть понятно, что именно делали большевики. То, что они в 1917 году захватили власть, неудивительно. И парижские коммунары захватывали власть, была Баварская советская республика, Венгерская, но продержались они недолго. Удивительно то, что спустя несколько лет большевики по-прежнему находились у власти.

Важные события происходят в 1919 году. Почему белогвардейцы не смогли победить? Сегодня это часто воспринимается как трагедия России, но при этом мало кто задается вопросом о том, каковы были ошибки Деникина или Врангеля.

Большевики добились успеха, применив основные достижения власти начала ХХ века, выработанные в ходе колониальных войн XIX века. Например, концлагерь и форма цвета хаки, впервые примененные в англо-бурской войне; огромное количество новых техник управления, пропаганды, экономического планирования, которые были задействованы в ходе Первой мировой войны; продразверстка впервые была введена австро-венгерским командованием. Первая мировая война привела к тому, что были военизированы быт страны, управление и экономика, но также война дала почти все техники управления современным обществом — то, что мы впоследствии назовем тоталитарным режимом. Тоталитарные практики появились до большевиков, они применялись в той или иной мере почти всеми государствами XX века. Как сказал Эрик Хобсбаум, XX век заставил все правительства править.

Большевики победили в значительной степени потому, что сделали то, чего ни у кого в то время не было — они придумали республики. Первой республикой стала башкирская, поскольку башкиры находились между войсками красных и белых, и нужно им было что-то предложить политически, чтобы они перешли на их сторону. Ленин был фантастическим оппортунистом в политике именно потому, что он фанатично верил в конечную цель, которая оправдывает средства. Хотят они республику — получат республику. Точно так же Горская республика была предложена чеченам и ингушам, ударившим в тыл Деникину в тот момент, когда белые были уже где-то около Тулы. Это была политика союзов, гражданская война велась почти на 20 фронтов, и большевики замечательно заключали союзы. Это создало тот институциональный аппарат, который потом держал 70 лет Советский Союз и в результате его же обвалил.

 

Советский и китайский коммунизм

Все страны, которые выжили в Первой мировой войне, должны были массово производить оружие и образованных людей, способных делать и использовать это оружие, — танки, самолеты, вскоре ракеты. Советский Союз фантастически успешно и жестоко справился с этой задачей. Возможно, если бы в Японии пришли к власти коммунисты, она тоже стала бы коммунистическим государством, но вся эмпирика показывает, что ни в одной другой стране левое движение не смогло защититься — вспомним слова Ленина о том, что революция ничего не стоит, если не умеет защищаться. Отсюда мы почти неизбежно получаем Сталина. Много говорят о разных альтернативах, но сложно себе представить, как можно было бы в крестьянской стране, не имеющей внешних инвестиций, провести индустриализацию по-другому, и это настоящая трагедия.

Важно понять, что после Второй мировой войны Советский Союз все еще оставался социалистическим. Сталин начиная с конца 30-х годов проводил вполне имперскую политику, но после Второй мировой социалистическая идеология возрождается и происходит демократизация. Кто остановил репрессии? Та же самая элита. Как я уже говорил, и у России, и у Японии есть очень важная традиция угнетения элит — традиция опричнины, традиция петровского и сталинского террора, традиция реставрации Мэйдзи. К счастью, она была прервана в 1950-е годы, равно как и вторая великая российская традиция, — раньше можно было загнать миллионы крестьян на государственные стройки или пожертвовать ими в ходе войны, но теперь их не стало.

В 50-е годы российская власть, хотела она того или нет, вынуждена была демократизироваться. На нее давила собственная элита, которая не желала участвовать в огромных войнах, когда требуются реальные усилия. Бешеный темп работы при Сталине сменился застоем, который является раем для бюрократии и в то же время приводит к снижению качества и производительности труда. Распространившееся в 70-е годы в Советском Союзе бракоделие — это великая классовая победа советских трудящихся. Если они не имели возможности политически увеличивать свое потребление за счет забастовок и организации профсоюзов, то по крайней мере могли исподтишка понижать объемы труда. Брак и пьянство — формы классовой борьбы, хотя и очень извращенные.

