Мистическая хворостина. Террорист

   От Рустама Петрович вышел с мыслей: маленький, юркий человечек был не маг. Проходимец? Он отбросил эту мысль. Складывалось впечатление, что он и Рустам действовали под влиянием какой – то силы. Разбираться не стал, так как знал: не разберётся.

   Дорогой домой Петрович устал. Зашёл в посадку отдохнуть, прилёг на травку и не заметил, как уснул. Проснувшись, пошёл на кладбище. Петляющая тропинка, пробежав среди могилок, свежих с не увядшими цветами и заброшенных с прогнившими деревянными крестами, заросшие бурьяном, вывела к памятнику Насти.

   Недалеко работал экскаватор. Ковш вгрызался в землю, вытаскивая огромные куски. Экскаваторщик задорно покрикивал: давай, дружок, трудись, человек в новую жизнь переходит. Весело. Не для себя роешь. Петрович подошёл.

- Для кого? – спросил он здоровяка, который, положив руки на черенок лопаты, поплёвывал в яму.

- Старика Павлова.

- Что – то случилось или пора пришла?

- Сынок отцу помог опрокинуться. Закладывали оба. Меры не знали. Где можно было ухватить, там и хватали. Их и за руку ловили, и били. А им всё нипочём. Водка так затянула, что им ничё больше и не нужно было. Напьются и в драку друг с другом. Сынок, конечно, посильнее был. Обсыпал отца синяками, пинками, а тот неугомонный. Сколько не колоти, а он всё равно нарывается. Недавно сынок украл у кого – то мобильник. Его на пятнадцать суток. Пришли к отцу те, у кого украли, и насели: или мобильник гони, или деньги. А у отца ни того, ни другого. Избили. Вот так. Сын отца подставил. Сука. Его бы вместе с отцом.

   Петрович ничего не сказал, а пошёл к Насте. Он никогда не молчал, а всегда разговаривал, словно с живой.

- Слышала, - сказал он. – Вот такие дела. Как на гражданской войне

   Он вырвал сорняк вокруг могилки, История со стариком Павловым не выходила из головы. Пьяницей был, но ведь человек.

- Вот такие дела, Настюха, - повторил он. – Горе за горем бежит, но думать о плохом всё время нельзя. – Петрович скользнул взглядом по её лицу. - Улыбаешься, - сказал он. – Это хорошо. У меня сегодня какой – то чудной день. Замотанный, то одно сыплется, то другое.

   Улыбка Насти, как бы пропала, губы сжались, глаза потемнели, и в них, словно   вспыхнул тревожный огонёк.

- Да ты не переживай. Ничего страшного мне никто не сделал. Ты же знаешь, что я не из тех, кого можно безнаказанно обидеть. Может это ты чудишь, Настя. – Он помолчал, пристально вглядываясь в её лицо. Всё та же улыбка. - Знаешь, иногда я верю, что встретимся с тобой, иногда нет. Загружаю себя этими мыслями, а ни в одну крепко не верю. Шатаюсь я. Кидает меня со стороны в сторону. Зайду в церковь, постою, послушаю и верю, чувствую, что душа отзывается, а выйду, как слизало. Вообще я крепкий, а душой разболтанный. Одна ты меня и держишь. Я твои слова исполняю: живи за нас двоих. За что тебя наказал Бог, если он есть. Зла ты никому не желала. За тобой только тянулись, подражали. Перенимали у тебя и твою походку, и улыбку, и слова. Ты должна была бы жить, потому что за тобой одно хорошее бежало. Была бы ты поганью, насаливала бы и налево, и направо – другое дело. Несправедливо с тобой обошлись. Если Бог создал человека, так и исправляй, когда видишь, что ошибку допустил. Не слепой же. Я, когда делаю не так, ошибку допускаю, на других не валю, сам правлю. Не понимаю! Вера - это хорошо. В вере человек становится крепче, но люди, как мне думается, больше верят в несуществующее, чем в существующее.

   Петрович закрыл глаза. Шевельнулась земля, рассыпался холмик: Настя, а открыл, проглотила земля Настю и, как показалось Петровичу, даже облизнулась.

   Часто думая о смерти, Петрович всё больше и больше приходил к мысли, что смерть — это безумие мозга. Чужеродное и неестественное. Она не заложена в мозгах, а словно приходит извне.

