–– Я из Мира...
–– А ты мужицкого роду или господского? Говори, будем знать, как с тобой поступить. Мужика надо бить так: раза три люшней по голове, несколько раз по лицу, чтоб упал: мужик — человек крепкий, и браться за него надо крепко, а когда он под ногами, тогда с ним легкая работа. А с барином дело делается по другой моде: ему люшни не показывай, а то сразу со страху умрет, его кнутовищем припугни, а как задрожит всем телом, ударь два раза по морде, но тоже не очень сильно... и барин уже под ногами. Походи по нем немного, минуту так, ну две — он и готов,— ребра поломаны, как хворост, потому кость у барина беленькая, как бумага...
Хозяева тупо и тяжело засмеялись, а Михайло спрятал за Максима голову и ждал, что скажет вор.
–– Выходит, хозяева, что раз вы пьете водку, то ни за что не выпустите меня живым.
–– Правду говоришь, ей-богу, правду, за это я тебя люблю.
–– Пока вы меня не убили, дайте еще водки: напьюсь, чтоб не знать, как и когда.
–– Пей, раз такое дело, пей. Я не жалею, а то, что ты налетел на меня, это тебя бог покарал. Я, человече, крепкий, я каменный, из моих рук тебя никто не вырвет.
Вор выпил еще пять рюмок.
— Бейте, сколько хотите, я готов.
— Подожди, братику, ты готов, а мы еще нет, ты пил по пять, а мы по одной. Вот догоним, начнем разговор...
Михайло глядел весело, Максим о чем-то думал, но боялся высказать свои мысли, а Георгий был неспокоен.
–– Вижу, люди, будет беда. Ушел бы я прочь, но что-то тянет меня к нему, цепями тянет. Эй, эй, пьем, закусываем...
–– Хозяин, давайте я поцелую вас в руку, — сказал вор Максиму.
— Ой, человече, ты очень боишься. О-о, это нехорошо.
–– Ей-богу, я не боюсь, ей-богу, сто раз поклянуся, что не боюсь...
–– Так что же с тобою?
–– У меня теперь легко на душе стало, и я хочу этому хозяину руку поцеловать: он седой и мог бы быть моим отцом...
–– Человече, оставь меня, у меня совесть мягкая, я не хочу, оставь меня...
–– Да дайте руку, ведь грех будете иметь, я хочу вас поцеловать, как родного отца.
–– Я совсем мягкий, человече, не целуй меня...
Михайло и Георгий даже рты раскрыли и перестали пить водку. Взъерошили волосы и не верили своим ушам.
— Туману напускает. Чего он хочет? Ты что, голубчик, таким манером пробуешь... Мы ученые, мы и это знаем...
Максим таращил глаза и не понимал, что делается вокруг.
— Сообразил, что я мягкий, сразу угадал...
Говорил, чтоб оправдаться перед Михаилом и Георгием.
–– Дайте, дайте, хозяин, руку, но от чистого сердца: если я вас поцелую, мне будет легче; я вижу, мне уже не ходить по земле, и я хочу попрощаться с вами.
–– Да не целуй, а то я весь размякну, я тебе и так прощу...
–– Но я вас очень прошу, я тяжело буду умирать, я еще никого в руку не целовал вот так, от всего сердца. Я не пьяный, ей-богу, нет, но я так хочу...
–– Тише, человече, не хлипай, не подходи издалека, а то как трахну — и ногами не дрыгнешь.
–– Значит, вы думаете, что я притворяюсь, а я, ей-богу, правду говорю. Я, видите, как выпил, так в голове у меня такое сотворилось, что вот должен я перед смертью этого хозяина в руку поцеловать, чтоб мне бог грехов уменьшил. Дайте руку, хозяин. Скажите, пусть даст...
–– Чего этот человек хочет от меня? Не знаю. Что мне делать, раз я жалостливый, я такой, что не могу этого выдержать.
Максим не находил места и не знал, что делать. Он стыдился, как девушка:
— У мягкого всегда так, он всегда посмешище для людей, — такая паскудная у него натура. Вы же знаете, что когда я выпью, то плачу, знаете же... Не надо было звать меня, знаете же, что я — прядево...
Вор пытался взять Максимову руку и поцеловать ее,
–– Этот вор хочет обойти нас фокусом. Идите, Максим, прочь от него, отступитесь...
–– Давайте, Георгий, выпьем сразу по три рюмки, чтоб злее быть, — сказал Михайло.
–– Не уходите, Максим, не уходите, дяденька, от меня, я сейчас умру. Я не боюсь, ей-богу, не боюсь, но меня такое беспокойство тря...
Вор стал дрожать всем телом, губы его прыгали. Михайло и Георгий пили водку и не глядели на него.
— Да чего ты боишься? Нечего. Я дам тебе руку поцеловать, уж дам, пускай и меня побьют, на уж, на, целуй, как тебе хочется...
Вор припал к руке, а Максим мигал веками так, будто его раз за разом били по лицу:
— Мягким никогда не следует быть, мягкий человек ни на что не способен...
Михайло растопырил пальцы и показал их Георгию:
— Человече, пальцы у меня крепкие, к драке охочие; что схватят, с мясом рвут.
Георгий ничего не говорил, лишь плевал на ладони и наливал водку.
–– Хватит уже, голубчик, хватит, пусти, я пойду, здесь нет бога, я на такое дело не могу глядеть, вынь руки из-за пазухи. Не гладь меня, пусти, мне так стыдно, что я не знаю, куда деваться...
–– Я хочу еще икону поцеловать, порог еще хочу, я хочу всех, всех, где кто на свете есть!.. — кричал вор.
Хозяйка спрыгнула с печки и убежала из хаты. Михаило встал из-за стола, пьяный и темный, как ночь. Георгий стоял и раздумывал, с чего начинать.
–– Максим, уходите из хаты, чтоб я вас не видел здесь, а то убью, как воробья. Эй, собирайтесь...
–– Я пойду, Георгий, я вам ничего не говорю, но вы не сердитесь, вы же знаете, что я мягкий человек. Мне так кажется, что грех вы будете иметь, а я пойду, пойду...
–– Идите, идите, вы не человек, а старая баба...
–– Я и сам говорю, что я не гожусь, я...
Максим поднялся и вышел из-за стола:
— Будьте здоровы и не гневайтесь, потому что я, как говорится, не гожусь...
Вор остался за столом один, немного бледный, но веселый.
–– А ты выйдешь из-за стола, или тебя надо выносить оттуда?
–– Я не выйду, я вижу, что не выйду, я должен сидеть здесь, под иконами.
–– Ой, выйдешь, ей-богу, выйдешь, мы будем просить...
И кинулись на него...
(с) Василь Стефаник. Вор
Комментарии