Сбитый «Боинг» поставил под сомнение миф о том, что в России возникает гражданское общество.

На месте падения «Боинга» Зинаида БУРСКАЯ — «Новая»

Сегодня можно почувствовать такое общее ощущение: как будто все россияне оказались в сбитом малайзийском «Боинге». Конечно же, физически мы этого не ощущаем, но морально для многих это именно так. Более того, мир как будто бы мстительно аплодирует: «Вас больше не нужно, варвары, вандалы, дикари!» Жить с таким ощущением сложно, и реакция у каждого своя. Кто-то говорит о своей вине, просит прощения у мира за гибель людей в реальном «Боинге»: «Это сделала моя страна, а значит, и я виноват». У кого-то такое поведение вызывает резкое отторжение: «Неизвестно еще, виновна ли Россия, а даже если и так, при чем здесь я? Не должно быть коллективной ответственности!» Большинство же пытается разобраться самостоятельно, вникает во все, что «говорит и показывает» СМИ, активничает в поиске логики всех версий, и в итоге чувствует себя абсолютно обессиленным: всюду фейки, а значит, время потрачено бессмысленно. Так возникает невыносимое состояние собственного бессилия.

Как быть — жить в такой резко изменившейся реальности? Я спрашиваю об этом у заведующего кафедрой психологии личности МГУ, вице-президента Российского общества психологов академика РАО Александра АСМОЛОВА.

В кафе, где мы договорились с ним встретиться, заглядывает «на минуточку» приехавший в Москву всего на несколько дней его сын — докторант факультета коммуникаций Лондонской школы экономики Григорий Асмолов. В итоге получилось два интервью на заданную тему — отца и сына.

Александр Асмолов: Растерянность людей объяснима. В связи и вместе с падением малайзийского «Боинга» произошло одно из самых трагичных событий в российской и мировой истории. Последствия этого вряд ли сегодня кто-либо сможет предсказать. В восприятии многих людей, не только политиков, как это было прежде, а именно в массовом обыденном сознании мира, Россия попала в касту неприкасаемых. Я имею в виду классическое значение этого понятия, где эта каста — самый низший слой людей, исключенных из всех общественных отношений.

До трагедии с падением «Боинга» можно было сколько угодно говорить о том, что Россия превращается в страну варваров, и мы с вами говорили недавно об этом (см. «Новую», № 50 от 12 мая 2014, «Нашествие варваров»). Можно было, как многие сегодня это делают, все тесно связывать с восприятием Путина в мировом сообществе. Но все это недостаточно четкие фокусировки ситуации в мире. Дело в том, что пока политики на Западе и в США обсуждали, что происходит между Россией и Украиной, кто кого, какая идет борьба, — все эти события мало затрагивали жизнь их избирателей. Они на это реагировали примерно так же, как мы на события в Конго или в Зимбабве, — это далеко, хорошо быть в курсе событий, но личностно это не важно. С падением «Боинга» ситуация конфликта между Россией и Украиной и отношения между США, Европой и Россией превратилась, как сказал бы мой учитель Алексей Леонтьев, в личностный смысл для жителей этих стран. Она перестала быть холодной, далекой. Вырвалась из общего информационного потока, стала личным событием.

— Жизнь после «Боинга» привела европейцев и американцев к восприятию России как монстра?

Александр Асмолов: Увы, да, и в связи с этим резко стала меняться ситуация для ведущих европейских и американских политиков, потому что они, в отличие от наших, находятся в сильной зависимости от настроений своих избирателей. Конечно, они пытаются как-то ими манипулировать, но это крайне сложно, так как жизнь среднего американца, француза или немца не зависит от того, будет ли в этот день насморк у Обамы или Меркель, и вообще — будут ли они на троне. Высокий уровень автономии личности приводит к тому, что я бы назвал приватизацией сознания. У них сознание — это их территория, зомбировать таких людей сложно. Они будут отстаивать свою точку зрения. Умеренные политики на Западе, которые все взвешивают (например, имеющая высокий рейтинг Меркель), может быть, и хотели бы найти какие-то варианты выхода из конфликта. Но происходящая персонализация, когда Россия попадает в ранг касты неприкасаемых, вынуждает ее оглядываться на своих избирателей, думать, как они отнесутся к ее заявлениям.

