Трудные времена. ГЛАВА вторая. (Что тебе на роду написано)

Молодой паре Лемешевых предстояло много хлопот, и прежде всего, определиться с местом жительства.

Оказалось, не все так просто в отношениях Ильи с матерью, Варварой Федоровной, которая, как известно, обожала своего Илюшеньку, и готовила ему в жены завидную невесту. Конечно, сын будет благодарен – Лизонька Потапова - сплошное очарование...

Илья был всегда почтителен, прислушивался к матери, и ей в голову не могло прийти, что однажды он заявит: Женюсь. Люблю Марию. Еду в Одессу.

Бог мой, кто такая Мария? Профессорская дочка? И все?

Променять Лизаньку Потапову на эту? Медицинскую крысу?

Маман была в шоке. Какое приданое может быть у этой недоучки - докторши? Каких она кровей? В этом одесском гадюшнике, как известно, давно смешались русская кровь с иудейской, армянской, французской, греческой и так далее, перечень длинный. И русский дворянин Лемешев женится на какой-то полукровке? О Боже!

- Илья! Я в 26 лет осталась вдовой. И больше замуж не вышла, ибо не было достойного моей фамилии человека. Я посвятила всю жизнь вам, моим сыновьям. Я не посещала церкви, но моя добродетель неоспорима и не требует доказательств, - она стояла посреди гостиной, как натянутая струна. – Я вправе требовать от тебя понимания и послушания. Мои сыновья – плоть и кровь, вам уготовлено большое будущее. Я, как известно сохранила и приумножила состояние, оставленное вашим отцом. Не промотала его, не разорила вас, а сделала богатыми людьми. И что же в ответ? Я надеюсь, ты выкинешь из головы бред, который мог возникнуть в воспаленном мозгу? У тебя есть мать, которая лучше тебя знает, с какой женщиной ты обретешь счастье!

Илья молчал, не прерывая мать. Эти слова он уже слышал несколько лет назад, когда Евсей, старший сын, объявил матери об обручении с будущей женой. Тогда мать была недовольна тем, что не смогла проявить инициативу в выборе невесты. Евсик это сделал сам, женившись достаточно рано.

Теперь речь матери была повторена. Илья мысленно называл эти монологи «тщеславие добродетели». Тяжелое заболевание деспотических матерей...

- Мама, я приехал на один день. За вашим благословением. Если вы мне его не даете, то поступаете опрометчиво. Я рассказал вам о моей невесте все, скрывать мне нечего. Она спасла мне жизнь. Я полюбил ее. Почти год ухаживал за Марией, надеясь на взаимность. Сейчас ее отец при смерти. Он благословил нас. Я не дам ей сиротствовать. Я желаю жить с ней рядом, и сделать ее счастливой. Надеясь на вашу любовь ко мне, ожидал от вас понимания и милосердия к девушке. Будьте великодушны, маман, смените гнев на милость.

- А Лизонька?! Как мне теперь ей в глаза смотреть? И кто меня убедит в том, что она не лучшая для тебя партия?- сверкала глазами Варвара Федоровна, - Конюшни, дома в Орле, ткацкая фабрика в Иваново, имение огромное под Воронежем –вот приданое Лизаньки! - раскрыв ладонь, она загибала пальцы, не испытывая никакого сочувствия к словам сына.

- Мне жаль, – искренне сказал Илья. – Я жалею вас, мама. Ибо ни слова не услышал о главном – о любви. Как без нее? Я не мыслю жизни без полноты чувств. Мой выбор окончателен, мама.

- Вы, сударь, не желаете меня слушать? Вы желаете поступить, как вам вздумается? Так заявляю вам: будете лишены наследства! – объявила она сыну. – Может быть, это приведет тебя в чувство! - мстительно кричала она.

Он поклонился и молча вышел. Чрезвычайно расстроенный деспотизмом матери, отправился к брату. Он любил Евсика с детства, тот был ему примером во всем. Брат поддержал:

- Женись, Илья. Я уверен в твоем выборе, ты человек ответственный. Что касается маман...Позже я поговорю с ней, возможно, она сумеет успокоиться. Хотя, шансов немного, сам знаешь... На свадьбе буду непременно – заверил брат. Он проводил Илью на вокзал, перекрестил на прощание: «Благословляю тебя Илья, мой младший брат, на долгий и счастливый брак с Марией».