   Просидев полчаса и рассказав всё, что произошло, Петрович, как всегда, легонько провёл по фотографии Насти, почувствовал тепло, которое он ощущал даже в самые трескучие морозы и направился домой, не догадываясь о нависшей над ним беде.

   А в это время в кабинете начальника полиции - майора Константина Абрамовича Пугайло происходили следующие события.

   Абрамович - человек мужественный. Когда в бусугарне перепившие мужики начинали драку, а Пугайло находился в то время там, он никогда не вмешивался, а уходил, говоря, что поступило срочное сообщение выехать на место преступления. Никакие сообщения не поступали, а был договор Абрамовича с буфетчицей, которая оценивала разбитую пивную кружку втридорога, другое и сверх втридорога, а потом оценка делилась пополам. Мужики предпочитали платить, но не попадать в кабинет Пугайло, который встречал их с железными браслетами, а браслеты могли откинуть мужика на пятнадцать суток и турнуть из депо к совхозным ящикам с овощами, мешкам с дустом.

   В посёлок Абрамович попал из города. Другими словами, его выгнали из города за булочки с маком. Он, надыбав в городе мелкотоварный ларёк, торговавший хлебом, представился продавщице оптовиком поставок булочек с маком. Разумеется, никакого мака в булочках не было, а были в них пакетики с героином. Покупателей он быстро подобрал, так как работал в отделе по обороту и борьбе с наркотиками. Деньги, новая квартира хлынули водопадом, Пугайло замахнулся на второй ларёк, но споткнулся о службу внутренней безопасности. Раскручивать дело не стали, чтобы сохранить честь полиции, да и деньги рассосали все доказательства. Они стали такими водянистыми, что следователи не могли нащупать дно. Пугайло в звёздочках не пострадал, высокие товарищи, обобрав его до нитки, направили в посёлок: сиди и не рыпайся.

   А теперь можно и к невероятным посёлковым событиям.

   До этого они добирались до мало властных. Ну, что такое школа, врач, продавщица, завклуб? Мелочь в государственном масштабе и вдруг сорвались, и словно бешённые ворвались во властный кабинет.

   Пугйло находился в самой что ни на есть запарке. Ещё бы. В такую запарку попадает любой мужчина, если у него возникают такие проблемы, какие были у Пугайло. Срывалось самое заветное. Он собирался через некоторое время отлучиться по срочным делам: выехать часика на два, три к своей знакомой Екатерине Вадимовны и отдохнуть. Он был женат, но считал, что его работа сильно подкашивает и огорчает организм и требует дополнительного отдыха вне семьи.

   Он уже припарадился, так как Екатерина Вадимовна любила мундирный дух, а не деповской запах, покрасовался перед зеркалом, грудь, надутая лёгочным воздухом, была особенно хороша: богатырская, а фуражка ни в какое сравнение не шла с кепками и шапками мужиков.

   Абрамович поднял ногу в сверкающем сапоге, блестит, переливается, лучше любого зеркала, чтобы шагнуть к двери, как она распахнулась, словно от урагана, и в кабинете нарисовался Рустам Андреевич. Не нарисовался, а влетел, словно пушечное ядро. Это был точно Рустам Андреевич, но в каком виде? В таком, о котором и мечтал Пугайло, если бы находился в спальне Екатерины Вадимовны: в трусах по колени, без штанов.

- Рустам! – Майор протёр глаза. Подумал, что вышла ошибка, но ошибки не было. Голяк. - Ты что в таком виде бежал от больницы к полиции.

- Нет. Перед твоим кабинетом разделся, - зло сплюнул Рустам.

- И мои служивые тебя не остановили?

- Твои служивые в бусугарне заправляются.

- Но, но, - командирский голос для отбития атак. - Они там работают и выслеживают. Сегодня от меня такое задание получили. Посёлок нужно в трезвость приводить. Они и смотрят, кто напьётся, того и забирают. Ну, да ладно. Секреты нельзя раскрывать. Я вот что не понял? Ты что в таком виде по посёлку мчался? – повторил Пугайло.

- А в каком ещё виде я должен был бежать? В твоём? В мундире и сапогах. Подожди, дойдёт очередь и до твоего мундира, и твоих сапог, - обозлено бросил Рустам   Андреевич. - А, может быть, и дальше. До похоронной музыки.