Есть второй момент, который важно понимать: сегодня в первую очередь идет не информационная война, а психологическая. Сбитый «Боинг» катализировал ситуацию. Такая война строится по классическим законам психоанализа, где срабатывают практически все механизмы психологической защиты. Прежде всего это принцип проекции, когда ты другому приписываешь свои собственные негативные черты. Помните слова Печорина: «Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было, но их предполагали, — и они родились». Это — психология конструирования реальности, через проекцию, атрибуцию чаще всего негативных черт и намерений личности к другому человеку, народу или стране. Приписывая страшные негативные черты, мы их в итоге конструируем, и они имеют возможность материализоваться. Особенно когда благодаря примитивному объяснению любых событий появляются многочисленные концепции заговоров. Тогда остается только логика взаимной вражды: все кругом враги…

— Что вы как психолог можете предложить людям в этой ситуации?

Александр Асмолов: Есть такой важный феномен, который имеет интересное название — «бритва Хэнлона», по аналогии с «бритвой Оккама». Его принцип: «Никогда не приписывайте злому умыслу то, что вполне можно объяснить глупостью». Примерно то же говорил американский писатель-фантаст Роберт Энсон Хайнлайн в своей книге «Логика империи»: «Вы пытаетесь объяснить злонамеренностью то, что является результатом обычной глупости». Бернард Ингхам, пресс-секретарь Маргарет Тэтчер, сказал об этом когда-то еще проще: «облажались, а не заговор». Ну и, наконец, об этом же довольно точно сказал российский писатель Виктор Пелевин: «Миром правит не тайная ложа, а явная лажа». Людям в сегодняшней ситуации я бы предложил всегда помнить хотя бы одну из этих цитат, потому что мы в последнее время во всем видим заговоры. В результате в качестве психологической реакции на них и начинают свою работу неосознаваемые психологические механизмы — проекция, рационализация, компенсация чувства неполноценности и т.п., как на уровне каждой личности, так и на уровне международной политики. И еще, надо постараться понимать те защитные механизмы, которые нам прекрасно иллюстрируют сегодня все психологические войны. На высвобождение этих механизмов из глубин бессознательного рассчитана психологическая война.

Рационализация — это второй после проекции механизм защиты. Старый добрый Зигмунд Фрейд объяснял его тем, что виноград всегда оказывается зеленым, когда мы не можем его достать. Мы мощно рационализируем действия Запада, а Запад — действия России. Запад не может добиться своих целей по отношению к Украине в ситуации с Россией. Россия не может добиться своих целей в ситуации противостояния с Украиной… И там и там виноград, соответственно, оказывается горьким, зеленым…

Третий механизм, классически описанный Адлером, — это известный всем механизм компенсации комплекса неполноценности. Этим механизмом многие ученые объяснили все поведение Гитлера: борясь со своими комплексами, он пытался победить весь мир. Все три механизма защиты — проекция, рационализация и компенсация — это призма, которую можно направить и на поведение политиков, и на любых других жертв психологической войны.

— Легко эту призму направить на своих политиков, список претензий к ним давно уже переполнен. Как ее направить в сторону Запада и как через нее что-то увидеть, если мы наблюдаем у себя запредельное зло?

Александр Асмолов: Нужно при восприятии политтехнологий Запада и России расширить поле своего восприятия, оптику когнитивной сложности.

Например, проанализировать действия некоторых игроков ООН не по отношению к России или Украине, а к Израилю. Они полностью оправдывают действия ХАМАС и в упор не видят фактов, которые происходят в Израиле. Это пример многолетней пропаганды со стороны Европы по отношению к Израилю: что бы там ни происходило, сколько бы ни было терактов со стороны Палестины — всегда находится оправдание.

