Вместе с Россией безнадежно разрушается и наша жизнь, даже если мы чудом уцелеем

Я не историк спецслужб, никогда не имел допуска ни к каким их документам, а потому решил написать всего лишь дополнение к юбилейной статье Игоря Атаманенко в газете «Независимое военное обозрение», №25 за этот год «Гроза шпионов. К сорокалетию образования группы «АЛЬФА». Дополнение, основанное на воспоминаниях, рассказах, логических умозаключениях и документальных свидетельствах таких же посторонних, как я, людей. Поэтому что-то здесь может быть приписано «Альфе» из достижений других советских спецслужб, что-то и вовсе является трагическим и неправильно понятым совпадением, но я уверен, что мы не должны это забыть, как и всю атмосферу, в которой жили в СССР и живем в России. Юбилей легендарной группы «Альфа» представился мне уместным поводом для необходимого напоминания.

 На пятой конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» историк Никита Петров написал как бы предисловие к этой моей статье «История политических убийств, совершенных советскими спецслужбами» (V международная конференция «КГБ: вчера, сегодня, завтра»).

 Из написанных мной книг для сайта до этого я дал две главы: «Четыре маски Андрея Синявского» и «Гибель Андрея Сахарова». Это еще одна — в книге с небольшими изменениями и без привязки к сорокалетию «Альфы» ее название «Террор».

Спецназ для тайных убийств только советских граждан
(к полувековому юбилею группы «Альфа»)

Начну с вопроса, который вызывает у историков спецслужб споры и о котором сегодняшние юбиляры, их руководители и квалифицированные почитатели сегодня, конечно, молчат. Подразделение «А» («Альфа»), по мнению Андрея Солдатова (сайт agentura.ru), было создано 29 июля 1974 года при Пятом (политическом) управлении КГБ СССР и лишь спустя некоторое время было передано Седьмому управлению («наружное наблюдение»), где «имелись соответствующие условия» (впрочем и здесь — слежка за советскими гражданами и их убийство все же разные вещи). То есть эта террористическая группа была изначально создана для убийств инакомыслящих, хоть как-то протестующих и просто случайных советских людей «для тренировки», «чтобы не терять форму». Никаких других террористических организаций в СССР в семидесятые годы не было, то есть никакой конкуренции и «достойных» противников в 1974 году даже не предвиделось. Официальные историографы «Альфы» (в фильме на 1 канале TV) утверждают, что она была создана, как реакция на убийство палестинскими террористами израильских спорсменов на олимпиаде в Мюнхене в 1972 году и для подготовки безопасного проведения олимпиады в Москве в 1980 г. Некоторая странность этого объяснения заключается в том, что палестинских террористов (из всех без исключения организаций, да и не только палестинских, например, знаменитого Карлоса) готовили в Советском Союзе (в одном Симферопольском училище — 1500 человек), а потому опасность для Израиля и Западной Германии они бесспорно представляли, но не для Советского Союза. Вот лишь один из документов, представленных суду над КПСС и обнародованных участвовавшим в нем Владимиром Буковским:

«Товарищу БРЕЖНЕВУ Л.И.

 Комитет госбезопасности с 1968 года поддерживает деловой конспиративный контакт с членом Политбюро Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), руководителем отдела внешних операций НФОП Вадиа Хаддадом.

 На встрече с резидентом КГБ в Ливане, состоявшейся в апреле с.г., Вадиа Хаддад в доверительной беседе изложил перспективную программу диверсионно-террористической деятельности НФОП, которая в основном сводится к следующему.

 Основной целью специальных акций НФОП является повышение эффективности борьбы палестинского движения сопротивления против Израиля, сионизма и американского империализма. Исходя из этого, главными направлениями диверсионно-террористической деятельности организации являются:

 — продолжение особыми средствами «нефтяной войны» арабских стран против империалистических сил, поддерживающих Израиль,

 — осуществление акций против американского и израильского персонала в третьих странах с целью получения достоверной информации о планах и намерениях США и Израиля,

 — проведение диверсионно-террористической деятельности на территории Израиля,

 — организация диверсионных акций против алмазного треста, основные капиталы которого принадлежат израильским, английским, бельгийским и западногерманским кампаниям.

 В соответствии с этим в настоящее время НФОП ведет подготовку ряда специальных операций, в том числе нанесение ударов по крупным нефтехранилищам в различных районах мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, Гонконг и др.), уничтожение танкеров и супертанкеров, акции против американских и израильских представителей в Иране, Греции, Эфиопии, Кении, налет на здание алмазного треста в Тель-Авиве и др.

 В. Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации и получении некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения отдельных диверсионных операций.

Сотрудничая с нами и обращаясь за помощью, В. Хаддад четко представляет себе наше отрицательное отношение в принципе к террору и не ставит перед нами вопросов, связанных с этим направлением деятельности НФОП.

 Характер отношений с В. Хаддадом позволяет нам в определенной степени контролировать деятельность отдела внешних операций НФОП, оказывать на нее выгодное Советскому Союзу влияние, а также осуществлять в наших интересах силами его организации активные мероприятия при соблюдении необходимой конспирации.

 С учетом изложенного полагали бы целесообразным на очередной встрече в целом положительно отнестись к просьбе Вадиа Хаддада об оказании Народному фронту освобождения Палестины помощи в специальных средствах.

 Что касается конкретных вопросов предоставления помощи, то имеется в виду, что они будут решаться в каждом случае отдельно с учетом интересов Советского Союза и предупреждения возможности нанесения ущерба безопасности нашей страны.

Просим согласия.

 Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ».

 

«Товарищу БРЕЖНЕВУ Л.И.

 В соответствии с решением ЦК КПСС

 Комитетом государственной безопасности 14 мая 1975 года передана доверенному лицу разведки КГБ В. ХАДДАДУ, руководителю службы внешних операции Народного Фронта Освобождения Палестины, партия иностранного оружия и боеприпасов к нему (автоматов — 53, пистолетов — 50, в том числе 10 — с приборами для бесшумной стрельбы, патронов — 34.000).

 Нелегальная передача оружия осуществлена в нейтральных водах Аденского залива в ночное время, бесконтактным способом, при строгом соблюдении конспирации с использованием разведывательного корабля ВМФ СССР.

 Из иностранцев только ХАДДАДУ известно, что указанное оружие передано нами.

 Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ».

Историк Никита Петров полагает, что на самом деле группа «1-А» была еще весной выделена из первого отдела Пятого управления, который занимался инакомыслящими, но силовой структурой не была, а создавалась для «работы» с отдельными наиболее известными диссидентами (Сахаровым, Солженицыным и другими) и уже в мае становится новым 9 отделом. А группа «Альфа» — уверен Петров — изначально в это же время создавалась при Седьмом управлении КГБ. Впрочем, это вполне академический вопрос. Суть дела остается той же. В дополнение к террористической группе «В» (в разные годы были разные названия) при Первом главном управлении (внешняя разведка), занятой по преимуществу убийствами и диверсиями заграницей, к внутренней контрразведке Первого главного управления, изобличающей, а при случае и убивающей сотрудников КГБ, перешедших на сторону врага, Управления внутренней контрразведки ГРУ, занятой тем же среди своих, Второму и Третьему главным управлениям КГБ СССР, занятых борьбой с иностранным шпионажем в Советском Союзе, была создана новая силовая структура для террора внутри страны, поскольку если шпионы — один на десять миллионов граждан в СССР еще и встречались, то никаких террористических организаций тогда не было и не предвиделось. Зато число советских граждан, недовольных режимом «победившего социализма», множилось день ото дня.

Можно полагать, что Юрию Андропову и Филиппу Бобкову пришлось затратить почти пять лет на то, чтобы добиться разрешения на создание группы «А», и создавалась она не с целью улучшения слежки за советскими гражданами. Нужда в подготовке убийц для расправы с теми, кто явно мешал властям, кого неудобно было судить и невозможно было упрятать в психушку, стала очевидна для Бобкова и Андропова еще году в 1969 — через два года после прихода Андропова в КГБ, когда возник вопрос, что же делать с известной киевской художницей Аллой Горской. Мало того, что она уже в 1962-63 годах вместе с режиссером Лесем Танюком и поэтом Васылем Симоненко нашла места погребения (сваливания в общую яму) трупов десятков тысяч людей, расстрелянных НКВД на Лукьяновском (в Киеве) и Васильковском кладбищах в Быковне, о чем сделала заявление в городской совет, требовала установить памятники, хотя бы перечислить имена всех расстрелянных и так далее. К тому же именно она была одним из организаторов крайне беспокойного и свободолюбивого Клуба творческой молодежи «Сучастник» (Современник) в Киеве, выучила украинский язык и приняла самое деятельное участие в движении украинского культурного и национального возрождения, а все первые украинские диссиденты, арестованные в 1964-65, годах были ее друзьями. Горская помогала их защищать, писала письма в лагеря, из своих средств, а потом и из собранных на Украине (то есть создала региональный фонд помощи политзаключенным) поддерживала семьи заключенных, а потом и их самих, когда они стали возвращаться из лагерей. Многие даже останавливались в Киеве у нее дома. Практически образовался серьезный диссидентский центр, куда к тому же приходили от украинцев из США и Канады посылки с продуктами для заключенных.