- Ты что ерунду гонишь.

   Тряхнуло малость Андреевича.

- Не гоню, а правду говорю. Слава богу, что трусы оставил.

- Тебя обобрали? – удивился Пугайло. – Такого ещё у нас не было.

- Удивляешься. Сейчас ещё больше удивишься. Меня не обобрали, - заголосил Рустам, стуча в грудь кулаками. - Меня ободрали. Ободрали, - повторил он по слогам.

   Майору стало совсем плохо. Накатывалось новое дело, а время бежит. Екатерина Вадимовна горячая женщина и ждать не любит

- У нас в посёлке террорист, - заорал Андреевич, плюхаясь на стул. – Абрамович. срочно направляй боевую группу к нему, иначе он нас тут всех замочит и измельчит. Ты же не хочешь на кладбище попадать. Если не хочешь, то беги из посёлка. Ему скоро хана будет.

- Ты пьяный?

- Какой там пьяный. Разве пьяные говорят о кладбище, - выдал Рустам.

   Кладбище так подействовало на Пугайло, что он сел, но только не в кожаное кресло, оно откатилось в сторону, а мимо: прямо на пол и заморгал.

- Что моргаешь, Абрамович, - не переставал кричать и бегать по кабинету Рустам Андреевич. – У него два автомата на шее, раз, в руке граната, два, за спиной пулемёт. Три. Он снял пулемёт, нацелил на меня и говорит: снимай портки. Не штаны, а портки. Слово – то старинное.

- Ну и что, что старинное?

- А то, что и отпорол по – старинному. Я бы добровольно не снял, но пулемёт. Это же не дорожный регулятор, которым твои сотрудники обдирают водителей. Всего может дырками прошить. – Рустам Андреевич перевёл дыхание.

- А дальше что? Почему молчишь?

- Это я у тебя молчу, а там не молчал. Достал откуда – то хворостину и отпорол. Да ещё с оттяжкой и с проговариванием. Потом взял мою железную фигуру, утащил и сказал: щас весь посёлок мочить стану. Первым, кого замочу, это будет, - Рустам Андреевич замолчал, горло было, как высушенный, каменистый ручей.

- Так кто первым будет? – ухватился Абрамович.

- Ты. Он сказал: первого зашкалю Пугайло. Он такая скотина, которую ни в каком стаде не найдёшь.

   Не использовать такую ситуацию и не добавить своё, не прополоскать майора Андреевич посчитал бы непростительной ошибкой. Пугайло никогда не ходил в больницу, когда его прихватывало, а вызывал к себе, при этом не присылал машину. Рустам Андреевич тащился к нему пёхом с огромной сумкой, специально сшитой, так как Пугайло, позвонив ему, никогда не говорил, что именно болит, а бросал: всё болит, а если всё – то нужно было в сумку пихать тоже всё, то есть все имеющиеся инструменты.

- Ты поосторожней, повнимательней к своим словам, - взвился Пугайло

- Это не мои слова. Это его. Он такое о тебе сказал, что мне страшно говорить.

- Тогда молчи.

- А как же ты будешь ловить его, если я тебе всё не расскажу.

- Тогда говори.

- Ни в жизнь не подумал бы, что он террорист.

- А это, это, - сильно падая в голосе, который даже не хотел шевелиться, выдохнул Пугайло. - Он так и сказал, что я буду первым, - обмяк Абрамович.

- Точно не помню. Может быть, и последним. Разве можно запомнить порядок, когда тебя оттягивают хворостиной, да ещё присыпают солью. Ой.

- Да не ори. Ты же врач. Должен уметь молчать при болях.

- А ты начальник милиции и должен ловить террористов. А не ловишь.

- А что он приговаривал?

- Да всё тебя обделывал. Мол такой пройдоха, который маковыми булочками в городе торговал, а там не мак был, а героин, вот его из – за этого и турнули в посёлок, о булочках я не понял, но запомнил, что назвал он тебя то ли волчарой, то ли козлярой, что - то в этом роде. А ещё он сказал, что ты…

- Заткнись. – Доползла тайна в посёлок, Пугайло матернулся в душе. - Странно. Тебя порол, а обо мне приговаривал. По логике должно быть наоборот.

- Логика. Он и обо мне приговаривал.