С Варварой Федоровной тем временем происходила истерика: билась посуда, швырялись стулья, - маман пришла в полное неистовство. Характер у нее был адский, и если кто-то « гладил против шерсти» - готова была уничтожить обидчика. Родственники-приживалки поддакивали – права, матушка, ох, права, неблагодарные нынче дети...Доведя себя до белого каления, прокричала: Чтобы ноги его здесь не было! Никогда!

На следующий день к ней явился Евсей.

Он пытался успокоить мать, вразумить, но она ничего не желала слышать. Более того, заявила сыну: если ты с Ильей будешь поддерживать отношения, не желаю тебя знать!

Спокойно и рассудительно, как и подобает прокурору, Евсик спросил:

- Мама, с кем останетесь, если сыновей разгоните? Гнев – плохой советчик. Вы умная женщина, задумайтесь. У вас уже внуки, а вы взрослых сыновей за детей неразумных держите...

Что поделать, если Илья не желает жить в браке без любви. Он желает быть счастливым, ибо любовь – это высшее счастье. Вы, маман, об этом не догадываетесь, вас отдали замуж в 16 лет за 45 летнего мужчину. Он был богат, и вы не сопротивлялись. Однако, вы не любили отца, это было известно всем домашним, - сын сделал паузу, ожидая материнских воплей. Но она молчала, у нее не было сил – она их потратила на вчерашнюю истерику. Сидела опустошенная.

- В браке вы прожили 11 лет, отец умер, оставив вам на руках младенца Ильюшу, меня-отрока и большое состояние. Вы растили детей, дали им образование, а также сумели достойно распорядиться состоянием, приумножая его. Мы с братом любим вас и благодарны за материнскую любовь и заботу, - он поклонился матери низким поклоном.

- Но сыновья выросли, - продолжил Евсей, - с материнской стороны разумно дать им самим определиться, как и с кем жить. Мне 38 лет, Илье – 28. Мы прилично зарабатываем и способны сами содержать свои семьи. Мы с братом всегда относились к вам с почтением, старались не огорчать, но выбор жены – это личное дело мужчины. Я уважаю выбор брата, - при тих словах лицо матери потемнело от негодования. Но она продолжала молчать, сцепив зубы.

Евсей понял, что мать неумолима. Илью она не простит.

- Вам известно, что Илья – человек слова. Он обручился. У вас не должно быть никаких иллюзий...Он женится. И на наследство плюнет, - он отвесил поклон и вышел. Больше ему сказать было нечего.

Так и случилось. Еще от деда по отцовской линии, Илюше досталось имение в Курской области и доходный дом в Харькове, на Холодной Горе, заселенный квартиросъемщиками. Общий доход позволял жить достойно и содержать семью.

Из Орла пришлось уехать, скандал с матерью стал известен в городе, что непременно бы отразилось на адвокатской карьере Ильи. Одесскую квартиру пришлось оставить, распродав имущество, и уехали они в Петербург, где Илье Александровичу предложили должность в коллегии адвокатов. Ходатайствовал за него брат, у которого в столице были хорошие связи. Там и обосновалось семейство Лемешевых.

Зимой 1913 года у них родился сын. Назвали Николенькой. Малыш унаследовал отцовские черты, только глазенки были карими, как у покойного деда, Петра Николаевича. Волосы густые, как у матери, обожавшей своего сыночка. Мария после родов выглядела прекрасно, отказалась от кормилицы, сама давала грудь малышу. Но муж заметил, что худеет Машенька не по дням, а по часам. И кашлять начала, особенно ночью. Однажды, закашлявшись, приложила платок к губам, а там – кровь. Это был страшный удар для всей семьи. Туберкулез косил тогда направо и налево, его называли «болезнью бедноты», откуда же он взялся здесь, в уютном и прекрасно обустроенном доме? Петербург, с его сыростью и ветрами, казалось, еще больше усугублял болезнь.