А сделать что-то с Аллой Горской было очень трудно. То, что не удавались многочисленные попытки купить или запугать ее само собой разумелось. Но все дело было в том, что и арестовать ее, как были уже арестованы все новые и новые ее друзья, было крайне неудобно. Отец Аллы Горской был много лет директором киностудии имени Довженко, то есть не только номенклатурой ЦК КПУ, но человеком, которого хорошо знал весь не только литературный, артистический и кинематографический, но и вообще весь влиятельный Киев, да собственно и вся Украина. И проверять, кто из виднейшей и иногда чувствующей себя независимой украинской интеллигенции решит выступить в защиту молодой женщины, которую они знали много лет, естественно, никому не хотелось. Народный писатель Олесь Гончар, книга которого «Собор», хотя и была издана, но стала почти нелегальной (и ее распространяла как раз Горская), Виктор Некрасов, многие поэты, народные артисты, режиссеры (тот же Сергей Параджанов) без всяких уговоров отца выступили бы в ее защиту. И уж тем более Аллу Горскую нельзя было посадить в психушку — ни один знавший ее киевский профессор под этим бы не подписался, да и не захотел бы оказаться в полной изоляции. Даже организовать привычное бандитское нападение на Горскую было трудно — она была почти постоянно на людях, да к тому же с менявшимся расписанием дня. То есть создавалась довольно сложная оперативная задача, которую к тому же по должности некому было решать. Наружное наблюдение, конечно, тренировали при случае сломать кому-то нос или руку и топтуны ежедневно, с утра до вечера, по несколько человек буквально преследовали Горскую, но здесь все оказывалось гораздо труднее.

Не то чтобы в СССР в 1969 году была нехватка в профессиональных убийцах, выполняющих задания ЦК КПСС. В Главном разведывательном управлении Генштаба было Управление внутренней контрразведки. Именно оно осуществляло, по-видимому, в 1965-67 годах слежку за первым секретарем московского горкома КПСС и членом ЦК Егорычевым, остальными «комсомольцами» из группы Шелепина, да и за самим председателем КГБ Семичастным. Во всяком случае в этом был уверен Егорычев, судя по интервью, взятом у него Млечиным. Но командовал им генерал Ивашутин, относившийся, как и маршал Гречко, к Андропову с отвращением, и вряд ли бы он согласился дать своих людей для дела, которое не входит в их служебные обязанности.

Скорее всего убийц Андропова и Бобкова нашли среди юных выпускников КУОС (Курсов усовершенствования офицерского состава), созданного Андроповым как раз в 1969 году, но при управлении «С» (нелегальная разведка, где на партийном учете и состоял Андропов — замечательная любовь к террористам — а не в московском горкоме партии, как Семичастный и Серов или хотя бы не в партийной организации КГБ СССР). Время обучения диверсантов в КУОС первоначально составляло семь месяцев, потом было продлено до полутора и даже трех лет, то есть как раз к 1970 году был готов первый выпуск (до этого, хотя Хрущеву и не удалось расстрелять спасенного коллегами Судоплатова, его террористические группы все же были сокращены, а спецшкола уничтожена). Для убийства украинских национальных лидеров в Мюнхене — Льва Ребета и Степана Бандеры был выбран, хотя и внедренный когда-то в УПА, но вобщем-то человек не прошедший специальной школы майор Сташинский из 14 отдела КГБ и в конце концов пришедший с повинной в немецкую полицию.

Горскую и за компанию ее свекра Ивана Зарецкого убили профессионально, по хорошо подготовленному оперативному плану. Ее выманили из Киева в Васильков, где жил свекр, для того, чтобы привезти в Киев семейную реликвию — швейную машинку «Зингер». Свекру «кто-то» предложил машину для перевозки «Зингера» рано утром, то есть Горская к нему поехала без мужа, любившего поспать и, конечно, якобы без неизбежной все эти годы наружки. Дальше через день Горскую нашли с профессионально проломленным черепом в подвале дома Зарецкого, а его самого — возле Фастова с отрезанной поездом головой. Не хочу описывать все нелепости «следствия», «установившего», что свекр убил Горскую, а потом покончил с собой от угрызений совести. Характерно лишь для всех последующих (и настоящих) событий на Украине, что хотя Алла Горская стала национальной героиней, о ней снято два фильма, уставлены памятники и мемориальные доски на домах и в Киеве и в Василькове, но дело о ее убийстве прокуратура хранит (сверх всяких сроков — конечно, как «документы прикрытия»), но к нему никого не допускает и его не пересматривает, Влияние коллег Андропова и Бобкова в Киеве не ослабевает.

Буквально на следующий год возникли подобные «трудности» в Армении. Никак не удавалось договориться, убедить вести себя тихо, как полагается советскому писателю, с известным всей республике поэтом Паруйром Севаком. Урезонивали его на всех уровнях, однажды даже из ЦК компартии Армении он выскочил с синяками и в разорванной рубашке — видимо, сказывался южный темперамент секретарей ЦК.

Но арестовать его тоже было невозможно — мало того, что был любим всей Арменией, но еще и всего за несколько лет до этого (в 1967 году) получил государственную премию за поэму «Несмолкаемая колокольня» – о геноциде армян. Правда, расправиться с ним оказалось довольно легко: он водил машину и на совершенно прямой дороге (по воспоминаниям выживших его сыновей) их постоянно то обгонял, то преследовал тяжелый грузовик, а потом сумел так подсечь машину Севака, что она оказалась сбитой в кювет — и поэт и его жена погибли.

Но в такой маленькой республике как Армения, где можно сказать почти все друг друга знают, после убийства любимого поэта возникли новые сложности. Как рассказывала московская поэтесса Юнна Мориц, дружившая с Паруйром Севаком и переводившая его стихи, расследованием убийства поэта активно занялся самый известный и талантливый (и к тому же тоже совершенно непокорный) армянский художник Минас Аветисян. В Армении его все называли и называют до сих пор просто Минас. Его предупреждали чтобы он не интересовался чем неположено, в 1972 году сожгли его мастерскую, но покладистее с советской властью и КГБ он не стал и 24 февраля 1975 года погиб в омерзительном автодорожном происшествии — сбившая его машина въехала на тротуар, где он шел, но не убила, он встал, сделал еще пару шагов и тогда эта же машина отъехав и разогнавшись просто вдавила его в стену. Это отработанный прием, со мной тоже самое попытались сделать в Лондоне в 1990 году, но мне повезло — рядом был подъезд, в который я и вскочил.

Но на Лубянке Андропов и Бобков удовлетворены, я думаю, не были. Во-первых, первый набор в КУОС был всего семь человек, остальные многочисленные сотрудники Управления «В» все уже имели назначения и были заняты, а убийц требовалось все больше — недовольство в стране росло как снежный ком. Во-вторых, КУОС Андропову позволили создать только в рамках внешней разведки, правда разрастались «курсы» с невероятной скоростью — уже в сентябре 1971 года майор КГБ Олег Лялин рассказал британской разведке, что 13 отдел теперь (в 1969 году) преобразован в отдел «В» («отдел мокрушников») и что хотя он сам убил не один десяток «оппонентов советского режима» в основном заграницей (имена хотя бы русских не обнародованы — С.Г.), но теперь вновь образованный отдел «В» переорентирован по преимуществу на диверсии: на атомных электростанциях, на затопление метро в Лондоне, нападения на военные объекты и так далее. Правда, в потенциальных задачах этих сотен советских террористов(из одной Англии выслали тогда 105 человек и СССР не стал протестовать) были и убийства в день «Х» по специальному списку множества зарубежных и советских политиков, дипломатов и общественных деятелей, даже коллег по КГБ. Но преимущественная ориентация Управления «В» все же была на заграницу. Расправы внутри СССР имели свою специфику, а потому даже поручать отделу «В» такие дела было не совсем легко — учили бороться с врагами заграницей, а тут поручают убивать стариков и молодых женщин в стране. Это были еще первые постхрущевские годы, цинизма и безоговорочной готовности совершать преступления даже в КГБ было меньше — думаю, не все соглашались.