Еще один пример, который можно увидеть через нашу призму. Самолет Ту-154М авиакомпании «Башкирские авиалинии», выполнявший рейс из Москвы в Барселону летом 2002 года. Из-за ошибки швейцарского авиадиспетчера произошло его столкновение в воздухе с грузовым «Боингом». Погибли все, кто находился на борту обоих самолетов, а это — 71 человек, 52 из которых — дети. Эта поездка была организована как поощрение для лучших учащихся школы, победителей различных олимпиад.

Обратите внимание, тогда Запад не взорвался. Скажите, была ли в России в тот момент ненависть к Швейцарии? Стали ли все швейцарцы из-за их авиадиспетчера изгоями для всего мира?

— Нет, Александр Григорьевич, здесь с вами невозможно согласиться. Ошибка диспетчера — это просто ошибка. А сбитый «Боинг» — это злонамеренное действие. Просто убийство.

Александр Асмолов: Повторю то, что уже говорил: нечего списывать на злонамеренность то, что является некомпетентностью и глупостью. Стреляли явно не по этому самолету, тот, кто стрелял, он сделал чудовищную, но тоже ошибку. Ошибку, которая порождена ситуацией военного конфликта. Но кто бы ни стрелял — умысла сбить именно этот «Боинг» не было.

Для меня удивительно, что все сегодня вспоминают самолет, который летел из Израиля и разбился в Украине, а самолет «Башкирских авиалиний», унесший жизни десятков детей, — нет. Это же очень известная история, получившая трагическое продолжение, когда отец двух погибших детей убил авиадиспетчера и отсидел за это убийство по приговору суда Швейцарии.

Я вспоминаю все это для того, чтобы было понятно, что мы все, каждый из нас, насколько-то уже стали жертвами психологической войны. Надо задать себе вопрос: насколько ты готов оказаться во власти механизма психологического заражения и защиты. Твоя депрессия — результат действительно тяжелейшей ситуации. Но это еще и ситуация, когда ты стал продуктом манипуляции твоим сознанием с самых разных сторон.

Сегодня психологические фехтования достигли очень серьезного размера. Это видно по языку, обратите внимание, как резко он опять, как во времена Пролеткульта, начинает сокращаться: укры, ватники, колорады — так люди называют друг друга. Это язык наколенной ненависти, киллеровский язык — люди психологически стреляют друг в друга…

— Это сегодня очень заметно в социальных сетях…

Григорий Асмолов: Заметно, потому что происходит проникновение конфликта не только в структуру языка, но и в структуру социальных связей. Прежде была какая-то дистанция между сферой СМИ и персональной коммуникацией. Развитие социальных сетей, которые стали доминантной сферой как для новостей, так и для персональных коммуникаций, убрали эту границу. И возникла опасная ситуация, когда невозможно разделить коммуникацию, связанную с конфликтом, и персональную — между людьми. Конфликт проник во все социальные связи, даже между детьми и родителями. Я это вижу среди детей, которые живут в Лондоне, и их родителями, оставшимися в России, — полное непонимание. Они живут в разных мирах. И мы наблюдаем в последние месяцы огромное количество распада социальных связей — между друзьями, одноклассниками, коллегами. Это связано с удалением из друзей в социальных сетях. Или с тем, что люди перестают что-либо комментировать. Некоторые просто закрывают свои страницы в интернете. Это тяжелая социально-психологическая травма, ее действие будет дольше, чем сам конфликт. Разрыв социальной структуры — опасная тенденция, которая чревата далеко идущими последствиями.

Александр Асмолов: Да, с падением «Боинга» возникает историческая травма, и она поражает весь мир. Она особенно болезненна для россиян, потому что происходит как бы психологическая депортация России. Мы превратились в заложников этой депортации — это обожженная психологическая травма для мыслящих людей. Потому что мы видим внутри России нашествие варваров на каждом шагу, достаточно вспомнить ситуацию, когда девушка в интернете хвастается помадой погибшей пассажирки «Боинга». Я видел поразительный комментарий к этому дикарскому хвастовству, человек привел слова из песни Игоря Талькова: «Листая старую тетрадь расстрелянного генерала, я тщетно силился понять, как ты могла себя отдать на растерзание вандалам»… Но кто вандалы для комментатора? Мне вспомнился такой момент из юности: своему родственнику — писателю Владимиру Тендрякову — я как-то решил прочитать стихотворение Солоухина «Волки». Зная его сложное отношение к этому автору, я хотел обратить его внимание на талантливые строки: «Дрожите в подклети, / Когда на охоту мы выйдем. / Всех больше на свете / Мы, волки, собак ненавидим». И Тендряков мне ответил: важно всегда понимать, кого называют волками, а кого собаками. Возможно, мы все для него собаки, а он волк…