В холодный промозглый вечер с перрона Финского вокзала отбывал поезд в Гельсингфорс. Взгляды провожающей публики останавливались на молодой паре – мужчине и женщине, держащей на руках крохотного ребенка. У мужчины в глазах стояли слезы. После второго звонка, молодая дама прошла в вагон, оставив дитя мужу. Она пристально смотрела на них из окна вагона. Третий звонок. Поезд двинулся, унося женщину; приложив платок ко рту, она сидела недвижимо. Ей предстоял путь из Гельсингфорса вглубь Финляндии, где в сосновом бору находился известный туберкулезный санаторий. Здесь была разработана уникальная методика лечения туберкулеза; по слухам, часть больных удавалось вылечить.

Новое слово «санаторий» вошло в моду недавно, происходило из латинского глагола SANO (лечить, оздоровлять). Создавали их как в Европе, так и в России для людей, заболевших туберкулезом.

Медики считали, что лучшее лечение для легких - чистый, холодный (горный, лесной) воздух. В Финляндии, Швейцарии и Германии противотуберкулезные санатории стали обычным явлением. Считалось, что режим хорошего питания и отдыха являются единственной возможностью для иммунной системы больного «отгородиться» от очагов туберкулезной инфекции. Количество заболевших туберкулезом в 19- начале 20 века росло, а вместе с ними – росло количество санаториев. Вот один из них – в Германии.

Санаторий в Гёрберсдорфе (репродукция)

Финляндия не уступала Германии, более того, она создала один из лучших мировых санаториев-пансионатов.

Именно сюда прибыла Мария Лемешева, имевшая открытую форму туберкулеза.

В те времена «чахотка» косила насмерть тысячи людей – в Европе, России и других странах. Спасения от нее не было, но и сидеть, сложа руки, было невозможно.

Как может помочь общество больным? Оказалось, впервые в истории, все слои населения откликнулись на призыв: «Против чахотки!» и собирали средства для борьбы с ней. Призыв пришел из Европы, здесь зародилось движение «Праздник Белого цветка» (Цветок – красивый символ, это процветание, здоровье, весна, жизнь) - акция по сбору средств для больных туберкулезом. Людям, пораженным чахоткой, требовалось усиленное питание, улучшенные условия жизни, а бедняки, - категория самая уязвимая для болезни, всего этого не имели. Впрочем, туберкулез не щадил и состоятельных людей, умирали поэты, писатели, врачи, красивые богатые женщины и даже дети.

Россия приняла эстафету « Праздника Белого цветка». Белый цветок давались в обмен на небольшое пожертвование. Их, как значки на булавке, как бутоньерку можно было приколоть на лацкан или на платье. Сборщицы шли по городу, люди давали скромные деньги за цветы, причем не из рук в руки, а в опечатанные жестяные кружки с прорезью. Потом сборщицы сходились в комитете благотворительного общества, вскрывали кружки, подсчитывали деньги.

В 1910 году в российской акции по сбору денег приняли участие 104 города, было собрано полмиллиона рублей. Полмиллиона рублей – это очень много. Например, строительство больницы на 40–50 человек могло обойтись в 100 тысяч. Можно было построить пять новых больниц или санаториев.

Участники благотворительной акции «Белый цветок». Порт-Петровск, начало XX века

Акция белого цветка в Новгороде.

сбор пожертвований на улицах города.

Но как ни старалась общественность, напуганная смертельной болезнью, туберкулез сеял-веял свои палочки направо и налево. Статистика 1900 года: смертность от туберкулеза, пневмоний и гриппа составила почти 40% от всей смертности населения. Кстати, сердечно-сосудистые 13%, а рак – 5,4%.

Спустя сто лет расклад будет совсем другой – сердечно-сосудистые – 44,1%, рак, 25, 9, Хронические заболевания органов дыхания – 11,8%...

