Будённый и Шпенглер

Мишель де Будьон читает Шпенглера, точнее, его предсказания:

...кое в чем Шпенглера «преодолели», причем преодолели совсем недавно, буквально в последние лет 15-20.

«Русский переносит в душе своей деревню в русские города… Русский рабочий, несмотря на все промышленные лозунги вроде прибавочной стоимости и экспроприации, не является рабочим большого города; это не человек массы, как рабочий в Манчестере, Эссене и Питтсбурге, а бежавший от земли пахарь и косарь, исполненный ненавистью к чужой далекой силе, оторвавшей его от прирожденного призвания, от связи с которым его душа все же не может освободиться».

Сейчас в определенных кругах имеет хождение теория в которой модели поведения понаехавших в города кавказцев и азиатов приравниваются к поведению деревенских жителей которые обвально валили в города несколькими волнами начиная с 30-х годов. Я с ней не согласен только в том смысле что да, часть моделей действительно похожа, другое дело, что деревенские потенциально адаптивны, хотя и не все. Цветные – нет.  Хочу напомнить, что формально городское население в СССР превысило сельское только в середине 60-х годов. Формально. Фактически же городами можно было назвать не так много мест, большинство так и оставалось деревнями, пусть и имея статус города. Да и деревенский переезжая в город не становится городским. Последняя крупная волна ввалилась в города в начале 70-х, когда всем жителям деревни выдали паспорта. Она обеспечила последний демографический взрыв (точнее – небольшой взрывчик) 1965-1980 гг. Само по себе это было исключительно опасной вещью: в 1917-м подобные ребята стали ударными отрядами революционных партий (и сгинули в революцию и гражданскую войну).

А при Леониде I именно эти бейби-бумеры наполнили собой городские молодежные банды 80-х. Именно он наполнили бригады 90-х. Именно они дали костяк легионов шприцевых наркоманов. Именно они дали бесконечную армию городской гопоты в которой не было ничего кроме ненависти.  Ненависти зверя, которого вдруг переместили в несвойственную среду обитания. Известно, что самыми опасными районами в любом городе были районы населенные подобным контингентом. Но и были еще и целые города и жить там было весьма и весьма опасно, практически половина мужского населения там прошло через «романтические места».   Деревенские (и те, кто родился в городе от недавно понаехваших) совершенно отличались по моделям поведения от городских, но при этом в своих деревнях они вели себя совсем по-другому. Сейчас я наблюдаю их подрастающих внуков и  их можно назвать первым, по-настоящему городским поколением. Внуков тех, кто выжил, ибо поколение последнего советского бейби-бума выбито как будто поучаствовало в полноценной мировой войне. Безвозвратные потери исчисляются миллионами. То есть в культурном плане народ стал городским только после 1995-2000 года. Село как таковое перестало существовать. При этом общество продолжает оставаться в рамках традиционных (и родственных им уголовно-зоновских) понятий, и как 300, 200 или 100 лет назад олицетворяет собой враждебное отношение ко всем «прогрессивным европейским трендам» – к ювенальной юстиции, толерантности к цветным, полному уравнению в правах гомосексуалистов, гей-парадам, людям-трансвеститам и трансгендерам, совместному обучению «нормальных» и психически-больных детей,  специальным квотам для женщин в органах власти, ну в общем вы поняли. Вот об этом-то и говорил Шпенглер.