Остров Самара - 3. Ночь холодного дня

Четыре с половиной века назад на высоком левом берегу Волги у слияния с речкой Самаркой служивые люди основали деревянную крепость. За прошедшее время она давно исчезла с лица земли, но из нее развился гигантский промышленный мегаполис, которому сейчас тоже предстояло погибнуть в огне ядерной войны и исчезнуть навсегда. Меня такая перспектива абсолютно не радовала, и потому я продолжил попытки спастись и удрать поскорее из горящего и разрушенного города.

Он исторически расширялся отсюда по двум направлениям вдоль рек, образуя огромный вытянутый треугольник. Я оказался запертым в его остром конце. Выбраться теперь из него следовало, лишь повернув назад в жилые районы на северо-восток, где бушевало пламя и стоял смрад, что представлялось весьма чреватым, либо на юго-восток, пробираясь через частный сектор, склады, причалы и остатки промпредприятий. Это выглядело более сложным, но тогда казалось разумнее и безопаснее.

Ракетный удар по Фрунзенскому мосту погнал толпы беженцев прочь, и я поспешил ретироваться по Чапаевской. Она, как и стоявшие вокруг домишки не освещалась, но внутри них виднелись сполохи, метались тени и слышались тревожные крики. Жители в панике выскакивали наружу и забегали внутрь, выносили пожитки и грузили на автомобили и коляски. Я с трудом лавировал между ними, пытаясь никого не задеть, и потому двинул на Комсомольскую, где оказалось ничем не спокойнее.

Стремясь обойти центр, и заплутав в потемках, свернул в какой-то проулок, ведущий вниз. Дороги у нас всегда славились, а уж на окраинах и подавно. Я рисковал налететь на булыжник, канаву или яму и потому спешился. Тем и спасся. Буквально через несколько метров спуск резко оборвался, и я чуть не окунулся в жидкую грязь. В отблесках пожаров на свинцовых волнах медленно колыхались какие-то обломки, мусор, трупы людей и животных. Стало очевидно, что река сама пришла мне навстречу.

Прикинув уровень поднявшейся воды, и вспомнив топографию, понял, что оказался со всеми беженцами в ловушке, выбрав, как казалось, самый прямой и простой маршрут бегства в Казахстан. Рванув в панике по нему, я совершил большую, чуть не ставшую роковой ошибку. Страшно представить, что стало с успевшими перебраться на тот берег! Относительно повезло лишь тем, кто не ушел слишком далеко. Но и пройти назад им уже не суждено. Все они остались там, возможно, по ту сторону жизни.

Наш город тянется вдоль Волги по возвышенности, являющейся водоразделом, и окружен обширными низменностями, которые теперь наверняка полностью затоплены. В первую очередь это касалось новых районов, построенных за Самаркой. Наверняка затоплены Волгарь, Кряж, Южный город, Рубежное, Лопатино, Черноречье и все шоссе вплоть до Новокуйбышевска. Не уверен, что там спаслись на крышах хотя бы жители пятиэтажек. Да и высотки могли не выдержать гидравлический удар.

Волна вдруг выбросила под ноги сорванную с причала пустую лодку. Но являлась ли она божьим даром или дьявольским искушением? Сомнения разрешил мощный всплеск. Из темной глубины поднялась огромная голова сома, схватила зубастой пастью плавающее вниз лицом тело маленькой девочки и утащила в пучину. Я содрогнулся, но помочь ей уже ничем не мог. Ее родители выбрали свою судьбу, поддерживая нашего безумного Президента, его шайку, политику агрессию и аннексии.

После этого отдаться на волю волн и поплыть на утлом челне без руля и весел в неизвестность решимости не хватило. Так можно легко через неделю-другую оказаться где-то под Саратовом, а то и вообще в Каспии или покормить собой таких милых рыбок. А питания у них теперь и без меня надолго хватит. Я не стал искать добра от добра и устало покатил в гору по Молодогвардейской. Приходилось постоянно поглядывать под ноги, чтобы не наехать на битое стекло или доску с гвоздем.

Я шел по любимым местам своей юности, но не узнавал всегда нарядную и гостеприимную Ленинградскую. Вывеска универмага Юность уже не зазывала покупателей, а болталась на обугленном фасаде, угрожая обрушиться на головы людей, снующих по еще недавно столь популярной пешеходной зоне. Из окон домов все еще кое-где валил дым, раздавались вопли и стоны. Сорванные крыши, поваленные столбы освещения и сгоревшие автомобили загромождали мостовую. Царили всеобщая истерика, хаос и ужас.

Над толпой мрачно и невозмутимо возвышался единственный страж порядка, да и тот был церетелиевским Дядей Степой-милиционером. Остальных полицаев мгновенно сдуло горячим ветром перемен, которых требовали наши сердца и пульсация вен. Красное солнце сгорело дотла, видимо, еще вчера, а на пылающий город пала тень пожарищ и отчаяния. Рядом страшно чернела башня Торгового центра «Опера» с похожими теперь на мумии изваяниями, прячущимися от огня в нишах итальянистого портика.