Пансионат, расположенный в сосновом финском бору был красив и наряден, с большими стеклянными галереями. Он вовсе не производил впечатления того места, с которого Хирон начинает свой путь в царство Аида. Дорожки, аллеи тщательно расчищены от снега, утрамбованы, вдоль аллеи расставлены удобные скамейки, все для моциона больных предусмотрено.

Извозчик с вокзала доставил Марию Лемешеву в пансионат, ехать пришлось через лес, было немного страшновато, вокруг ни души, но вскоре показался купол крыши – очень необычной, стекло, бетон, черепица, такого видеть не приходилось, красота!

В уютной теплой прихожей с Марии сняли шубку, сапожки, предложив сразу натянуть изящные (если можно так назвать) белые валенки, расшитые узором. Тепло! Удобно! Затем отвели в столовую комнату, напоили горячим чаем с эклером. Предупредили – ужин через два часа. И провели пациентку в ее апартаменты.

Это помещение тоже было необычным: странность его состояла в том, что состояло оно, как бы из двух частей, поскольку комната, с видом на лес , была разделена: большая часть комнаты– теплая, с камином, была заполнена мебелью, но кровать отсутствовала. Далее имелась деревянная перегородка со стойким запахом сосны, в верхней части застекленная, дабы свет пробивался. Затем - небольшая дверь – во вторую часть комнаты. Здесь стояла кровать и тумба, на которой было несколько одеял и спальный мешок.  Застекленная, с огромным окном, галерея. К апартаментам прилагалась крохотная ванная комната, с горячей и холодной водной.

- Что же, приспособимся, - пообещала себе Маша, и вышла, натянув шубку и шапку во двор. Ах! Какой воздух!

Вдоль аллеи, на лавочках, в шубах и валенках сидела публика, которой вскоре предстояло насладиться ужином.

Раскланиваясь, отвечая улыбкой на улыбку (к новоприбывшим здесь относились, как к родственникам), Мария исследовала ближайшую аллею, тропинки и всякие закоулки.

Именно на тропинке она услышала скорбно-лицемерный голос одной из пациенток: - увы...новенькая, что сегодня прибыла, судя по всему, не протянет долго, у меня глаз наметан, (Маша поняла, что речь идет о ней).

- да, похоже на то, - ну, может месяц-второй..., - соглашалась другая дама,

- дай-то бог, чтобы не раньше, - лицемерно скорбела первая.

Маша свернула с тропики. Не хотелось видеть этих кликуш.

- Чтоб вам провалиться! – ругнулась она, - такую прогулку испортили! - и направилась в дом.

Гонг звал к ужину.

Ее усадили за длинный стол; по правую руку сидел тощий мужчина в пенсне, по левую – его противоположность: краснощекий здоровяк средних лет. Мария, как медик, знала, что красные щеки в данном случае, далеко не признак здоровья. Таких здоровяков « тубер» (в среде врачей так сократили название болезни) валил как трухлявое дерево. Все остальные были в разной степени больны, здоровых курортников тут не имелось.

Ужин был вкусным и весьма калорийным. К салатам подавались кедровые орехи, к рыбе – майонезы, к грибным жульенам – жирные сливки. Еда была непривычной, но вкусной, с высоким содержанием белка и жиров.

Поковыряв вилкой, немного поев, Мария встала из-за стола и последовала в свою комнату. Она едва сдерживала кашель, и, добравшись до своего кресла, принялась кашлять надсадно и долго, сплевывая в небольшую баночку из темного стекла, которую закрывала металлической крышкой. Так предписывалось туберкулезникам: носить с собой, сплевывать и закручивать крышкой, чтобы избежать заражения окружающих – бациллы Коха распространялись через кашель, попадая в воздух помещения.

В дверь постучали.

Вошел седовласый, подтянутый мужчина неопределенного возраста, с бородой, расчесанной, как у купца – на две части.

Представился по-русски – Ривен Павел Густавович. Доктор. Завтра я вас осмотрю тщательно, а сейчас я взгляну на медицинскую карточку.

- Она протянула ему бумаги. Он пытливо глянул на нее – читали, мол, что написано?