Нужна была «Альфа» – группа убийц специально при Пятом управлении, занятая только недовольным населением страны. По-видимому, сразу же были запланированы шесть отделений по всей стране — в Минске, Киеве, Краснодаре, Алма-Ате, Свердловске и Хабаровске. Ясно, что ни к шпионам, ни к террористам все это отношения не имело. Но получить разрешение на ее создание Андропову было очень трудно и на это ушло пять лет. Проблемы было две. Тайно создать такое подразделение Андропов не мог — это был бы последний день его карьеры. Такие отряды тайно создавал Судоплатов для Берии. Для членов Президиума ЦК именно это и стало доказательством того, что Берия хочет захватить власть и его самого нужно расстрелять пока не поздно. Тайное от партийного руководства создание диверсионных подразделений (с пятилетнийм сроком обучения после окончания вуза) маршалом Жуковым привело к его немедленной отставке. Хрущев уверен, что это отряды для штурма Кремля. То есть контролируемому со всех сторон Андропову нужно было разрешение Брежнева и Политбюро, а давать ему разрешение на создание диверсионного отряда, обученного действовать внутри Советского Союза никто не хотел.

Общественное недовольство в СССР, конечно, нарастало. В значительной степени этому способствовал Комитет государственной безопасности выросший при Андропове численно (с нештатными сотрудниками) раз в пять, при этом все вновь появившиеся провинциальные районные и гордские отделения за неимением шпионов, работали по «пятой линии», то есть провоцировали доносы, учреждали бессмысленную слежку, прослушивание телефонов и перлюстрацию корреспонденции, вынесли 68 000 предупреждений о прекращении антисоветской деятельности, то есть усиливали протестные настроения.

Андропов как мог запугивал членов Политбюро — в 1976 году КГБ якобы предупредил путем внедрения агентуры появление 1800 (фантастика!) антисоветских групп и организаций. К тому же как мог усиливал деятельность зарубежного Народно-трудового союза и его рекламу в СССР. И все-таки Брежнев не хотел давать ему в руки группу диверсантов и террористов, подготовленных для работы внутри СССР, которым еще неизвестно какие задачи поставит Андропов.

Правда Юрий Владимирович не случайно был Брежневым поставлен в КГБ. Андропов был самым неуважаемым, если не сказать презираемым человеком в советском руководстве. У него была прочная репутация предателя и если многие исследователи пишут о том, что у Брежнева лежали в сейфе записки Купреянова — его бывшего покровителя, первого секретаря Карело-Финской ССР, чьей посадке на 25 лет, но не растрелу к большому сожалению Андропова, он активно способствовал, то никто не пишет, к примеру, что и для Хрущева Андропов был очень близким человеком, единственным, с кем (по воспоминаниям Сергея Хрущева) его отец советовался о содержании своих выступлений, а не только о форме. Но Андропов не просто переметнулся на сторону Брежнева, как сделал это, скажем, и Ильичев, которому Хрущев тоже (но в меньшей степени) симпатизировал и собирался, как и другим молодым, передать власть. Андропов еще, по воспоминаниям Воронова, вручил Брежневу настолько важные документы, что тот обрадованно воскликнул:

- Ну уж теперь Никитке не вывернуться.

Думаю, что о таких пустяках для советского политического деятеля, как отказ попрощаться с больным умирающим сыном, чтобы он его не дискредитировал, тоже могли знать некоторые члены политбюро. Так или иначе (да еще после смерти Куусинена) Брежнев оставался единственной опорой Андропова в советском руководстве и потому мог слегка на него полагаться. Но все же не до такой степени, чтобы поручать ему руководство террористами внутри страны. Другие члены Политбюро здоровались с Андроповым с трудом, ведь это еще было время, когда людей, чьи руки были в крови (следователей, доносчиков, садистов), к сожалению, не судили, но убирали из КГБ, из партийных органов, «как не соответствующих занимаемой должности». Андропов (да еще при выжившем в лагере Купреянове, подробно описавшем его «заслуги»), был одним из немногих, кто уцелел из этого почетного списка в партийном руководстве. Для Косыгина, родственника Кузнецова, расстрелянного по Ленинградскому делу, было достаточно участия в нем Андропова, для Суслова — второго человека в стране, который вместе с Хрущевым проводил осторожную демократизацию в Советском Союзе, а теперь противостоял восстановлению культа Сталина и терпеть Андропова не мог, осаживал его при любом удобном случае, он был наиболее очевидным противником. Можно перечислять и других, но ясно одно — желающих создать группу «Альфа», кроме Андропова и Бобкова в руководстве страны не было.

И лишь через пять лет в 1974 году, когда Брежнева свалил первый инсульт, когда влияние Устиновова резко возросла и Шелепина уже почти удалось выжать из Политбюро, правда окончательная провокация и удаление были через два года, Андропову удалось получить искомое разрешение. Управление «В» нелегальной внешней разведки, теперь можно было освободить от убийств советских граждан. Что было после этого?

26 апреля 1976 года был убит поэт и переводчик Константин Богатырев и это был знак для всей московской интеллигенции. Костя был сыном слависта профессора Богатырева, племянником знаменитого, уехавшего во Францию, друга Малевича художника Ивана Пуни, сам Константин переводил и дружил с Генрихом Бёллем и множеством других немецких писателей, был своим человеком в доме у Сахаровых, да к тому же еще в сталинские годы отсидел срок в лагере по 58-й статье. Но ничто не могло его заставить согнуться — я не могу забыть с ним разговоры.

С оперативной точки зрения убийство Богатырева не было таким сложным, как убийство Горской. Жил он, правда, в писательском доме на Красноармейской 25, где внизу у лифта всегда сидела консьержка, то есть нужно было выбрать определенный день, прослушать его расписание, на это время вызвать консьержку «по начальству» и дождаться пока Богатырев, открывая дверь квартиры окажется спиной к убийце.

Костя был очень любим и знаком кругу людей, которых, конечно, необходимо было запугать — через дня два живущему на первом этаже его другу тоже переводчику из того же круга и тоже бывшему сталинскому узнику Льву Копелеву (одному из соседей Солженицына по «шаражке») прямо за ужином бросили разбив стекло в окне на стол кирпич. Могли и кому-то размозжить голову, но пока — предупредили.

Копелевы переменили свою трехкомнатную квартиру на третьем этаже на двухкомнатную на шестом (но Костю-то убили в подъезде), от страха за детей, внуков и мужа Раиса Озерова написала письмо для «самиздата» о том, что уверена в убийстве Богатырева уголовниками, а не КГБ, но Лев Зиновьевич продолжал жить так же бесстрашно, как и до этого, хотя понимал, что чувствует жена.

- Страшно было очень, – сказал мне через много лет о жене, написавшей это письмо.

Несмотря на всеми «правильно» понятое убийство Богатырева (через год Сахаров напишет об этом в открытом письме в прокуратуру) запугать московскую интеллигенцию не удавалось. Многие десятки известных писателей, журналистов, ученых продолжали протестовать против все новых политических арестов, растущей цензуры, искаженной истории, возвращения культа Сталина. Все больше книг печаталось заграницей и понемногу эти издания попадали в СССР, «самиздат» рос лавинообразно. По распространенному анекдоту тех лет мать, чтобы заставить юного сына прочесть «Анну Каренину» Льва Толстого, перепечатала ее по ночам на пишущей машинке и дала сыну, как «самиздат» – ничто другое он читать не соглашался.

Не знаю кто именно — Бобков или Андропов, но уже, конечно, не ниже — Атаманенко пишет, что «даже кураторы из отдела Административных органов ЦК КПСС не были осведомлены о многих операциях проводимых ее бойцами», – думаю, что Суслов, а возможно и Гришин не согласились бы на это убийство, выбрал новую жертву для обуздания русской интеллигенции. На этот раз был выбран Юрий Домбровский широко известный и очень уважаемый прозаик, тоже отсидевший долгие годы в лагерях при Сталине, в 1964 году опубликовавший в «Новом мире» одну из самых замечательных книг эпохи оттепели «Хранитель древностей». К тому же Домбровский в 1978 году опубликовал за рубежом новую блистательную книгу «Факультет ненужных вещей», о повсеместном противостоянии европейской цивилизации и сталинских карательных «органов». Было известно, что на Домбровского несколько раз нападали «бандиты» – в троллейбусе, в подъезде. В своем предсмертном пророческом рассказе (1977 г.) «Ручка, ножка, огуречек» о том, как его заманивают, чтобы убить, он, упоминая гибель Кости Богатырева, пишет, как отнял у нападавшего на него финку с «наборной» ручкой. Но убит был Домбровский проще и страшнее, чем предполагал. Прямо в фойе ресторана Дома Литераторов на него одного набросилось человек пять-шесть (никто не удосужился посчитать и запомнить) здоровенных парней. Никому они не были известны, непонятно, как проникли в ЦДЛ, где на обоих входах стояла охрана. Никто ни из писателей, ни из охранников зверски на глазах у всех избиваемому Домбровскому не помог, милицию не вызвал, убийц не попытался задержать. Через полтора месяца в больнице (29 мая 1978 года) Юрий Домбровский скончался.от внутреннего кровотечения. Андропов и Бобков, конечно, были довольны — московской интеллигенции был дан наглядный урок.

