Встреча Путина с реальностью будет большой неожиданностью для него

Встреча с реальностью может стать самой большой неожиданностью для Владимира Путина за последние полгода. Окажется, что реальность не имеет ничего общего с виртуальностью, в которой сегодня живет не только большая часть российского общества, но в которую все больше погружается и сам Кремль. Ведь настоящие "политическое" и "общественное" в самой России уже пришли в движение.

Перемирие на Востоке, даже в формате перманентных боев, стало возможным в том числе из-за России. Рамочный закон об особом статусе Донбасса – промежуточная цель для РФ и промежуточная ситуация для Украины. Этот закон не устраивает никого. Но всем нужно время. Все готовятся к войне.

При этом действия Кремля, направленные на слом не только постсоветских реалий, но и в целом послевоенного мира, вне сомнения, будут иметь продолжение и в самой России. Причем, чем дольше длится российско-украинская война, "холодная" или "горячая", тем больше обессмысливается возможная победа для РФ. Хотя бы уже потому, что победа России в долгосрочной перспективе невозможна вообще.

Начнем с того, что долгосрочная перспектива не сформирована. Стратегия Кремля сегодня подменяется тактикой, что, в общем-то, для государства, претендующего на статус империи или хотя бы лидера в регионе, просто неприлично. Любое действие всегда имеет мотивацию, но у Кремля она носит ярко выраженный ситуативный характер – тремор как способ реагирования.

Последние полгода политика Путина – это подмена реального виртуальным, стратегии – тактикой, серьезного – игрой. Действительности вне виртуального, игрового пространства просто нет. В свою очередь, в игровом пространстве нет места серьезному и долгосрочному. Это то, что Меркель назвала потерей реальности. Этакая попытка противопоставить на персональном уровне Homo faber ("человеку созидающему") Homo ludens ("человека играющего").

В книге "Homo ludens" Йоган Хейзинга рассматривает игру как фактор культуры, говорит об ее универсальном значении в человеческой цивилизации. Он считает, что вытеснение игры из культуры идеями рационализма началось в XVIII и закончилось в XIX веке. Одно из центральных понятий трактата – "пуелиризм", описывающее неудачные попытки вернуть игру. Пуелиризм – это смешение игры и серьезного, когда серьезное воспринимается как игра, а игровая деятельность приобретает серьезный характер. В итоге стирается грань между серьезным и несерьезным.

Политика Кремля – это пуелиризм, суррогат игровой деятельности и пропагандистско-организованного азарта, смесь новой и старой идеологий, модернизм через архаику. В итоге происходит абсурдизация всего. Появился, к примеру, новый имперский стиль в публицистике – смесь доноса и публичной лести (хотя, по идее, это два совершенно разных жанра). Поиск врагов, то есть тех, кто за Украину, и лесть Путину одновременно как способ публицистической рефлексии на происходящее. Новатор такого стиля, безусловно, Сергей Кургинян. Следующий этап абсурдизации, судя по всему, – это появление движений "Путин с нами", "Путин наше все", по типу хунвейбинов Мао Цзэдуна. Причем это будут не технологичные "Наши", а настоящие националисты молодой фашиствующей державы. Да, собственно, в России уже объявили о намерении создать гражданские отряды по борьбе с революцией.

Такое впечатление, что политика для Путина – это исключительно пространство игры. ВВП ведет себя так, как герой игры, который, переходя с одного уровня на другой, пытается добыть себе новые жизни. И в общем, у него это даже получается – теперь судьба России напрямую связана с физиологией ВВП. Но пространство маневра сужается. Такое поведение загоняет Россию в тупик.

Во-первых, произошло обнуление каких-либо проектов на постсоветском пространстве. Стало понятно, что никакие правила не действуют, а любые реалии могут быть про- и переинтерпретированы как угодно. А раз так – значит, нет никаких устойчивых условий для интеграционных объединений.

Во-вторых, началась потеря доверия даже со стороны союзников. В итоге, позиции, где Путин, возможно, хотел бы выглядеть серьезно, кажутся несерьезными. То есть, теряется денотативное исходное значение любого поступка и события. Классический пример – заявление ВВП о том, что до Нурсултана Назарбаева у Казахстана не было государственности.

