Перемены на западном фронте

Фото: REUTERS

Сразу оговорюсь — я полагаю, что о том, что произошло в небе Донбасса на самом деле, достоверно знают только те, кто был в это непосредственно вовлечен. Сомневаюсь и в том, что сам Путин обладает полной и объективной информацией о случившемся. Боюсь, что всю правду об этой трагедии общественность так никогда и не узнает, как она не знает до сих пор правду о подводной лодке, с которой, как известно, случилась большая неприятность — она утонула. Подозреваю, что основные усилия России сегодня направлены как раз на то, чтобы выиграть время и сделать установление истины практически невозможным (по крайней мере — юридически). Все это заставляет быть очень осторожным в оценках, особенно с учетом ограниченности источников информации, которым можно доверять.

Впрочем, один надежный источник все-таки есть. Это скупые официальные сообщения Кремля, и прежде всего полуночное заявление Владимира Путина. Предвидя сарказм, сразу оговорюсь — кремлевские документы надо уметь читать. В них важны не строчки, а подстрочник. Значение имеет не то, что сказано, а то, что подразумевалось.

Кремлевский подстрочник

Президент России выступил с официальным заявлением спустя четверо суток после трагедии. Хотя привычка Путина всюду опаздывать давно всем известна, но даже для него это слишком. Однако интерес вызывает не столько «заторможенность» Кремля, сколько динамика его позиции: от замешательства к наплевательству и, наконец, к серьезной обеспокоенности.

Самолет исчез с экранов радаров в 17.20. В 17.37 на сайте Стрелкова появилось сообщение о том, что ополченцы сбили украинский военно-транспортный самолет, а к 20.00 информация о пропавшем гражданском лайнере разошлась по всему свету. Как раз в это время, в 20.20, Владимир Путин поздравил Меркель с днем рождения, ни словом не обмолвившись о трагедии. Но уже через 10 минут в 20.30 он позвонил Обаме (якобы этот звонок был давно согласован) и эксклюзивно сообщил ему о новости, которую уже обсуждала вся планета. Кремлевский сайт сообщает, что информация о трагедии поступила Путину непосредственно перед телефонным разговором с Обамой. Это, собственно, и свидетельствует о замешательстве. Звонок «другу Обаме» выглядит как инстинктивная защитная реакция, никаких рациональных объяснений для него нет.

Поговорив с Обамой, Путин в 20.40 выражает соболезнования руководству Малайзии, видимо, еще не зная, что основная масса погибших — граждане Нидерландов. А потом следует что-то странное — он проводит совещание по экономическим проблемам. Проходит это совещание в самое подходящее для разговоров о российской экономике время суток — в 0.40 в ночь с 17 на 18 июля. Открывается совещание минутой молчания в связи с авиакатастрофой, что практически не оставляет сомнений в том, какие вопросы были в центре полуночной дискуссии.

Судя по преобладанию штатских лиц на официальном фото, обсуждались, скорее, санкции, чем боевые действия.

Тем не менее 18 и 19 июля, если верить официальным сообщениям на кремлевском сайте, проходят в целом по графику, на который катастрофа не оказывает существенного влияния. Путин встречается с Силуановым, активно общается со служителями культа в связи с торжествами в честь Сергия Радонежского. Все это перемежается несколькими ритуальными звонками руководству Малайзии и Нидерландов и практически неизбежным в этой ситуации разговором с Меркель. Видимо, все это время в Кремле не теряют самообладания и полагают, что ситуация находится под контролем и хуже, чем есть, уже вряд ли будет (тем более что новый пакет санкций американцы и так уже вводят).

Все меняется 20 июля. В Кремле происходит смена настроений, чем-то неуловимо напоминающая то, что происходило во времена Карибского кризиса. Президент вынужден спуститься с неба (общение с патриархом и деятелями культуры) на землю и заняться разговорами другого рода, чем накануне в лавре. Поздним вечером 20 июля следует череда телефонных звонков — один неприятней другого. В 20.40 Путин снова разговаривает с Меркель, в 22.15 — с Кэмероном, в 23.00 с премьером Австралии Тони Эбботом и, наконец, в 23.30 опять с премьер-министром Нидерландов. Через сорок минут, в 1.10, Путин успевает поговорить с президентом Франции Олландом, после чего в 1.40 в ночь с 20 на 21 июля, наконец записывается обращение Президента Российской Федерации, которое, судя по времени его опубликования, в большей степени адресовано народам Америки, Австралии и Океании, чем народу России, который продолжает в это время спать глубоким сном.

Отторжение России

Что же произошло такого на Западе за три дня, что заставило Путина сделать срочное ночное заявление? В принципе (по русским меркам) ничего особенного — всего лишь радикальная перемена общественного мнения по отношению к России. В России общественное мнение является полностью управляемым и поэтому на политику никакого существенного влияния не оказывает. Власть способна моделировать общественное мнение «под заказ» на любой вкус.

Но на Западе все наоборот. Отсутствие у правительства монополии на информацию делает его очень чувствительным к переменам общественных настроений.

Эту особенность устройства западных обществ в России не только никогда не понимали, но попросту презирали. Еще Иван Грозный, сватавшийся к английской королеве, писал, что считает ее власть ненастоящей, коли она зависит от мужицкого мнения. До сих пор Кремль чувствовал себя в отношениях с Западом достаточно уверенно, поскольку понимал, что его экономические и политические элиты заинтересованы в существовании нынешнего режима в России и менее всего желают конфронтации с ним. Поэтому в первый момент Путину, видимо, показалось, что проблему удастся «заболтать», как раньше удавалось заболтать убийство Литвиненко, гибель Магнитского и даже аннексию Крыма.