И я понимаю, что для многих из тех, кто воюет сейчас на территории Украины и кого у нас называют повстанцами, собаками становятся россияне. Они, не получая удовлетворения от своих действий, попадают в трагедию обманутых ожиданий. Россия, которая, как они надеялись, должна была их поддерживать, начинает сдавать ситуацию. Для России они повстанцы, а для Украины — сепаратисты. Но давайте вспомним время, когда мы называли сепаратистами чеченцев. Волки и собаки все время меняются местами, когда меняется ракурс видения.

— Все это ведет в итоге к тому, что люди, как говорил когда-то Некрасов, «ругательски ругаются», теряют друзей и собственную самооценку. Все последнее время, наблюдая за такими перепалками, я не могу отвязаться от припева песни группы «Пикник»: «…а движения неловки, будто бы из мышеловки…»

Григорий Асмолов: Такие споры — это, в принципе, результат вовлечения людей в политический конфликт, превращение их в одну из сторон конфликта. Надо развивать какие-то персональные техники для дистанцирования и осознания, что нельзя давать себя вовлекать, становиться, по сути, инструментом в чьих-то руках. Нужно вырабатывать информационный иммунитет, который не дает проникать в твое персональное пространство чьим-то манипуляциям.

Несмотря на все диссонансы и все сталкивающиеся нарративы, можно сохранять персональные связи и жить в разных пространствах. Мне кажется, надо учиться жить в этой очень противоречивой реальности, умея отделять политические конфликты от собственных взаимоотношений, понимая, что нет единой правды. Есть разные стороны, которые говорят о своей правде и через нас пытаются добиться каких-то для себя очков. Очень важно это понимание, потому что в тот момент, когда мы понимаем, что правда есть одна, мы не стараемся пытаться понять другую сторону. Таким образом, мы не оставляем возможности для выхода из конфликта. Можно поспорить, высказать разные точки зрения, но ставить границы там, где нормальный спор превращается в то, что разрывает связи и приводит к травме…

Сейчас связи разрываются порой очень драматично, это связано с тем, что в нашем понимании есть обязательно только одна правда, и если еще порыться в разных источниках информации — мы ее откроем. Мы не умеем жить в мире неопределенности. Нужно учиться этому, нужно понять, что в ситуации с «Боингом» мы никогда не узнаем в абсолютных параметрах, что там произошло. Но люди хотят, чтобы мир вокруг был предсказуем и понятен, и они не умеют работать с вероятностными понятиями, а не с понятием истинной правды. Наше решение — оно в том, как мы распределяем проценты вероятности. Сегодня нет инструментов, чтобы сказать: «это — правда, а это — нет». А мы подстраиваем картину мира под нашу психологическую необходимость жить в понятном черно-белом мире, где известно, кто хороший, кто плохой.

Александр Асмолов: Вакцина для нас — развитие у каждого человека критического мышления и компетентности, рефлексия. Это замечательная психотехника — работа отстаивания себя в этом мире. Если я не рефлексирую ситуацию, я превращаюсь в зомби. А зомби — это всегда безответственное поведение. Рано или поздно настает час, и ты выходишь из поля заражения, как у Стругацких в «Обитаемом острове», с вопросами: «Что, разве это я? Что было со мной? Разве я покалечил или унизил людей?»

Сбитый «Боинг» поставил под сомнение миф о том, что в России возникает гражданское общество. Мы стали жертвами коллективного аффекта. Колокол сегодня звонит по эмбриону гражданского общества в России.