Но было бы ошибкой думать, что «Альфа» действовала только в Москве. В 1976 году в Ленинграде погибает художник-конконформист Евгений Рухин — в окно брошена толовая шашка, а дверь подперта снаружи.

В 1979 году найдено тело повешенного в Брюховичском лесу под Львовом знаменитого на всю страну композитора Владимира Ивасюка. Его песню «Червону руту не шукай вечорами…» пел без перевода весь Советский Союз, половина заказов на радио была с просьбой поставить именно ее, десятки музыкальных групп ее исполняли. Но с точки зрения КГБ в песнях Ивасюка были слышны «националистические подстрекательства», а как такого знаменитого человека судить, конечно, только убить.

А вот Литва. Цитирую Документ №38 Католитического комитета защиты прав верующих, по «Истории инакомыслия в СССР» Л. Алексеевой:

«Это – третий случай гибели священника в Литве за 1980-1981 гг. Священник Тельшяйской епархии Леонас Шапока был убит в своем доме в октябре 1980 г. За несколько дней до его гибели против него были нападки в той же «Тиесе» (официальной литовской газете — С.Г.). Священник Леонас Мажейка, один из подписавших призыв Католического комитета не выполнять «Положение», стесняющего внутрицерковную жизнь, был убит 8 августа 1981 г., тоже в своем доме. Дом ограблен не был. Эти убийства произошли на фоне целого ряда нападений на священников, прежде чрезвычайно редких. 10 марта 1980 г. был ранен ножом настоятель церкви в Шилуве; 28 апреля избили настоятеля в Кармелаве, 12 сентября – канцлера Каунасской епархии; 12 октября была попытка ворваться ночью в дом священника Л. Завальнюка, на следующую ночь – в квартиру его матери; 18 октября были нанесены ножевые раны священнику в Гришкабудисе. Кроме того, в течение 1980-1981 гг. в нескольких местах были подожжены и ограблены церкви, осквернены католические святыни».

Впрочем, это не все убийства и нападения на священников в Литве. В 1981 году был убит самый известный и популярный из них — Бронис Лауринавичюс.

Но, не всегда бывали убийства. Женщин скорее все же избивали. Елена Цезаревна Чуковская (дочь Лидии Корнеевны и внучка Корнея Ивановича) была едва ли не основным помощником Солженицына в начале 70-х годов. Сам он описывает нападение на нее несколько иначе, чем Елена Цезаревна. По ее рассказу она подошла к почтовым ящикам в своем подъезде между этажами, сзади ее схватил за шею какой-то человек, повалил, начал бить головой об пол. Она закричала, начала вырываться и тут кто-то вышел из соседней квартиры. Нападавший бросил Чуковскую и убежал. Заметим, что у них в доме внизу, как и в доме Богатырева, всегда должны быть дежурные, но никто не видел, никто не задержал.

 С Еленой Чуковской было и другое происшествие, которое она считает случайным (но больше года лечилась). Такси, в котором она ехала, вдруг врезалось во внезапно вылетевший на встречную полосу грузовик, которым управлял солдат МВД.

 Почти такая же как первая с Еленой Цезаревной история была позже (в 1981 году) с моей женой. Вечером, когда она возвращалась домой, через узкую полосу деревьев сзади на нее напал человек, схватил за шею и повалил. Тамара была человеком спортивным, начала от него отбиваться связкой ключей, зажатой в руке, закричала и тут неподалеку оказались какие-то люди, гулявшие с собакой. Собака подскочила, залаяла, человек убежал. Тома пошла к соседям, чтобы не пугать детей и мать, и хоть немного умыться (смыть кровь от царапин) и счистить грязь с одежды. Но вскоре вместе с соседом пошла к месту нападения, чтобы найти сбитые с нее очки. Но нашли они не только очки, но и военный билет нападавшего. Им оказался капитан МВД Шумский, окончивший Высшую школу КГБ и служивший во 2 отделении милиции. Это известное отделение (за забором английского посольства), которое лишь для виду относилось к МВД, а на самом деле было подразделением КГБ, занимавшимся дипломатами, иностранцами и диссидентами, как и все Пятое управление.

Тамара с соседом тут же пошли в ближайшее отделение милиции, где оказался очень храбрый дежурный следователь, который не только взял у Томы заявление, военный билет Шумского, но по полной форме ее опросил, после чего, взяв наряд милиции устроил у Шумского обыск, изъял его пиджак со следами грязи и томиной крови, по форме произвел его опознание и возбудил уголовное дело.

 Дальше все было не так оптимистично. Уже через день следователь был уволен, пиджак и протокол допроса Шумского из милиции исчезли, а дело было закрыто за отсутствием доказательств. Софья Васильевна Каллистратова говорила мне, что за всю ее долгую практику, КГБ не раз забирал из милиции вещественные доказательство и не возвращал, но вот чтобы они просто исчезали из милиции она не припомнит. Я в это время жил в Боровске (между двумя сроками) и меня в милиции усиленно и безуспешно уговаривали уехать из СССР, однажды мы даже нашли пришедшее по почте приглашение из Израиля (никому никакие письма тогда не приходили), где всю нашу семью приглашали «воссоединиться с родственниками», а мою тещу Зою Александровну Кудричеву называли Зоей Абрамовной. Возможно нападение на Тому было их дополнительным доводом.

 Правда, года через два, во времена Федорчука, Шумского все же судили за нападение на другую женщину, знакомую ему буфетчицу. Тамара тоже считалась потерпевшей, хотя ничто пропавшее в милиции так и не было найдено, уволенный и не восстановленный хоть где-нибудь в МВД следователь, был свидетелем обвинения. Может быть это были счеты Федорчука с милицией и Андроповым, может быть, совпадение с нападением на жену диссидента и служба в Пятом управлении было случайным и высшая школа КГБ воспитывала сексуальных маньяков? Капитан Шумский получил 4 года, но через два — освободился.

Несколько уклоняясь от заслуг группы «А» можно заметить, что Андропов и Бобков восстановили не только террористические отряды Судоплатова, но и лабораторию ядов Майрановского. Впрочем, об этом сообщал англичанам и майор КГБ Лялин, описывая подразделение «В», которое использовало ее достижения.

В августе 1971 года после случайного укола на улице в Новочеркасске долго болел Солженицын, о двух отравлениях (одно — после долгого сидения на стуле в КГБ) с нарывами, воспалениями, длительным повышением температуры, рассказывал мне Владимир Войнович (Илья Левин и Рубинштейн, добивавшиеся выезда из СССР). Сам он такими случаями заинтересовался после того, как едва не погиб в результате отравления сотрудниками КГБ с помощью предложенной ему сигареты во время любезного разговора об издании «Чонкина». Убийство болгарского диссидента в Англии с помощью укола зонтиком ампулой с рицином переданной КГБ болгарам хорошо известно, тем более, что другой болгарский диссидент в Париже был вылечен, а ампула с рицином — извлечена.

Блистательный поэт и переводчик Андрей Кистяковский (переводы Эзры Паунда, Фланнэри о‘Коннер, изданная заграницей «Слепящая тьма» Кестлера и предсмертная работа над «Властелином колец» Толкина — высочайшие образцы русской литературы) после ареста своего друга Сергея Ходоровича занял его место — стал распорядителем Русского общественного фонда помощи политзаключенным и их семьям. Вдова Андрея Кистяковского Марина Шемаханская, неизменный и самоотверженный сотрудник фонда, на Пятой конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» рассказывала:

«Мы жили в коммунальной квартире, когда муж стал распорядителем Фонда помощи политзаключенным, и такая же квартира была этажом ниже. Неожиданно из комнаты, находящейся непосредственно под нашей, был выселен жилец и она оказалась пустой. Соседи рассказали мне, что произошла странная история — человеку дали новую квартиру, которую он не просил. И вот теперь комната стоит пустая, но кто-то изредка с какими-то приборами туда приходит…

 Летом 1983 года Андрею Андреевичу была сделана операция по поводу меланомы в Московском онкологическом центре. Перед выпиской ко мне подошел врач из отделения общей онкологии и сказал, что ему надо со мной поговорить. Мы вышли по его просьбе на улицу, и вот что он мне сказал. По медицинским показаниям Андрею после операции должны были провести несколько курсов химиотерапии. Но в отделение приходили люди из КГБ, разговаривали с врачами, смотрели его медицинскую карту, спрашивали врачей, знают ли они, кого лечат, а затем ушли к начальству, то есть к Трапезникову и к Блохину.