Однако реакция Запада на трагедию превзошла все кремлевские наихудшие ожидания. Никто не стал тщательно взвешивать юридические аргументы на аптекарских весах. Это с трибуны ООН можно долго распространяться о недопустимости преждевременных выводов. Общественное мнение сразу и без всяких обиняков возложило ответственность за гибель людей на Россию и лично на Путина. Тот, кто хотя бы бегло листал заголовки западной прессы на второй и третий день после катастрофы, понимает, о чем идет речь. В результате в считаные дни негатив по отношению к России достиг такой критической массы, что ни одна политическая сила на Западе, которая рассчитывает на то, чтобы быть избранной или переизбранной куда-то в ближайшие годы, игнорировать его не может.

Таким образом, существенные долгосрочные меры воздействия на Россию, обсуждение которых до сих пор было сугубо риторическим, оказались включены в реальную политическую повестку дня. И как только это произошло, сразу выяснилось, что все это время Россия проводила внешнюю политику, провоцирующую многократно превосходящего ее в экономическом и политическом отношении противника на открытый конфликт. При этом расчет на то, что в этом конфликте России удастся прикрыться живым щитом стран БРИКС, ни на чем пока, кроме умозрительных построений кремлевских мечтателей и евразийских стратегов, не основан.

Запад неповоротлив и похож на огромный корабль, которому нужно очень много времени, чтобы развернуться и лечь на новый курс. Несмотря на, казалось бы, очевидные перемены в самой природе власти в России, эта махина продолжала двигаться по инерции в русле политики, основные принципы которой были сформированы в конце 80-х — начале 90-х. Нужен был огромный силы толчок, чтобы эта махина наконец остановилась. Гибель «Боинга» и стала таким импульсом. Изменения, подспудно накапливавшиеся в течение последнего десятилетия, вдруг разом перешли в совершенно иное качество. Оказалось, что политика сдерживания России, которую Запад только вроде снова начал осваивать, может без всяких промежуточных стадий перерасти в политику «отбрасывания России».

Подставляя свои паруса этому новому ветру, с Россией заговорили языком ультиматумов такие, в общем-то, надежные союзники, как английские Тори. Да и Обама является отнюдь не самым большим антагонистом России в Вашингтоне. Вынуждены отступать под натиском общественного мнения такие проверенные союзники, как Меркель и Олланд. «Мистрали», которые важны не столько как оружие, сколько как символ, вот-вот станут на якорь, так и не добравшись до российских портов. Как назло более всего пострадал такой важный для России торговый партнер, как Нидерланды. Наблюдая за тем, как на глазах в считаные часы меняется на Западе отношение к России, я снова и снова вспоминал уже один раз цитировавшееся мною высказывание Даниила Гранина о своеобразном чувстве юмора русского Бога. К сожалению, это очень черный юмор.

Русская защита

Два обстоятельства бросаются в глаза сразу же после ознакомления с ночным посланием Путина. Во-первых, это не наступательная, а оборонительная речь. Во-вторых, окончательной, внутренне непротиворечивой позиции по поводу инцидента Кремлю за четыре дня так и не удалось выработать.

Удивляет то, что Путин не рискнул прямо заявить о непричастности аффилированных с Россией сил к гибели лайнера. Он предпочел перевести вопрос из плоскости юридической в плоскость политическую, рассуждая об ответственности украинского правительства за все, что происходит на территории Украины. Косвенно это может свидетельствовать о том, что у России нет ни доказательств причастности к гибели самолета украинских военных, ни уверенности в том, что все улики, как-то обличающие саму Россию, уже уничтожены.

Главный тезис защиты сводится к тому, что если бы не было войны, то не было бы и жертв. Путин прямо говорит, что если бы Порошенко не прервал перемирие, то боевых действий никто бы не вел, и не было бы нужды сбивать самолет. Он переложил всю ответственность на украинскую армию, не вдаваясь в вопрос о том, кто же собственно стрелял. Но переложив ответственность на Украину, Путин загнал себя в логический тупик, так как публично признал Донбасс украинской территорией, отбросив мигом евразийский «концепт» о спасении Новороссии. А без этого концепта невозможно объяснить, что делают на территории соседнего государства российские граждане и почему все это не является агрессией, пусть и осуществляемой не силами регулярной армии, а силами добровольцев.

Из этого обращения становится понятно, что, когда речь будет идти о юридической ответственности конкретных исполнителей, Россия будет ссылаться на условия войны, на отсутствие прямых доказательств и улик, требуя объективного и беспристрастного суда.

Историю трудно обмануть. После трагедии в небе Украины Россия столкнулась непосредственно с угрозой полномасштабной холодной войны с Западом. В то время как пропагандистская машина Кремля продолжает по инерции убеждать всех, что никакая война России не страшна и она будет «одним махом семерых (то есть оставшихся в одиночестве членов G7) убивахом», действия самого Путина показывают, что у него лично и его ближайшего окружения такой уверенности нет, и он предпочел бы грамотно отступить. Непонятно, остался ли на это шанс, или все-таки придется играть ва-банк.