Куда могла деться советская номенклатура? Иммануил Валлерстайн с 1969 года предсказывал, что следующее поколение зашедшего в тупик советского руководства, скорее всего, попытается заключить союз с капиталистической элитой, прежде всего с Западной Германией и Японией. Во-первых, существует некая культурная близость — это также корпоратистские элиты, не такие частнособственнические индивидуалистические элиты, как в Соединенных Штатах или Англии. Советским начальникам всегда было проще иметь дело с руководством «Мицубиси», чем американских или британских компаний. Во-вторых, элитам Германии и Японии хочется вырваться из-под контроля, под который они попали в результате американской послевоенной оккупации, причем не военным путем, потому что они ценят мирное существование, но в то же время хотят получить доступ к ресурсам СССР. Именно этим занимались советские вожди во время разрядки и затем во время перестройки, это некая восточная политика мирного вхождения в капитализм, но они не могли в этом признаться самим себе.

Великий советский социолог, больше известный как диссидент, Андрей Амальрик, автор труда «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», говорит в этой работе, что, запретив обсуждение собственной политики, советская номенклатура лишила себя и альтернативных формулировок, и возможности подумать о собственном выборе. В результате действия советского руководства в 80-е годы были крайне спонтанными и привели к тому, к чему привели. Но почему мы получили именно это, а не то, что получил Китай?

Случившееся в Китае можно объяснить очень просто, не обращаясь к древним традициям и уникальной культуре. Китай — это неудавшееся сталинистское государство. Там коммунисты смогли собрать страну воедино, провели кампанию по ликвидации неграмотности и по вакцинации, из-за чего население стало расти огромными темпами, а затем китайское руководство попыталось провести индустриализацию, причем не за 20 лет, а за три года, «большим скачком» Мао Цзэдуна. Они погубили, по самым минимальным подсчетам, 45 миллионов крестьян, в разы больше, чем Сталин, и при этом не добились успеха, после чего были развернуты репрессии, известные как Культурная революция, которая опять же не дала результата — не удалось централизовать власть в стране.

 

Геополитические амбиции Мао напоролись с одной стороны на США, с другой стороны на СССР, и Китай к концу семидесятых уже не мог ничего сделать на международной арене, и это оказалось для него крайне полезным. Задумайтесь вот о чем: в Китае нет аналога КГБ, вообще все центральное правительство КНР по сей день меньше, чем департамент сельского хозяйства США. Нам кажется, что в Китае все должно быть огромным, но там очень маленькое правительство — не потому, что он экономный, но потому, что он недоразвит. В 1989 году, когда под воздействием советского примера перестройки в Китае начинается студенческое движение, руководство китайских коммунистов, которое очень хорошо помнит две вещи — Культурную революцию и хунвейбинов, — сразу понимает, чем им это грозит: возобновлением репрессий. Но с другой стороны, как сказал один мой китайский коллега, насколько на Западе негодовали, что Дэн Сяопин мог применить оружие против демократически настроенных студентов, настолько в самом Китае было понятно, что он не может его не применить. Дэн Сяопин и две трети китайского политбюро образца 1989 года — это члены партии с партизанским стажем, люди, вступавшие в нее с реальным риском для жизни, готовые умереть за идею и убивать за нее, и для них афоризм «Винтовка рождает власть» отнюдь не был метафорой.

Джеральд Форд и Бетти Форд на встрече с Дэном Сяопином, 1975 год. Фото: Gerald Ford Library

Джеральд Форд и Бетти Форд на встрече с Дэном Сяопином,

1975 год.Фото: Gerald Ford Library


Что происходит в Китае дальше? Вспомните, что было в Советском Союзе после 1921 года, в Венгрии после 1956-го, в Чехословакии после 1968-го. Классическая двухходовка коммунистических режимов заключалась в том, чтобы, столкнувшись с левым восстанием против левого режима, первым ходом физически подавить авангард движения, а вторым — либерализовать режим, провести экономические реформы с тем, чтобы накормить остальное население. Это Венгрия при Яноше Кадаре, но это также и советский НЭП, который в свое время захлебнулся, — собирались привлекать концессии, но на фоне Великой депрессии это было невозможно. Китайские власти тоже решили накормить свое население, и Китай становится своего рода насосом между гигантским американским рынком потребления и дешевой китайской рабочей силой (большая китайская диаспора в Сингапуре и Гонконге как раз искала, где бы разместить фабрики, чтобы переправлять дешевые товары в Америку). То есть была эффективно воспроизведена стратегия диктатуры индустриального развития, которую раньше проводили антикоммунистические державы Азии, то есть Южная Корея, Тайвань, Сингапур.