Директором центра в то время был Блохин. Поэтому выписывают его без лечения, а химиотерапия необходима, и мне нужно найти возможность ее провести. Помочь в этом он мне не может…

 Через три года появились метастазы меланомы и независимо от этого рак желудка. Я не знала, насколько пристально КГБ следит за здоровьем моего мужа, и прежде чем предпринять какие-то шаги, решила посоветоваться с химиотерапевтом Мусатовым, тем самым, который показался мне похожим на врача. Выслушав меня, Мусатов сказал, что не может сразу дать мне ответ, а должен посоветоваться. Не осмотреть больного, не провести обследование, а посоветоваться… Выйдя из кабинета и немного подумав, я вошла снова и попросила, чтобы он ни с кем не советовался и забыл о моем приходе, потому что боялась снова привлечь внимание КГБ к здоровью мужа…

 Когда у меня обнаружили рак и сделали операцию, в больницу, где я лежала, вдруг пришли двое молодых людей и, назвавшись статистиками, сказали, что моя персона им подходит больше всего. Сочтя это комплиментом, я предоставила себя в их распоряжение. Они предложили мне заполнить анкету, в которой были идиотские вопросы типа: ела ли я репу в детстве? Что я предпочитала, геркулесовую или гречневую кашу и так далее. Они меня осмотрели, а потом сказали, что хотели бы с приборами проверить мою квартиру. Пришли, посмотрели, хотя я им говорила, что до этого жила в другом месте. Часа два они ходили и что-то делали в моей квартире. Потом ушли. Такая вот история произошла со мной».

Марина Шемаханская чудом выжила с помощью врачей не служивших в онкоцентре. Выжила в отличие от мужа несмотря на облучение и в КГБ выясняли причины «недоработки» — почему же ее не удалось убить. Впрочем, предпринимались и другие меры. Ее, вероятно, лучшего в СССР знатока и реставратора археологического металла обвинили в том, что она при реставрации подменила в Оружейной палате Большой Сион Успенского собора (16 кг серебра) и ей около года пришлось прятаться от уголовного дела, возбужденного по этому фантастическому обвинению.

И все же самой известной и крупной операцией совершенной, возможно, «Альфой» является взрыв в московском метро 8 января 1977 года. Мое понимание этого преступления отличается, как от заявления Андрея Дмитриевича Сахарова, так и, естественно, от официальных объяснений этого самого крупного задания Андропова и Бобкова. Если мое понимание отличается от мнения Сахарова, то лишь потому, что ему не были известны многие, позже обнаружившиеся материалы, без которых Сахарову приходилось быть более осторожным в выводе, что взрыв — преступление, провокация, совершенная КГБ. Что касается официальной версии об армянах-террористах, то она во-первых во многом противоречит установленным фактам, во-вторых, излагалась за эти годы в якобы бесспорных, но потом не совпадающих между собой вариантах, и в-третьих, сама необходимость все засекретить, никого, даже родственников, на суд не допустить и не дав им ни одного свидания, кроме часового — предсмертного, через три дня обвиняемых расстрелять не назвав в кратком газетном сообщении даже фамилии двух из трех невинно казненных людей. Все это бесспорные признаки того, что КГБ было что скрывать.

Это чудовищное по тем временам преступление (тогда и в голову не приходило, что можно покрывать ковровой бомбардировкой русский город, взрывать в Москве и не только в ней многоэтажные жилые дома и тому подобные достижения, выросшие как раз из андроповского времени) — было свидетельством мощи диссидентских, протестных, национальных, религиозных, неокоммунистических, монархических и множества других движений. Сама природа советской власти была такой, что ей все было враждебно, вплоть до работы на дому сапожника, шьющего знакомым отсутствующие в магазине модные женские сапожки. А уж тайное изучение иврита, объединение инвалидов для защиты своих прав — просто злостная антисоветская деятельность. При этом продолжала, несмотря на все аресты, выходить «Хроника текущих событий», работал почти десяток Хельсинских групп — не только в Москве, но в Киеве, Ереване, Вильнюсе, Тбилиси, а так же, Комиссия по злоупотреблениям в психиатрии, «Комитет защиты прав верующих», на весь мир звучал голос Сахарова и это кроме украинского, еврейского, литовского, армянского, крымско-татарского национальных движений и Общественного фонда помощи политзаключенным. Возможно также, что Политбюро (а это преступление могло быть совершено только по его санкции — Андропов бы не осмелился совершить его только по своей инициативе) рассматривало его, как ответ на подписание Хельсинкских соглашений с его гениальной, предложенной Константином Мельником — внуком Боткина и руководителем службы безопасности де Голля — третьей корзиной, предусматривающей соблюдение прав человека. Брежнев был лично крайне заинтересован в Хельсинкских соглашениях — они не только делали нерушимыми послевоенные сталинские завоевания, но и накладывали определенную узду на советских маршалов. Брежнев, приведенный ими к власти, готов был давать армии столько денег, сколько попросят, но не хотел начала Третьей мировой войны ни в 1965, ни в 1968 (при вторжении в Чехословакию), ни в 70-е годы, которая лишила бы и его верховной власти. Однако выполнять требования третьей корзины в Кремле тоже не хотели.

Мы столько пережили за эти десятилетия, что серия, согласованная в Кремле, как я полагаю, взрывов в Москве в декабре 1976 года кажется уже очень деликатной. Лишь один был в метро — 7 погибших, около 40 раненных, но и он на открытом участке, а не под землей, между Первомайской и Измайловской, что сильно ослабило тяжесть поражения. Две другие бомбы — одна под мощным прилавком гастронома, который самортизировал так, что не пострадал даже продавец, другая — в мощнейшей чугунной литой урне для мусора на Никольской, которая даже не была повреждена.

И тут, поскольку и сама группа «Альфа» и вся задуманная кровавая провокация были сверхсекретными, малоопытные в западной жизни и не имевшие возможности посоветоваться, Андропов и Бобков сделали серьезную ошибку, которая предопределила гибель несчастных армян и свела на нет их, казалось бы такой блестящий замысел. Наиболее мощными и заметными общественными движениями в СССР было диссидентское и национальное еврейское, подпитываемое потенциальной возможностью выезда из СССР. И Андропов с Бобковым пожадничали, стремясь получить повод для уничтожения и одного и другого движения. Для этого личному агенту Андропова Виктору Луи (редкостная мразь, я его пару раз встречал и он поражал своим цинизмом и мягкой наглостью) было поручено сразу же написать в газете «Лондон ивнинг ньюс», корреспондентом которой он был устроен, что по рассказам уцелевших свидетелей в вагоне видели каких-то черноволосых чуть ли не горбоносых людей, а по сведениям из «информированных источников» (все знали, какие источники были у Луи) к взрывам в Москве были причастны диссиденты. К тому же в Москве, действительно, начали вызывать на допросы всех возможных оппозиционеров. И тут Сахаров, который ни в малейшей степени не был антисемитом, а потому ему было все равно вызывают на допросы заведомо непричастных русских или евреев (а вместе с ним и остальные диссиденты) не совсем правильно оценили положение, тем более, что в передачу радио «Свобода» о статье Луи кусок о черноволосых людях не попал.

Правозашитные организации провели совместную пресс-конференцию, где говорили о том, что взрыв в московском метро — провокация КГБ с целью уничтожения диссидентского движения. В своем обращении Сахаров писал:

«Я хотел бы надеяться, что уголовные преступления репрессивных органов — это не государственная, санкционированная свыше, новая политика подавления и дискредитации инакомыслящих, создания против них “атмосферы народного гнева”, а пока только преступная авантюра определенных кругов репрессивных органов, не способных к честной борьбе идей и рвущихся к власти и влиянию. Я призываю мировую общественность потребовать гласного расследования причин взрыва в московском метро 8 января с привлечением к участию в следствии иностранных экспертов и юристов…».

Сахаров не знал, что в отличие от Советского Союза на Западе обратили как раз большее внимание на намек Луи на то, что взрыв в метро устроен евреями. Репутация Советского Союза как оплота антисемитизма и так была довольно прочной, но тут ряд публицистов вспомнили о 1952 годе и «врачах-убийцах», подготовке еврейских погромов и поголовного выселения евреев. Начались прямые сопоставления «страны победившего социализма» с фашистской Германией. СССР мог оказаться в полной изоляции и Андропову с Бобковым пришлось срочно исправлять сделанную ошибку. Кстати говоря, ни в одном официальном рассказе о взрыве в метро статья Виктора Луи никогда не упоминается, но тут Андропову приходилось именно ее иметь в виду и забыть и о диссидентах и о евреях. Но последних необходимо было кем-то заменить. Вообще нужно было срочно найти новых террористов. Несколько месяцев, по-видимому, подыскивали и в конце концов остановились на армянах. Во-первых, потому, что тоже черноволосые и горбоносые, во-вторых, потому что в Европе было хорошо известно, что существуют террористические армянские организации, выслеживающие и убивающие турков — виновников геноцида армян (погибло не менее 1,5 миллионов). Наконец, когда был выбран в качестве организатора Степан Затикян, у него было еще два с точки зрения КГБ важных преимущества: судимость за создание партии НОП — партии добивающейся создания независимой Армении (правда, путем плебисцита, Затикян вообще был убежденным противником насилия). Но к тому же он был убежденным антисемитом и это с лихвой было использовано КГБ — мы боремся не с евреями, а с антисемитами.