- А что?

- Оно тебе нужно?

- Это существенная примета.

- Да сколько тебе ещё нужно примет. Основная примета у меня находится под трусами, - рубанул Рустам.

- Да о ком ты говоришь, - не вставая, а прижимаясь со всей силы к полу, забормотал Константин Абрамович.

   Майор был человеком опытным и из фильмов знал, что при появлении террористов перед окнами лучше не стоять, а лежать на полу, и если в здании имеются стены и углы, то безопаснее залепиться в угол.

- Кто, кто, - не сбавляя голос, выкинул Рустам Андреевич. – Как будто не знаешь, кто?

- Да откуда я могу знать, - сдавленно проговорил Пугайло. – Террористов у нас в посёлке никогда не было. Это же посёлок, а не город.

- А теперь появились. Тактику поменяли. Вначале крупное брали, но не по зубам оказалось, так они теперь на окраины налегают. Посёлок – то легче разнести, чем город.

- Но откуда они появились?

- Во, - презрительно бросил Рустам. – Откуда появились. Это кто должен знать? Я или ты?

- Ты это – Пугайло подполз к Рустаму. – Говори потише. Стены у меня тонкие, и я плохо слышу.

- Кто, кто? Ты бы об этом никогда не подумал. Спорим на пять кружек пива.

Настоящий мужской характер. Рустам Андреевич даже в гибельной ситуации не забывал о деле.

- Отстань со своими кружками. Десять поставлю. Кто?

- Петрович наш. Бывший мастер в депо. Озверел, что я не помог ему.

   В кабинете стало тихо, словно на кладбище. Петрович?

- А где же он эти автоматы взял?

- Где. Они сейчас на дорогах валяются. Только успевай подбирать.

- Так он же пенсионер! – прошептал Пугайло, пугаясь собственного шёпота.

- А ты думаешь, что пенсионеры не могут быть террористами. Из – за пенсии они и становятся террористами. Я слышал, как в одном хуторе пенсионер танк дореволюционный откопал, и на танке атаковал администрацию.

- Да подожди ты о хуторе.

У нас же посёлок в степи, а не хутор в лесу, - бросил Пугайло. - С автоматами и хворостиной? Ты точно перебрал.

- Ты что не видишь, что я в трусах. Был бы в штанах другое дело.

   Послышалась похоронно музыка.

- Это первого несут, - зашептал Рустам Андреевич. – Как же он быстр работает. На очереди мы.

- Не мели ерунду, - взвился Пугайло. – Это старика Павлова хоронят.

- Павлова не Павлова, но он приближается к нам. Абрамович. Закрывай всё, что можно. Иначе нам тут гроб.

   Майор подобрался к креслу и хотел толкнуть его к двери, чтобы создать преграду, но дверь слетела с петель, кресло нацелилось на майора, проехало по нему, в дверь ворвалась Марковна.

- Сидите тут, развлекаетесь, - заорала она, даже не заорала, а прошила словам - Водку пьёте, бумаги пишете, - сыпала она, - а меня хворостиной ни за что, ни про что. Отлупцевали. Да ещё как? Показать?

- Не нужно, - быстро ответил майор.

   В его голове крутилась Екатерина Вадимовна и сбиваться с неё на просмотр отбойного места Марковны никак не хотелось.

- Зашёл, - захлёбываясь строчила Марковна, - зашёл, как человек. Я полы мою, подоткнула юбку, чтоб не измазать, потом обливаюсь, а он поднимает меня за шкирку, ох и сила, ну и сила, никогда такой не встречала у моего мужа

- Да заткнись ты со своим мужем, - зашевелился Абрамович. - Что он говорил?

- Вначале заговорил, как нормальный мужик и слова правильные, понятные, потому что мне их часто говорит муж, а он всегда говорит правильно и никогда не скажет неправильно: а ну скидывай своё платьице с сарафанчиком. Я всё это, конечно, так, как следует бабе, поняла и, - Марковна осеклась, поняв, что перехватила. - А потом, как ненормальный: подставляй самую большую величину в твоём теле, пороть буду. Я - то думала, что он за водкой в «Интеллектуальном отделе» зашёл, а он: показывай самую большую величину. Я женщина малосильная. Драться только с другими бабами могу, а мужика не потяну. Он и потянул меня. Да ещё как. Отпорол так, что отяжелела, наверное, на цельный пуд. Еле добежала.