Распад Советского Союза

Советский Союз споткнулся на том, что он исчерпал крестьянские ресурсы и потерял управляемость. Есть два способа управления современной экономикой, и СССР вполне доказал, что по крайней мере в течение кратких исторических периодов возможно плановое, командное ведение хозяйства, особенно когда вам нужно быстро создать большое количество массовой продукции — танков, сапог, пятиэтажных домов.

Второй способ — разумеется, рыночное управление экономикой, гораздо более гибкое, но при этом гораздо более рассредоточенное, оно не годится для условий войны. Обратите внимание, ведь США ввели карточную систему на период Второй мировой войны, ввели концлагеря, а также регулирование цен — инфляция за этот период составила всего пять процентов. Рынки в этих условиях не были ликвидированы, но очень жестко контролировались. США сумели очень быстро вернуться к рыночному хозяйству, чего СССР добиться не смог, потому что элита похоронила сперва свое руководство, а затем и саму себя — Советский Союз стал неуправляемым еще в 60-е годы.

С конца 50-х годов продолжаются дискуссии о реформах — как их провести без применения террора, ведь вам нужно либо применять террор, либо позволять банкротиться предприятиям. Ни того, ни другого мы позволить себе не можем, и в таком состоянии страна пребывала очень долго. В 1989 году крушение стран советского блока в Восточной Европе показало первым секретарям многих республик, как и членам кабинета министров, что с ними может произойти — что произошло, например, с Чаушеску.

Обратите внимание, Советский Союз раскололся совершенно четко по линиям номенклатурного подчинения. В нем было три типа номенклатуры. Во-первых, огромные министерства, унаследованные от сталинской индустриализации, которые стали потом корпорациями. Почему у нас, да и на Украине, такой олигархический капитализм, — потому что были крупные предприятия и объединения, которых в провалившем индустриализацию Китае не было.

Затем республики, позволившие сделать невероятную вещь — ни Австро-Венгрию, ни Турцию, ни одну из империй, распавшихся после Первой и Второй мировых войн, не удалось восстановить, кроме нашей, и она продержалась еще лет 70.

 

Архив КГБ, 1990 год. Фото: Николай Малышев / ТАСС

Архив КГБ, 1990 год. Фото: Николай Малышев / ТАСС


И наконец, в-третьих — КГБ и то, что я бы условно назвал идеологической и военной инквизицией, это контрольный орган. Вот как раз им приватизировать было нечего — приватизация крупного предприятия делает вас миллионером, приватизация республики делает вас президентом, приватизация органов госбезопасности делает вас бандитом. В этом и состоит главный провал 90-х годов. Вы видите, что страна быстро теряет признаки сверхдержавы и, соответственно, о чем дальше можно договариваться с западными державами? Это, кстати, тоже было предсказано Валлерстайном — летом, в июле 1991 года, за месяц до путча, он пишет в одной из статей по поводу шоковой терапии в Польше: революционеры Восточной Европы, мечтая привести свои страны к обетованным берегам Америки, достигнут ее, но не Северной Америки, а Южной.

Надеюсь, мне удалось в общих чертах показать, откуда берутся коммунистические державы, — они возникают там, где были сильные империи, потому что в других условиях они бы просто не выжили. Из них наиболее успешным был Советский Союз по степени геополитического влияния, произведенному оружию и выигранным войнам.

Китай — это удавшееся коммунистическое, но неудавшееся сталинистское государство, застрявшее в советском НЭПе 20-х годов, который оказался удивительным образом востребованным в эпоху аутсорсинга, когда начали выводить производства с Запада. Кстати, многие это восприняли как наступление постиндустриальной фазы, но на самом деле это просто переразмещение производства в странах с дешевой и контролируемой властью рабочей силой.

Советский Союз имел вполне реальный шанс влиться в «большую Европу» — вспомните разговоры Горбачева о «едином европейском доме» вокруг геополитической оси Париж-Берлин-Москва, но он не был реализован по причине трагического распада СССР из-за паники и предательства его элит, которые предпочли в краткосрочном плане бегство с ресурсами своих собственных юрисдикций, захват республик и приватизацию промышленных предприятий. Тем самым, выиграв индивидуально и краткосрочно, они потеряли коллективно и в долгосрочном плане вхождение в первый мир и откатились в значительной степени в мир третий. Но структурно возможность большой сделки с Западной Европой по-прежнему сохраняется, и я думаю, что в ближайшие 10–15 лет мы увидим подвижки в этом направлении, потому что Европе перед лицом американо-китайского экономического союза просто некуда будет деваться.