Дальше в качестве исполнителей, поскольку Затикян никуда не ездил и каждый день работал на ереванском заводе, были выбраны двое армян, знакомых Затикяну, но ни к чему не имевших отношения, в надежде, что на Лубянке их удастся легко сломать (одному — юному художнику Багдасаряну было всего 20 лет). После этого через 10 месяцев их якобы ловят в поезде Москва-Ереван, а на Курском вокзале обнаруживают взрывное устройство. Здесь, правда, официальные источники путаются: в недавнем фильме «Следствие ведут…» сумку с бомбой обнаруживает милиционер, спугнувший террористов. В более ранних официальных рассказах никто Степаняна и Багдасаряна не пугал, бомбу они сами оставили под скамейкой и ее случайно обнаружил кто-то из ожидавших поезда пассажиров. Вероятно, можно и дальше сопоставлять фантазии официальных историков, но так как весь ход дела был засекречен, к 1991 году были очевидны только некоторые его странности:

- срочный (через 3 дня), совершенно небывалый в те годы, расстрел осужденных;

- очень странная, всего в пять строк, единственная информация (в газете «Известия») о суде и расстреле армян, где было сказано, что их трое, но названа только фамилия Затикяна, который как раз бомбы не подкладывал и в Москву не приезжал;

- очень странная реакция на все это ряда видных партийных деятелей (Бобков называет первого секретаря ЦК компартии Армении К.С. Демирчяна, запретившего публикации об этом в газетах на армянском языке) и руководителей КГБ. «Хроника текущих событий» помещает сообщение о возмущении заместителя Андропова Цвигуна, который даже пытается противится тому, что «в Армению понаслали следователей». По словам того же Бобкова так же вел себя и председатель КГБ Армении Мариус Юзбашян. Он якобы:

«скрывал от руководства КГБ СССР информацию о действиях в республике представителей международной армянской террористической организации — Армянская секретная армия освобождения Армении «АСАЛА», созданной взамен «Дашнакцутюн». Именно этой организации принадлежит разработка взрывов в московском метро…».

Насчет «Дашнакцутюн» это очередное вранье Бобкова — обычная в те годы зарубежная социалистическая партия, существующая и поныне, ни в какую армию не превращалась. Любопытно в этом другое — прямой начальник Бобкова генерал Цвигун (не говоря уже об армянском руководстве) в этой борьбе потерпел поражение. Но никто из них не пострадал.

Однако, в 1991 году для тех, кто хотел знать, все стало на свои места. Документальная студия «Айк» при киностудии «Арменфильм» и режиссер Александр Ганджумян прежде чем снимать фильм «Государственное убийство» обратились к бывшему военному прокурору, а теперь адвокату Артему Сарумову с просьбой ознакомиться с делом о взрыве в московском метро и дать заключение для фильма. В 1991 году Бобкова из КГБ убрали и Сарумову это удается, в результате, он до сих пор — единственный независимый юрист, который видел дело о взрыве. Больших открытий Сарумов не сделал, поскольку знакомился не с оперативным, а судебным делом, то есть документами прикрытия, но выяснил, что признал свою вину из троих мнимых террористов один двадцатилетний Багдасарян, что все приговоренные, когда получили перед смертью свидание с родными были поражены тем, что они еще живы, то есть арестованным следователи объясняли, что их родные то ли уже расстреляны, то ли находятся в соседних камерах. Степанян в коридоре слышал голос жены — так от них добивались признаний. Опытный прокурор к тому же знал, что обычно после приговора о высшей мере наказания на рассмотрение аппеляций Верховным Судом и обязательной по закону просьбы о помиловании в Верховный Совет СССР уходит не меньше полугода. Здесь все было подписано за три дня, два из которых были субботой и воскресеньем. За это время даже доставить бумаги по инстанциям было невозможно.

Но самое бесспорное и многое объяснившее свидетельство совершенно неожиданно для себя обнаружили кинематографисты. Встретившись с Завеном — братом, единственного признавшего свою вину Багдасаряна, они внезапно узнали, что в день взрыва в московском метро Багдасарян был на свадьбе своего брата, в армянском селе, где по традиции были все односельчане и двести человек (многих из них киношники опросили) были бесспорными свидетелями его невиновности. Тогда стало ясно почему в публикации «Известий» не было фамилий других мнимых участников теракта и почему при всей партийной дисциплине Демирчян не мог разрешить публикаций в Армении статей о так грубо сфабрикованном Бобковым и Андроповым деле после заказанного ими же кровавого преступления. На убийство поодиночке Паруйра Севака и Минаса Аветисяна он (как и председатель КГБ Юзбашян) был согласен, но вот убивать после публикации имен мнимых террористов целую деревню свидетелей — это уж было слишком в те времена (впрочем, время, когда это стало возможным, наступило только в России).

В 1993 году на конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» адвокат Сарумов сделал доклад о взрыве в московском метро. Наталья Геворкян, послушав и поговорив с Сарумовым, написала статью в «Московских новостях». Взволнованный Бобков, который был вторым человеком при Гусинском (или Гусинский — вторым у Бобкова в корпорации «Мост», где, как выяснилось в лондонском суде, работало 800 сотрудников КГБ), тут же на НТВ (принадлежавшем Гусинскому) показал фильм с их версией взрыва в метро, где меня назвал пособником террористов. Я позвонил на НТВ, попросил дать мне кассету и сказал, что подам в суд. Отказать в кассете в 1993 году мне не могли, пообещали найти через пару дней, но вместо этого повторили фильм. Упоминания обо мне в повторе уже не было. Филипп Денисович Бобков суда в те годы не то, что боялся, но все же не хотел. Впрочем, судить о причастности группы «Альфа» к взрыву в московском метро можно лишь по чудовищному количеству лжи, нагроможденной КГБ, чтобы скрыть подлинные обстоятельства совершенного преступления и, главное, по тому, что «Альфа» именно для таких дел и была создана.

В отличии от «Вымпела», который занимался убийствами и террором заграницей, а потому его герои изредка что-то поучительное рассказывают, или снимают фильмы о себе для TV и интернета, герои «Альфы» о своих подвигах внутри страны предпочитают помалкивать. В юбилейной статье к сорокалетию группы «Альфа» (Независимое военное обозрение №25 2014 г.) Игорь Атаманенко признается — Впервые «Альфа» заявила о себе как подразделение антитеррора в Тбилиси в 1983 году.

В другом месте пишет о 13 задержаных шпионах в 1985-92 годах. А ведь для задержания шпионов в СССР были совсем другие специальные структуры, а для «Альфы» это были разовые единичные задания. И Пеньковским, сожженным живым в крематории, (до «Альфы») и Олегом Гордиевским во время ее доблестной, но на другом фронте, работы занимались специализированные подразделения КГБ, а не «Альфа». Вымпеловцы в одном из фильмов откровенно посмеиваются — нас учили быть террористами, а теперь назвали «группой антитеррора». Альфовцы мрачно молчат чему и для чего их учили. Впрочем, Атаманенко переходя от «разовых» поручений к постоянной работе «Альфы», хоть и пытается не упоминать об уголовщине и терроре все же проговаривается, пишет о:

- сборе и анализе информации, вербовке агентуры среди местных жителей.

- Вообще надо сказать — продолжает Атаманенко, – «альфовцы» – беспримерные трудяги. Приходили в подразделение романтиками, а становились трудоголиками.

Но и политическим сыском в стране, если он приводил к лагерям или психушкам, тоже занимались совсем другие, менее тренированные подразделения.

Сыск и вербовка агентуры «Альфой» имели совсем другую цель и другой итог. Между тем к началу афганской войны, куда были посланы (на первые год-два) диверсанты из всех имевшихся в СССР подразделений в том числе и из «Альфы», и об этом есть опубликованные цифры, получается, что в «Альфе» уже было не менее нескольких сот человек. Поскольку в Афганистане они были наравне с «Вымпелом», можно предположить, что и обучение у них было сходное. Скажем, герои «Вымпела», а также его предшественники из 13 одела «В» и 8 отдела Управления «С» трижды публично описывали и даже показывали видеосъемки своих «выпускных экзаменов». Одно из описаний цитирую по статье Руслана Горевого и Чарли Ширера «Киллеры в СССР» в газете «Наша версия» (10 марта 2010 г.):

«Известно, пожалуй, только об одной из операций, получившей кодовое название «Тоннель». Провели её в 1984 году. Ученикам-студентам доверили подготовку и проведение убийств 10 подозреваемых в шпионаже в пользу США и Израиля граждан Польши, СССР и Чехословакии.