От оборванных, но не отключенных кабелей по земле изредка пробегали искры. Идти приходилось медленно и осторожно, несмотря на желание как можно скорее вырваться из этого ада. Очень хотелось, что бы все это увидели и ощутили те наши правители и их приспешники, кто обрек нашу страну на бессмысленную и никому ненужную войну ради мифических целей и вполне реальных дивидендов, кто сгубил миллионы жизней и все государство, обеспечив себе заранее путевку в рай на земле или под ней.

Возможно, с ними оказались немногие силовики и пропагандисты, защищавшие эту власть, да олигархи, купившие за наворованные миллиарды отпущение грехов. Зато в чистилище попали все остальные рабы телевизора, исправно и безропотно голосовавшие за партию жуликов и воров, одобрявшие абсурдные и антинародные законы, поддерживавшие аннексию чужих территорий, помогавшие проводить безальтернативные выборы и референдумы, тупые любители халявных празднеств, концертов и фейерверков.

Они лишились своих домов, работы, мужей, жен и детей, здоровья, смысла и способа существования, а зачастую и жизней. Ныне они превратились в одно загнанное на бойню стадо зомби с безумно выпученными глазами, блеющее и мычащее от страха и отчаяния перед неминуемым концом. Низведенные до животного состояния, люди судорожно метались по горящим улицам в надежде найти выход и уберечь от смерти хотя бы своих детей, без шансов на прощение или спасение ни на земле, ни выше.

Странно, в эти минуты у меня не было ни ненависти к тем, кто управлял прилетевшими ракетами, ни гнева, ни дебиловатного недоумения – а нас то за шо?! Мы умудрились в последние годы нарушить почти все библейские заповеди, сотворив себе кумира, по чьей воле убивали, крали, лжесвидетельствовали, прелюбодействовали, желали чужое, забыв своих родителей. Неудивительно, что тем мы навлекли на себя столь ужасные кары небесные, призванные смести всю нашу скверну с лица Земли.

Где-то вдали время от времени глухо бухало и рокотало. В минуты опасности почти все люди стремятся обрести моральную и физическую опору среди себе подобных и стараются сбиваться в кучу. Когда взрывы приближались, народ замирал, а потом дружно шарахался от них подальше, но потом разрывы доносились с другой стороны, и человеческий поток устремлялся в ином направлении, давя в спешке и свалке старых и слабых, но, не останавливаясь и не откликаясь на стоны и вопли умирающих.

Остановился и отдышался я только в относительно спокойном сейчас сквере Высоцкого. Милый моему сердцу маленький и уютный островок зелени среди шумного города с детства всегда звал под свои тенистые кроны сначала меня с бабушкой или отцом, потом уже целые компании моих подросших друзей с девушками и выпивкой. Ныне он даже предложил мне свободную лавочку у самого фонтана. С уцелевшей, но потемневшей стелы на свою расстроенную гитару грустно смотрел расстроенный поэт.

Мне вдруг вспомнилось, как долго и яростно я спорил со сторонниками войны и нашего безумного Президента, убеждая в их безнравственности, преступности и заведомом проигрыше, теряя старых друзей и любимых подруг. Сколько же обвинений, плевков и насмешек я вынес, безуспешно пытаясь докричаться до их разума и совести! «Может, кто-то когда-то поставит свечу мне за голый мой нерв, на котором кричу, и веселый манер, на котором шучу…» Сейчас кому-то и что-то доказывать стало уже поздно.

Инстинкт самосохранения подсказывал избегать неуправляемых и паникующих толп, чтобы не оказаться ими растоптанным или растерзанным. Однако и удаляться в совсем дикие и неизвестные районы пока не тянуло. Многие люди теряют в таких ситуациях человеческий облик, превращаясь в бандитов и насильников. Поэтому я выбрал снова путь в обход центра и свернул по Садовой на Венцека, но в тоннеле под мостом опять уперся в подступившую воду. Пришлось возвращаться на Ленинградскую.

Я, догадываясь, что могло произойти и закончиться в любой момент, не молился и не вспоминал утраченный дом, детей, родных и близких, а только просчитывал дальнейший маршрут. Одинокий пенсионер с весьма ограниченными физическими и морально-волевыми возможностями, а не супермен и киногерой, способный спасти весь мир легким движением ноги, попал в стальные жернова истории и вряд ли мог как-то всерьез повлиять на ее неумолимый ход, но еще пытался бороться за свою жизнь.

Держаться следовало возвышенностей, и избегать спусков. Цунами могло пройти до 20 метров высотой. С моего берега Самарки, вероятно, затопило все прибрежные районы ниже железнодорожной линии от Запанского поселка до Смышляевки и Безымянки, а то и Зубчаниновки. Впрочем, так далеко заглядывать и даже представлять не оставалось сил. Стало быть, выбираться из западни нужно снова вдоль Московского шоссе или…проспекту Карла Маркса через разрушенный и горящий город?