Очевидно, этот посыл мыслился как комплимент (дескать, не было революций, бессменный президент, стабильность и т.д., то есть легитимация государства носит личностный характер), а получилось наоборот – Назарбаев обиделся. Ну а дальше изначальное намерение развивается по-другому сценарию: дружелюбное намерение оборачивается агрессивным воплощением – Россия заявляет, что в сентябре на Алтае, почти на границе с Казахстаном, состоятся масштабные учения российских вооруженных сил.

В-третьих, происходит сужение действительности вне игрового пространства. Такое впечатление, что действительности вне виртуального пространства для Кремля не существует. Не так страшна пропаганда (хотя она принесла не меньше зла гражданам РФ, чем украинскому Востоку), как то, что, кроме пропаганды, больше ничего и нет. Ни политики, ни экономики. А это значит, что на каком-то этапе процесс начнет жить своей самостоятельной жизнью. Как оказалось, у России нет взрослого объяснения распавшейся G-8 – и Лавров заявляет, что "РФ не исключали из членов "Большой восьмерки", просто зарубежные партнеры прогуляли саммит в Сочи". Интересно, он будет такими же аргументами и лексикой оперировать, когда в следующем году в России не состоится саммит БРИКС? В то же время, на полном серьезе в СМИ обсуждается новость о том, что Путин придумал нового персонажа для программы "Спокойной ночи, малыши!"

В-четвертых, может сработать принцип бумеранга. Кремль пока не чувствует никаких угроз размывания российско-украинской границы. Хотя Ростов уже инфицирован людьми с оружием. Грязь, перемешанная с кровью и ненавистью, вернется обратно в саму Россию. Даже Кадыров как безнадежно банальный человек (в политическом смысле слова), наверное, это понимает. Кроме того, если Путин считает уместным шутить по поводу возможного захвата Киева, то с ним могут на каком-то этапе так же начать шутить. И "вежливые человечки" с оружием в руках могут появиться где-нибудь в России.

В-пятых, изоляционизм вместе с не решаемыми внутренними проблемами – это тупик. Ближайшее окружение Путина, конечно же, храбрится, но падение режима, как показывает история России, всегда начинается с развала системы изнутри. Особенно если учесть, что в качестве разрешения системных проблем сделана ставка на их консервацию и отвлекающий маневр в виде "внешнего врага". Россия спекулирует на советском прошлом денационализированной идеологической империи, но, как бы это странно ни звучало, стоит перед необходимостью построения цивилизованного варианта национализма как основы обретения идентичности государства. Россия говорит о "Русской весне", хотя для РФ в силу масштабности и многонациональности государства эта проблема чрезвычайно важна. И вместо того, чтобы ее решать, Кремль постоянно пытается найти суррогат цивилизованному варианту национализма. После Болотной 2011-го произошло явно выраженное обострение православной пропаганды, которое привело к обратному эффекту. Церковь как институт смотрит в прошлое, не в будущее, она в принципе ничего не хочет менять – а в этом случае диалог с мусульманами и другими конфессиями выстроить не получится. Теперь Кремль перенаправил внутрироссийский запрос на цивилизованный формат национализма вовне, сфокусировав внимание на Украине как враге. Тем самым запрос на удовлетворение националистических запросов внутри РФ находит свое выражение во внешней агрессии российского национализма. И это тоже дорога в никуда.

В этом смысле судьба Украины, несмотря на слабость ее как государства, более понятна, чем судьба РФ, – даже при самом худшем варианте развития ситуации. Предположим, Россия продолжит разрушать Украину, вплоть до масштабного военного вторжения и захвата не только Донецкой и Луганской, но и Херсонской областей. Ресурса мобилизации на войну с Украиной на уровне общества у России все равно нет. В Украине же Путин будет восприниматься как оккупант даже своими сторонниками, начнется длительная партизанская война, поднимется вопрос о возврате не только областей, но и Крыма.

Формула украинского патриотизма предельно понятна: "Слава Украине! – Героям слава!"

Российской формулы нет: "Слава России! – Крымнаш? – Путин нашевсе?"

И вот поэтому следующий после Путина президент России, какой бы ни была политическая система и границы самой РФ, непременно скажет, что политика ВВП по отношению к Украине была ошибочной.