Такого массового количества убийств уличённых в шпионаже вне судебного протокола в Советском Союзе не было с конца 40-х годов. Обычно подозреваемых либо сразу арестовывали, судили и отправляли в советские тюрьмы, либо обменивали на пойманных советских агентов, либо – если у тех была дипломатическая неприкосновенность – выдворяли за рубеж. Но в рамках «Тоннеля» решено было провести несколько показательных «ликвидаций», чтобы закрепить полученные агентами знания на практике.

Отобрали 12 потенциальных жертв, уличённых в шпионаже в пользу США и Израиля. Их велели ликвидировать «студентам». В итоге 10 человек были убиты, а двоим, действовавшим в СССР, удалось скрыться (впоследствии их арестовали, судили и расстреляли). При выполнении операции один спецагент погиб – разбился, упав с крыши девятиэтажного дома».

В одном из фильмов, снятых «экзаменаторами» о процессе сдачи экзамена в «Вымпеле» ночью с помощью специальной видеотехники, показано преследование ничего не подозревающего человека, который через считанные минуты должен быть убит.

Ведь как пишет тот же Атаманенко у «альфовца» не должно быть «тормозящих эмоций и чувств», «среди бойцов «Альфы» не должно быть людей не то что не выполняющих приказы, но даже склонных задумываться над их целесообразностью».

Если считать, что в «Альфе» и впрямь было несколько сот человек «выдержавших экзамен», то именно столько было убито без суда и следствия, только как результат обучения, но ведь потом было еще 17 лет (до 1991 года) плодотворной работы, они же получали за что-то свою немаленькую зарплату. Чтобы понять масштабы террора царившего в Советском Союзе в годы существования «Альфы» 74-91 (о других годах мы сейчас не пишем) нужно вспомнить, что многие десятки тысяч людей по политическим причинам, но при этом по политическим и уголовным статьям, находились в лагерях и, что в 89-90 году только здоровых людей, но до этого уже побывавших в психушках, было снято с психиатрического учета 1 600 000.

Да и вообще мы смогли сегодня вспомнить всего нескольких убитых, в основном в Москве и, главное, хорошо известных людей. А чем они 15 лет занимались в других городах, в том числе тех, где у «Альфы» были свои подразделения? А сколько (тысяч) было людей малоизвестных убитых доблестными альфовцами. Андрей Сахаров в своих «Воспоминаниях» описывает двух, виноватых лишь в том, что пришли к нему за помощью:

«5 ноября 1975 года, в самые острые дни, когда решался вопрос о поездке в Осло, ко мне пришел посетитель, назвавшийся Евгением Бруновым. Это был крупный молодой мужчина с почти детским выражением лица. В прошлом он учился и работал юрисконсультом в Ленинграде; у него начались конфликты с властями (все эти и дальнейшие конкретные сведения — со слов Брунова или его матери), кажется они были связаны с его религиозными убеждениями, и он с матерью и тетей решили уехать из Ленинграда; они поселились в Клину (недалеко от Москвы), где конфликты продолжались и усиливались. Его несколько раз насильно помещали в психиатрическую больницу, избивали в темных закоулках (потом его мать рассказала, что однажды на ходу его сбросили с поезда и он сломал ногу). Он просил меня познакомить его с иностранными корреспондентами — он хотел, чтобы они написали о его страданиях и чинимых с ним беззакониях, — у него много интересных для них записей (потом его мать рассказала, что во время беседы в КГБ он якобы сделал компрометирующую КГБ запись на магнитофоне и намекнул гебистам, что они «в его руках»). Я отказался устраивать ему встречи с иностранными корреспондентами. Я этого вообще никогда, за исключением абсолютно ясных и необходимых случаев, не делаю, а в данном случае у меня были очень серьезные сомнения. Я поехал на дачу (где все еще жила Руфь Григорьевна (мать Елены Георгиевны Боннер — С.Г.) с детьми). Брунов вызвался проводить меня, помогал нести сумку с продуктами. В метро он продолжал уговаривать меня познакомить его с инкорами, в голосе его появились умоляющие интонации. Разговаривая с ним, я проехал нужную мне станцию «Белорусская» и собирался выйти на следующей остановке. Еще до этого я заметил, что к нашему разговору прислушиваются стоящие рядом мужчины средних лет, явные гебисты (их было, кажется, четверо). Один из них обратился ко мне:

 «Отец, что ты с ним разговариваешь? Это же — конченый человек». Я ответил: «Не вмешивайтесь в разговор — мы сами разберемся». Выйдя из вагона, я оглянулся и через стеклянную дверь увидел огромные, слегка навыкате, голубые и наивные, почти детские глаза Брунова, с тоской и ужасом смотревшие мне вслед.

 Через месяц, в первых числах декабря, к нам в дом пришла женщина, сказавшая, что она мать Евгения Брунова и что ее сын погиб в тот же день, когда он был у меня, — его сбросили с электрички. В ее рассказе были некоторые неправдоподобные моменты и несообразности, но я приведу его полностью:

 «Я знала, что Женя пошел к вам, и ждала его всю ночь, ходила встречать к поезду. Но он не приехал. Я услышала разговор двух мужчин, которые шли с поезда. Один из них говорил: “Зачем они позвали его в тамбур? Он ведь никому не мешал, спокойно сидел. А потом раздался страшный крик. Я бросился в тамбур, но мне преградили дорогу — там тебе нечего делать”. Я не поняла, что это речь о моем сыне, но запомнила разговор. Утром в почтовом ящике я нашла записку на клочке бумаги, без подписи: “Зайдите в линейное отделение милиции, узнаете о своем сыне”. Но там ничего не знали. Лишь в середине дня мне сообщили, что труп моего сына нашли около железнодорожных путей, тело его мне не показали. 11 ноября нам выдали гроб для похорон, лицо сына забинтовано и залито гипсом, так что лба, носа, глаз, щек не было видно, и запретили разбинтовывать. Но мой брат видел в морге, только его пустили, что у Жени выколоты или выдавлены глаза.»

 Она отказалась сообщить адрес или имя брата, сказала, что она с ним в смертельной ссоре, он сотрудник МВД и ни с кем из нас не станет разговаривать. Т. М. Литвинова поехала проводить мать Брунова, была у них в доме. Страшная бедность — в доме ни корочки хлеба, ничего вообще нет. Татьяне Максимовне показали уголок в чулане, где Женя и его мать слушали иностранное радио, — они очень боялись, как бы их не застали за этим занятием. Над кроватью Жени — икона, портреты Сахарова, Солженицына и Хайле Селассие. В милиции матери Брунова передали сильно смятую фотографию, найденную у него в кармане. На ней — сцена проводов Люси на Белорусском вокзале 16 августа при отъезде в Италию, хорошо видно нас обоих. Эта карточка стояла у нас за стеклом, еще несколько отпечатков лежало на секретере. Брунов, кажется, просил эту фотокарточку у меня на память, я, насколько помню, ему отказал, но задним числом уже не уверен. В январе я обратился с заявлением в следственный отдел милиции города Клин, где написал, что я последний, кто видел Брунова, прошу привлечь меня к следствию о его гибели и прошу сообщить мне о результатах следствия. Через месяц я получил ответ, что, поскольку несчастный случай с Е. В. Бруновым произошел на железной дороге, мне следует обращаться в линейное отделение МВД Октябрьской железной дороги. А там со мной отказались разговаривать.

 Что же произошло с Евгением Бруновым? Несчастный случай с душевнобольным (имеющим также душевнобольную мать), под влиянием мании преследования вышедшим на промежуточной станции и попавшим под поезд? Или это самоубийство на той же почве? Или же это убийство уголовниками-хулиганами? Или это убийство, совершенное агентами КГБ, которым надоело возиться со своим подопечным (в пользу этой версии говорит то, что они, якобы, уже раз сбрасывали его с поезда; эта, 4-я версия может сочетаться с последней, 5-й версией)? Или же это убийство, имеющее непосредственное отношение ко мне, с целью «испортить мне жизнь», показать, что моя общественная деятельность приводит к трагическим последствиям? В пользу этой, последней версии говорит момент события — сразу после присуждения Нобелевской премии, разговор в вагоне метро с гебистом и, наконец, повторение — в несколько ином варианте — исчезновения или гибели пришедшего ко мне «с улицы» человека.