- Да, - скупо ответила, сдерживая кашель.

Он недовольно крякнул.

-Почему конверт не запечатан? Непорядок.

-Мне разрешили.

- Вы имеете отношение к медицине?

- Да, курсистка Высших медицинских курсов. Мне осталось полгода до окончания учебы, но я заболела... Рекомендовал ваш пансионат профессор Левашов Сергей Васильевич, я была его студенткой. Потому конверт не запечатан, я отдаю себе отчет, какова моя болезнь.

- Послушайте ,Мария, мне вас сам Бог послал! – воскликнул бородатый доктор. – Я много наслышан о профессоре Левашове, а теперь смогу обсудить с вами...

В дверь постучали.

Вошла молодая медсестра.

-Извините, я должна приготовить даму ко сну, - твердо сказала, поглядывая на доктора. – Уже девятый час.

- Ах, простите меня, я удаляюсь, - откланялся доктор Ривен.

Маша последовала за девушкой в галерею. На кровати, накрытой одеялом, красовался меховой спальный мешок.

- Прошу, - и медсестра ловко упаковала Машу, оставив открытыми лишь нос и рот.

- Спокойной ночи! – открыла настежь форточку и ушла.

Маша заворочалась как медведь в берлоге. А если закашляюсь? А в туалет захочу? Это ж как выбираться?

Дверь опять отворилась, вошла медсестра с поилкой – сунула в рот Маше – пей. Это был теплый отвар каких- то пахучих листьев-корешков. Сверху накинула плед – «Теперь глаза закрыть. Спать!»

Маша тотчас уснула.

С этого дня весь организм был настроен камертоном дисциплины, ни шагу в сторону от распорядка: проснуться, утренние процедуры - умыться, обтереться мягкой беличьей рукавичкой, одеться, принять 10 капель тинктуры (настой на спирту лекарственного вещества), полстакана брусничного морса, - выйти на прогулку. Идти не спеша, кормить птиц, белок, радоваться утреннему солнышку. Затем отправиться на завтрак, где вместе с вкусной едой заталкиваешь в себя немного барсучьего жира – ложечку. После завтрака – осмотр врача и кое-какие медицинские процедуры. Затем – прогулка. Обед. Послеобеденный сон, с приемом теплых отваров. Дыхательные упражнения после сна. Прогулка, сопряженная с ментальной работой – мысленное, пошаговое выздоровление организма. Ужин. Выпить микстуру. Писать письма, открытки, оставлять у конторки, (ранним утром почтальон забирал корреспонденцию и отвозил к почтовому вагону). И сон – в прохладной стеклянной галерее, где температура колебалась от +7 до – 1 градус ...

Прошел месяц, второй...

Мария не приобрела здесь друзей, с которыми можно было бы коротать вечера. Все относились друг к другу дружелюбно, но не более – и это было не удивительно. Душевно привязываясь к другому человеку, можешь сокрушить остатки своего здоровья, если этого человека вдруг не станет. Смерть посещала пансионат регулярно...

Спустя два месяца Мария обнаружила, что из тех, кто встретил ее не аллее в день приезда – никого не осталось. Было много новых лиц, приятных и не очень, и в глазах у них таилось отчаяние.

Пять месяцев пробыла Мария в пансионате. Домой ее провожал весь медицинский персонал, шутка ли, победить болезнь, оставив на память лишь легкую задышку – таких случаев было немного. Жители пансионата смотрели на нее с огромной надеждой - вот, Бог миловал, дал жизнь – стало быть, и у них есть шанс. Все желали сделать с ней фотографический снимок на память, Мария соглашалась. 

Одно настораживало: врачи предупредили, что сынок, рожденный при прогрессирующем туберкулезе мамы, может быть обречен на это заболевание, которое сидит пока, как звереныш в клетке, но в любой момент может проснуться. Она приняла к сведению этот факт.

Со временем семья покинула дождливый, сырой, продуваемый холодными ветрами, Петербург, переехав в Курск. 
 

Вскоре началась Первая мировая война. За ней пришла революция 1917 года. А за ней – гражданская война в России.