- Кто тебя порол? – шепнул майор. – Имя, отчество, фамилия.

- Ты что обалдел. Не знаю. Он не представился.

- Он, как о себе сказал, - ещё тише прошептал майор, утюжа пол, - террорист.

- Да.

- Что-то я не пойму, - Пугайло хотел почесать затылок, но не стал, он побоялся, что шум от почёсывания выдаст место прятанья. - Два террориста. Один Петрович, а другой неизвестно, кто. А что у него в руках было?

- Какие-то ружья. Да разве толком разглядишь, когда тебя парят хворостиной?

- А где он сейчас, - майор никак не мог выбиться из шёпота. – Куда он пошёл? Куда направился?

- Ты думаешь, что я за ним побежала. Я от него бежала.

- Что ж ты не спросила ни имени, ни отчества, ни фамилии, - повторно брякнул Константин Абрамович. – Неужели было трудно спросить. Непутёвая баба. А ещё заведующей работаешь.

- При чём здесь это?

- Как при чём. Всегда и всех расспрашиваешь, а тут проморгала. Ты это подползи ко мне и ляг поперёк.

- Зачем?

- Защита. Понимаешь. Я хочу сделать эффективную оборону. Мне из-за тебя удобней будет целиться и стрелять в него, если он ворвётся.

   Марковна сначала поспешно двинулась, услышав «защита», но стопорнулась, когда поняла, что майор хочет выстроить из неё баррикаду. Она открыла рот, чтобы облаять его.

- Ты рот закрой, - едва слышно пробормотал Пугайло. – Это тактика. Водку, когда покупают, спрашивают не прилавок, а тебя. Так и тут. Стрелять – то он будет в меня, а не в тебя. Ему главное начальство перебить. Обезглавить посёлок.

- Он и так обезглавленный.

- Ты мне тут критику не наводи. Боевая обстановка. Палец нужно на крючке держать.

- Вот и держи, - бросила Марковна. – А мы за твоими сапогами заляжем. Только ты бы их снял. От них одеколоном прёт.

- Это крем такой, - соврал Пугайло.

   А сапоги действительно отдавали одеколоном, потому что Абрамович, когда направлялся к Екатерине Вадимовне, нещадно поливал их одеколоном после бритья.

   В коридоре раздался оглушительный грохот. Несомненно, кто – то пробивался в кабинет. Майор осёкся, побледнел. Он плохо переносил шумы: не свои, а посторонние.

- Конец, - Абрамович вернулся к шёпоту. – Это он.

   Ошибся майор. Перескакивая через поваленные стулья, в кабинете высветился завклуб. Он буквально влетел, не касаясь пола. Так, как все лежали на полу, он не стал нарушать порядок и растянулся поближе к майору.

- Что и тебя террористы выпороли, - пискнул Константин Абрамович.

- А зачем я по  Вашему примчался сюда? – взъерошился завклуб - Конкурсы красоты устраивать, шоу показывать. Фильмы крутить? Пиво пить. Это же единственное место, где скрыться можно. Ну, что Вы лежите на полу?

- Так инструкция предписывает, - всё также, не отходя от шёпота, выдал майор. – В боевых ситуациях положение лёжа самое выгодное. А что у него в руках было? Автомат?

- Какой там автомат, - презрительно скривился Хвостов. – Автомат, - он зло сплюнул, - это ерунда, игрушка по сравнению с тем, что он в руках держал.

- Ты короче, короче, - насел майор.

- Что короче. Она не короче автомата, а гораздо длиннее.

- Да скажи ты, в конце концов, что у него в руках было. Это же примета.

- Для Вас она примета, а для меня страшнее не видел ни в «Фантомасе», ни в «Терминаторе». Плётка, обмотанная колючей проволокой.

- И как он представился, - майор спохватился, уже раз осёкся на Марковне, он хотел плюнуть, но не плюнул, а вдруг засекут и полоснут. – Как он выглядел?

- Да Вы его знаете. Он из фильма «Белое солнце пустыни». Абдулла, которого уложил боевой товарищ Сухов. Боевой, а за меня не заступился.

- Ты что мелешь? – вскинулся майор. - Насмотрелся фильмов и с мозгов съехал. И не стыдно тебе, интеллигентному человеку такую дурь нести?

