Страна невыученной истории

Николай Сванидзе журналист



Прошла «полукруглая», 75-летняя годовщина начала Второй мировой войны. Его обстоятельства, прямо связанные с союзническими отношениями, возникшими после подписания пакта Молотова–Риббентропа в августе 1939 года, с германскими провокациями на польской границе, послужившими поводом для военной агрессии, с последующим разделом Польши между гитлеровской Германией и сталинским Советским Союзом, вызывают сегодня, в контексте нынешней ситуации, особенно острый, чтобы не сказать пристальный интерес.

Не менее пристальный интерес в связи с этой крупной и зловещей датой вызывает историческая грамотность россиян — прежде всего молодого поколения. Поскольку давно известно, что без этой грамотности, под которой следует понимать не умение бойко выдать на экзамене вызубренный абзац из учебника и пару трескучих патриотических фраз, а простенькую, самую поверхностную ориентацию в историческом пространстве, — молодой человек не может зряче оценивать текущую ситуацию и принимать ответственные гражданские решения. Т.е. не способен стать полноценным гражданином своей страны, а обречен — вне зависимости от возраста, материального положения и социального статуса — оставаться куклой, пассивным объектом приложения пропагандистских усилий.

Мой опыт преподавательского общения со студентами и абитуриентами не вселяет большого оптимизма в том, что касается культурно-исторических представлений нашей юной смены.

При этом сразу следует сделать две извиняющих оговорки.

Во-первых, степень возмущения юношеским невежеством — есть величина постоянная в течение последних двух-трех тысяч лет, начиная с древних греков.

Во-вторых, речь в данном случае идет о студентах-журналистах, которые, оставаясь, разумеется, гуманитариями, в сравнении с будущими историками или философами все-таки больше ориентированы на практические профессиональные навыки, чем на фундаментальные знания.

Впрочем, здесь приходится говорить скорее не о фундаментальных знаниях, а о том, что называется элементарным общим уровнем.

Так вот.

На предложение назвать российских лидеров ХХ века наиболее популярный ответ — «Сталин и Путин». Причем Путин идет сразу после Сталина, без паузы, встык. Если напомнить про Брежнева, радостно закивают головами: помнят такого! И Ленина, оказывается, помнят. Но когда он был, Ленин, — уже нетвердо. Не в смысле точных дат жизни, а в смысле вообще — когда.

Несколько хуже с ситуацией до 1917 года. После напоминания, что Россия была империей, и пары наводящих фраз довольно уверенно утверждают, что был царь. Звали — Николай. С нумерацией сложнее. Приходилось слышать и про Николая III, и про Николая IV. При этом Николая II относят куда-то к временам Екатерины Алексеевны и Павла Петровича, отказывая, таким образом, Николаю I в существовании в принципе.

Интересный диалог со студентами состоялся по поводу Бородинского сражения. Я не стал мелочиться с датами, а сразу взял быка за рога: «С кем сражались?» Студенты (II курс, журфак одного коммерческого вуза) замерли. Я — тоже. Предложил варианты: татары, немцы, американцы. Выразил готовность рассмотреть и другие идеи. Наконец, один молодой человек робко, умоляюще выдохнул: «Французы?..» Я похвалил и задал следующий вопрос: «А кто у них был главный?» Молодой человек сразу ответил: «Наполеон». — «А у наших?» Молчание.

Я закрыл ладонью правый глаз. Не помогло. М.И.Кутузову так и не повезло. Уже безнадежно я спросил, когда происходило это самое сражение с Наполеоном.

Сначала — про год. Мимо. Потом — про век. С тем же результатом. При этом вспоминать пытался только тот парень, который блеснул с французами и Наполеоном. Его однокурсники сочувственно молчали. Сочувствовали парню — что он так нелепо высунулся со своей эрудицией и влип. Мне — что я выжил по старости из ума и сдвинулся на какой-то никому не нужной фигне. И себе — что они, в подавляющем большинстве барышни, и прехорошенькие, рожденные для того, чтобы их показывали по телевизору, должны сидеть тут и слушать эту зевотную лабуду в то время, как жизнь проходит мимо.

Между тем понятно, что девственная чистота в том, что касается 1812 года, — это не просто локальный пробел в исторических знаниях, а зияющая, сквозная культурная дыра. От Пушкина, Лермонтова, Толстого до кинофильма «Гусарская баллада».

Кстати, о Толстом. На собеседовании при поступлении на журфак престижного московского вуза речь зашла о литературных пристрастиях, и абитуриентка объявила себя поклонницей сочинений графа Льва Николаевича. «А больше всего что нравится у графа?» — «Роман «Анна Каренина». Я возрадовался, сообщил, что и сам с симпатией отношусь к данному произведению указанного автора, и, приготовившись к приятному диалогу, попросил высказать свое мнение о главных мужских персонажах романа. Девочка охотно ответила, что Левин был трудолюбив и что Толстой писал этот образ с себя, свидетельством чему является фамилия Левина, со всей очевидностью, — производная от имени великого писателя. Этот тезис сразу навел меня на мысль, что барышня не столько любит роман, сколько аккуратно проштудировала несколько параграфов школьного учебника по литературе. Мысль я отогнал как неизящную и постыдную, но все же попросил как-то обозначить тех двух мужчин, между которыми, собственно, мечется героиня Толстого.

Увидел вопросительно вскинутые прекрасные глаза.

Уточнил. В том смысле, что у Анны ведь был муж и был возлюбленный. Назовете их? Молчание.

Тут я озверел. Ведь никто не тянул ее за язык, она сама сказала, что любит роман! Озверение выразилось в том, что я в прямой форме предложил абитуриентке назвать фамилию мужа Анны Карениной. Она не смогла. Я пришел на помощь: «Ну, смотрите. Анна Каренина. Какая фамилия у ее мужа?»

И вот тут, наконец, прямо у меня на глазах, произошло счастливое открытие. «Каренин?..» — неуверенно предположила барышня. Ну, слава Богу! Да, старик Каренин! Мы были счастливы оба.

Ну, и возвращаясь уже непосредственно к истории. Причем к истории относительно недавней, той, не знать которую у нас считается постыдным со всех точек зрения.

Я спросил у студентов дату начала Великой Отечественной войны. Год ответили правильно. Месяц, подумав, тоже выдали. На числе сломались.

«22 июня 1941 года» — не ответил никто.

Т.е. страшное число 22 июня никому ни о чем не говорит. А ведь это не просто дата. Это трагический национальный пароль, который должен был войти в кровь, стать частью генетического кода. Это не надо зубрить на уроках, это должно передаваться в семьях с молоком матери. От родителей — к детям, от детей — к внукам.

Значит, не передается. Значит, «порвалась связь времен», и пафосный, барабанный бой нашей пропаганды, столь эффективный, когда надо накачать рейтинг начальника или ненависть к соседней стране, оказывается беспомощным перед задачей объединения нации на основе общей памяти и действительно общих ценностей.

Миссия не выполнена