 Хотя другой эпизод произошел много поздней, я расскажу его здесь. Весной 1977 года ко мне на улицу Чкалова пришел ранее мне неизвестный посетитель. Дело его было очень обычным. Он работал водителем на какой-то автобазе в Свердловске. У него, по его словам, возник конфликт с администрацией базы — первоначально из-за того, что он отказался ремонтировать в служебное время машину директора, потом выступил на собрании, указав на какие-то другие, тоже очень обычные нарушения. В результате его сняли с машины и перевели на менее выгодную работу. Он уволился и приехал в Москву добиваться своих прав в ВЦСПС, еще где-то — все безрезультатно. Он спрашивал совета, продолжать ли ему борьбу, может быть обратиться к инкорам или в прокуратуру или же махнуть на все рукой и уехать в Харьков, где живет его мать и он рассчитывает легко поступить на работу. При разговоре присутствовала Люся. Конечно, мы посоветовали ему не посвящать свою жизнь бесполезной борьбе и прямо ехать в Харьков. Он ушел. А через несколько часов пришла женщина, назвавшаяся его матерью. Она, оказывается, ждала все это время сына на Курском вокзале (10 минут хода от нас) — он сказал ей, что пошел к нам, и на всякий случай оставил ей наш адрес. Сын не пришел к ней, и она не знает, где и как его искать. Мы объяснили ей, куда надо звонить. На другой день она пришла еще раз в совершенном отчаянии. Мы снабдили ее деньгами — у нее их не было, и сами пытались обзванивать отделения милиции и морги — все безрезультатно. Через несколько дней к нам на дачу позвонила женщина. Она сказала, что это говорит Яковлева. Она нашла своего сына в морге в Балашихе — ей сказали, что он был сбит машиной и привезен туда. Ей выдали гроб с телом сына, и сегодня она увозит его, чтобы похоронить в Харькове.

 Мы с Люсей решили проверить некоторые пункты этого рассказа. Я спросил в нашем отделении милиции, были ли в соответствующий день у них какие-либо несчастные случаи. Они сказали, что ничего не было. Они сказали также, что все трупы жертв несчастных случаев на улице Чкалова попадают в другой морг, а в Балашиху привозят только трупы жертв катастроф на железной дороге и из Подмосковья. Мы опросили также чистильщиков сапог и газетчиц на пути от дома до Курского вокзала. Никто ничего не видел. Через несколько дней мы поехали на академической машине в Балашиху; дав «на чай» работавшей там уборщице, узнали, когда будет патологоанатом, и позвонили ему по телефону. Однако он сказал нам, что Яковлева в морге не было и вообще не было ничего похожего. Через полгода кружным путем мне передали записку, в которой было написано, что на самом деле труп Яковлева был в Балашихе, но патологоанатом был вынужден обмануть нас. Через несколько дней мне позвонила какая-то женщина, сказала, что она из морга Балашихи и ее фамилия Иванова, и повторила то, что было написано в записке.

 Мать Брунова была у нас в доме еще раз через год или два после гибели сына. Мать Яковлева больше о себе никогда не давала знать. Адреса ее в Харькове я не знаю.

 Что можно сказать об этом деле? Возможно, Яковлев действительно был схвачен гебистами при выходе из нашей квартиры, убит (или случайно погиб от побоев или при попытке оказать сопротивление), доставлен в отдаленный морг, первоначально ГБ хотело скрыть этот инцидент, но затем изменило свое решение. Но также вполне возможно, что все это — инсценировка, что Яковлев не убит и приходившая женщина — не его мать, и что цель этой инсценировки — создать для меня трудный психологический климат».

Даже Сахаров боится поверить в реальность того мира, в котором он жил, в котором мы живем.

В 1988 году был убит еще один человек, даже имени которого я не знаю, хотя он работал для журнала «Гласность». Это был печатник журнала, ставший жертвой самого крупного из известных «Активных мероприятий» КГБ СССР. Журнал «Гласность» – первый «перестроечный», но независимый журнал, издаваемый освободившимися из тюрем и ссылок политзаключенными, очень мешал Горбачеву и его команде. Там впервые появилась статья о КГБ, в каждом номере — работы Григория Померанца, Восленского, Геллера, а, главное, – масса нигде кроме нас не публикуемых материалов со всей страны. Очередь к нам выстраивалась с ночи. К тому же журнал полностью переиздавался по-английскм в США, во Франции — по-французский и как вкладка в «Русскую мысль» по-русски, да еще на десятке других языков — частично. До этого нас ругали в печати и уговаривали, но когда осенью 1987 года в одном номере сошлись докладные председателя комитета по делам религий Плеханова о доносах, которые он получал от двух будущих патриархов — Пимена и Алексия II, со статьей Василия Селюнина о том, что рекламируемая повсюду «перестройка с ускорением» ни к чему, кроме катастрофы, СССР привести не может и статья эта сорвала рекламную поездку премьера Николая Рыжкова по Скандинавии. В ЦК, как мне рассказывали, было решено, что «Григорьянцу надо объяснить, чтобы он вел себя потише». За полгода КГБ выполняя указание проделал небывалую в таких случаях работу. В американском журнале «Нэйшн» с помощью резидента КГБ — корреспондента «Литературной газеты» Ионы Андронова была несколькими известными, но наивными людьми состряпана статья о том, что «Гланость», конечно, замечательное издание, жаль, что ЦРУ проявляет к нему сочувственное внимание. Из этого по всему миру в просоветской печати с ссылкой на «Нэйшн», но в датской «Политикен» до выхода журнала, уже появились статьи о связи ЦРУ и «Гласности». Тоже было, конечно, и в СССР. Самая большая статья появилась в вызывающей доверие у либералов «Литературной газете» того же Андронова уже сильно усугубляющего эти связи.

В Норвегии была разорена профессорская газета «Моргенбладет», корреспондентом которой я был (она перепечатала и статью Селюнина), и на мои гонорару существовала «Гласность». В Москве, Нью-Йорке и Копенгагене появились газеты и журналы «Гласность» издаваемые КГБ. И тогда 9 мая (в день Победы) была дотла разгромлена редакция «Гласности» в Кратово, мы четверо ночевавшие там арестованы за хулиганство, а печатник «Гласности» якобы пошел купаться в пруд (температура воды была 9 градусов) и утонул. Его помощника решили пожалеть, сказав ему:

- Пошел вон, пока цел.

Печатными делами ведал вернувшийся из ссылки Андрей Шилков и он знал печатника и где он работал (был допущен) к ксероксу. Мы не могли говорить об его убийстве, потому что его вдова была так запугана КГБ, что тотчас бы, чтобы спастись, начала бы нас опровергать. Андрей мне так и не сказал, как его звали. Только все «ксеропаты» в Москве тотчас же узнали, что зарабатывать тайком, перепечатывая стихи Мандельштама и Ахматовой и даже книги Солженицына — можно, а «Гласность» – смертельно опасно. И Андрей четыре месяца не мог найти в Москве желающего, до тех пор, пока в КГБ (из до сих пор неизвестных мне соображений) не было принято другое решение.

Что сказать в завершение юбилейной статьи? В официальном фильме «Группа Альфа. Люди специального назначения» сотрудники рассказывают, что до 1987 года у них не было потерь. А Горбачев начал их посылать «не по профилю» во все горячие точки — в Карабах, Душанбе, Азейрбаджан, Литву и оттуда привозили трупы. Действительно, ни один русский писатель не убил сотрудника «Альфы» (да еще в 70 лет, один против шести). А с этими азиатами все оказалось труднее.

Есть и второй фильм «Приговоренные. Капкан для группы Альфа». Это об убийстве в Вильнюсе в январе 1971 года 13 безоружных людей героями из группы «Альфа». Но из фильма оказывается, что именно убийцы были жертвами, а не те, кто погиб. Литовская полиция установила их имена и безуспешно пыталась добиться выдачи. Добавлю, что и в Москве шли миллионные митинги с требованием ареста и суда над убийцами. И «легендарное» подразделение вдруг, впервые за 17 лет, почувствовало, что может полностью оказаться за решеткой. А Горбачев отказался сказать, что распоряжение шло от него, по их версии через Язова.

А потому в августе 1991 года они отказались штурмовать Белый дом. Не из гуманизма, а из осторожности — а вдруг опять они будут названы всего лишь убийцами. А может быть и похуже — уберут как ненужных свидетелей. Так в 1994 году их наследники в УРПО КГБ России отказались убивать Березовского (знаменитая пресс-конференция с участием Литвиненко), понимая, что после этого и их уберут, как спустя год убили всех «ликвидаторов» генерала Рохлина.

Трудная жизнь террористов. А их так любил Андропов и, говорят, постоянно с ними советовался. Путин, вероятно, не советуется — сам все понимает. Но опять за два дня — убийство двух общественных деятелей — ничего о них не знаю, но звучит так знакомо. Это и есть длящаяся годами гибель великой империи — ни на терроре, ни на бессмысленности запуганного населения, ни на профессиональной непригодности и жадности лидеров она держаться не может. А вместе с Россией безнадежно разрушается и наша жизнь, даже, если мы чудом уцелеем в терроре.

Сергей Григорьянц