- А вот это что? Насмотрелся. Дурь. - Завклуб, несмотря на присутствие Марковны, показал отбитое место. – С мозгов съехал? Может, артист, который играл Абдуллу.

- Ага, - Пугайло пошевелил губами. – Припрётся он из города в наш посёлок, чтобы отпороть Хвостова. Что же выходит, - майор обвёл взглядом присутствующих. – Петрович. Этого мы быстро заловим. А других?

- Ага. Выловите. А если они не просто террористы, а террористы – смертники. Кого ловить будешь, - зацепил Хвостов.

- Твой похож на террориста - смертника?

- Лицом похож, - отсёк Хвостов. - Безразличный какой – то. Другое лицо у него, чем всегда.

- Ну, лицо другое это не доказательство. У нас сейчас у всех лица другие. А неизвестный, который над Марковной поработал. Кто он? А у Хвостова вообще непонятно. Абдулла. Что его из фильма вытаскивать?

- Ты полиция, ты и разбирайся, - бросила Марковна. - Кого вытаскивать, а кого затаскивать. Хвостовского вытаскивай, а моего сразу в хорошую тюрьму.

- Ты что несёшь? Хороших тюрем не бывает.

- Бывает. Хорошая это для меня самая плохая. Ты не спорь со мной, а разбирайся.

   А разбираться Пугайло в то время, когда Екатерина Вадимовна готовила стол и ставила цветы на тумбочку возле кровати, ох, как не хотелось, а тут ещё новая фигура в проёме появилась и так загорланила, что у майора даже пятки вспотели: только кровью, только кровью…

- Да, заткнись, Михаил Иванович, - пролепетал Пугайло. – Мы тут уже всё знаем. Отпороли и тебя. Ложись рядом - оборону держать будем. Мостись возле Хвостова. Марковна, - проклюнулась мысль у Пугайло. И не плохая мысль. То всё тупики, да тупики, а тут свет брызнул. - Вот ты сказала неизвестный. А ты, Хвостов, что   Абдулла. А знаете ли вы, что часто за неизвестным кроется известный. Как на Новый Год. Оденет маску, а под маской другое лицо. И глаза порой ошибаются.

- У меня глаза хорошие, - отрезала Марковна. - Я деньги считаю. А вот за неизвестным известный это, как? Что – то я не поняла. Поясни ещё раз.

- Человек маскируется. Лицо, руки, ноги и так далее. И пострадавший часто путается. Иногда так путается, что невинного сажают. Это не хорошо и наказуемо для пострадавшего, - нажал Пугайло. - Ты, Марковна, и ты, Хвостов, сильно подумайте – не ошиблись ли вы. Марковна, ты хорошо рассмотрела неизвестного. Тебе же страшно было. Значит плохо рассмотрела. Не заметила ли ты у своего неизвестного что-то тебе очень знакомое. Ну, допустим, я повторяю только: допустим, что – то от Петровича.

- Как же, как же, - застрочила Марковна. – Почему я сразу не сказала. У него была такая же походка, как у Петровича. Точно такая же, как у Петровича? – повторила она. -   И руки такие. Он у меня водку брал сегодня. Я запомнила. И хворостину брал, как Петрович водку. Это он был. Он. Петрович. Замаскировался, - забарабанила Марковна. - Один раз муж моей подруги Николаевны, так набрался, что я его приняла за своего мужа. Ну, я его чистила, чистила, а потом в спиняку: иди в дом, паразит, ложись на кровать и спи. А мой муж тоже как – то набрался. Да так, что Николаевна приняла его за своего и тоже в спиняку, иди ложись спать на кровать. Утром только разобрались. Вот до чего маскировка доводит

- Вот видишь, как бывает. В нашем случае, что выходит? Выходит, что неизвестным, который отпорол тебя, был никто иной, как Петрович.

- Подтверждаю. Даже крест кладу.

   Марковна поспешно несколько раз перекрестилась, Пугайло облегчённо вздохнул. Одного закопал.

- А ты, Хвостов?

- Полностью согласен с Марковной. У меня такая память, что все фильмы помнит. Замаскированный Петрович думал, что проведёт меня. Нет. И походку подстроил под Абдуллу, и руки. Если б он даже замаскировался под Фантомаса или Терминатора, я бы всё равно узнал бы его.

   Хвостов крестится не стал. Вместо него в душе перекрестился Пугайло и снова облегчённо вздохнул. А как же. Закопал и второго. Вздохнул он напрасно. Хвостов вспомнил об идеи.

- Это, это, - закричал он. – Петрович у меня и вчерашнюю выручку из кассы выгреб.

   Пугайло позеленел. Дело хорошо двигалось к нулю и на тебе. Придурок Хвостов с ограблением выскочил.

- С деньгами мы потом разберёмся.

- Как это потом, - вклинилась Марковна, быстренько подстроившись под слова Хвостова.

   Пугайло позеленел ещё больше, услышав, что Петрович грабанул и кассу Марковны и даже взял бесплатно две бутылки водки из «Интеллектуального отдела».

- С деньгами потом, - бросил он. – Нужно вести дело последовательно. Сначала разбираемся с поркой, а потом с остальным. – Абрамович повернулся к Рустаму Андреевичу. - А ты, Рустам? Как ты определяешь? Ты врач. У тебя глаз намётан.

- Никаких сомнений, Абрамович. Как же это я сразу не врубился. Руки, как клешни. И что особенно зелёнкой меня обзывал, когда это… Понимаете. Клянусь, что Петрович. Да я же тебе о Петровиче с первого раза сказал, - Рустам Андреевич со всего маха хлопнул по лбу, но не по-своему, опять запутанность рук, а по лбу Абрамовича, - террорист – это Петрович.

- Ты это, - ожил Пугайло. – Руками не маши. Тут тебе полиция, а не больница. Быстро закую в браслеты.

- А что меня не спрашиваешь, - раздался голос директора школы, который умудрился   залезть под завклуба.

- А ты что другого мнения? - разрядился голосом Пугайло.

   Громыхнул.

- Только кровью, только кровью смою обиду. Он, видишь ли, запрещёнными сказками меня тыкал. – Михаил Иванович выполз из-под Хвостова.

- Погоди со своими сказками. У нас тут сейчас не сказка, а антитеррористическая операция. Ты лучше скажи, кто это был?

- Я против коллектива не иду и не отделяюсь. Это – Петрович. Вначале с бородой пришёл. Потом другую маскировку сделал. Трутнем представился. Хвастанул, что его дети в Лондоне учатся. А у Петровича детей нет. Он же возле школы стоял. Как раз напротив моего окна и в моё окно смотрел. А почему стоял? Думал, как незаметно пробраться ко мне.

- Вот теперь все ясно. Оказывается, что был один и тот же, но очень искусно замаскированный человек. Где же он научился так маскироваться?

- Где, где, - запустилась Марковна. – В депо. Там и краска есть: мазут, солярка. И пакля. Вместо волос пойдёт.

- Телефон подтяните ко мне, - попросил Пугайло. - Сейчас позвоню, чтобы выехали две группы захвата. Будем брать Петровича.

- Две группы мало, - заметила Марковна. – Он такой бык, как наш колхозный Буран, Бери три.

- Ты мне не указывай, - огрызнулся Пугайло. – Я начальник.

- А до этого, кем ты был, - заёжилась Марковна. – С нами пол протирал.

- Разговоры прекратить. Адрес только скажите. И дорогу покажите. Мы в бронетранспортёре катнём. Ребята у меня львы. – Он сжал пальцы в кулак и тихонько стукнул по полу. - Вмиг в оборот возьмут.

- Если львы, - бросила Марковна, - то сам и показывай. А мы тута посидим. Может быть, его и дома нет. Отбил у кого – то машину и мотается по посёлку. Крошит налево и направо.

- Вот что не даёт мне покоя, - задумчиво сказал Пугайло.

- О! – подкинулась Марковна, - сидишь в таких покоях, и ему нет покоя.

- Да замолчишь ты наконец, - рассвирепел майор. – Странный этот террорист Петрович. С автоматами, гранатами, пулемёт и хворостиной. Может это детские игрушки.

- А ты езжай, езжай, - поддела Марковна. – Если вернёшься живой, то детские игрушки, а если привезут накрытого, то за упокой.

- Довела ты меня, стерва, - гаркнул Пугайло, взметнувшись с пола, и молнией выскочил из кабинета, сверкнув блестящими сапогами.