Перезагрузка Путина: как Кремль намерен по-новому управлять Россией

Оппозиционеры нужны власти в качестве спарринг-партнеров

Почти 15 лет практически беспрерывного стояния у руля большой страны — после такого достижения большинство европейских слуг народа находятся в процессе выхода на пенсию. А вот Владимир Путин вместо этого переживает очередную политическую молодость.

фото: Наталия Губернаторова

 

После присоединения Крыма к РФ рейтинг ВВП, по опросам оппозиционного Левада-центра, превысил 80%. И в Кремле уверены: новообретенный ресурс популярности власти способен пережить горькое разочарование из-за событий на украинском юго-востоке и возможное усиление западных санкций против РФ. «Народ не хочет затягивать пояса, — сказал мне видный член кремлевской команды политтехнологов. — Однако если власть попросит общество с пониманием отнестись к некоторым моментам, связанным с нашим нежеланием терять достоинство, эта просьба будет услышана».

Но свои надежды в путинском окружении связывают не только и не столько с одним «крымским фактором». В Кремле продолжают делать выводы из взрыва общественного недовольства конца 2011 года. В стране без особой секретности, но и без особой публичности происходит полноценный ремонт вертикали власти. Сначала — о реформе управления регионами.

Москва размером с Россию

«Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву», — согласно легенде, сказал в 1812 году фельдмаршал Михаил Кутузов. Двести два года спустя в Кремле пришли к несколько иному выводу: чтобы спасти Россию, нужно сделать из нее сплошную Москву — по крайней мере, в отношении выборных процедур.

Осенью 2013 года мэр Москвы Сергей Собянин провел в столице выборы, которые «необычно чистыми» признали даже многие ярые оппоненты власти. Осенью 2014 года в «сплошную Москву» планируется превратить все три десятка выборных регионов.

«Наша цель в сентябре — провести везде прозрачные и легитимные выборы, которые не вызовут вопросов ни у кандидатов, ни у граждан, — сказал мне видный обитатель коридоров власти. — И не думайте, что где-нибудь спрятан наперсток. Мы реально хотим играть честно. Нам важен не только факт победы — а власть всегда будет бороться за победу, — но и то, как именно эта победа будет достигнута. И с этой точки зрения показанный Собяниным результат в 51% выглядит более весомым, чем 85%, которые на иных прошлых выборах набирали некоторые мэры и губернаторы».

Сказано красиво и хорошо, но все равно хочется, подобно Станиславскому, воскликнуть «не верю». В предстоящие месяцы Кремль будет «выбивать из нас Станиславского» всеми возможными способами. И дело здесь не в стремлении подправить свой имидж, и уж тем более не в романтизме и идеализме. Дело в хладнокровном расчете и в осознании острой политической необходимости.

«Он вызывал все чувства, кроме одного — чувства доверия» — так знаменитый британский историк Алан Тэйлор высказался о премьер-министре своей страны в период Первой мировой войны Дэвиде Ллойд-Джордже. За последние два десятилетия граждане РФ привыкли примерно таким же образом относиться к проводимым в нашем государстве выборам.

Когда я начал работать политическим журналистом в 1996 году, сама мысль о том, что в «новой демократической России» результаты выборов могут подтасовываться, была в моих глазах абсолютной анафемой. Я не верил подобным утверждениям — точно так же не поверил, если бы мне сказали: мол, Папа Римский прокрадывается по ночам в чужие гаражи и сливает там бензин из автомобилей.

Но через энное количество лет мой воинствующий идеализм по поводу «святости» выборных результатов сменился не менее воинствующим цинизмом. Именно этот широко распространенный в обществе цинизм в Кремле считают сейчас своим политическим врагом №1. В окружении ВВП пришли к осознанию очень простой мысли: «выборный цинизм» — это ржавчина, которая разъедает саму основу государственного механизма.

Старшие поколения россиян прекрасно знают цитату Ленина: «Государство — аппарат насилия в руках господствующего класса». Но, как показывает пример нашей страны в 1917 и 1991 годах, если государственная система лишается доверия граждан, никакой «аппарат насилия» его не спасает. Этот аппарат разрушается и обращается в прах — как и все прочие государственные институты.

То, что мы видели в Москве на мэрских выборах-2013 и увидим на региональных выборах-2014, — это упреждающий маневр Кремля, попытка побороть проблему недоверия к выборам на дальних подступах к возможной катастрофе. Бушевавшие на стыке 2011 и 2012 годов протесты под лозунгом «Мы хотим честных выборов!» давно утихли. Но в путинской свите не просто не забыли этот лозунг. В Кремле пытаются его перехватить и сделать своим.

Означает ли это, что отношение путинского аппарата к реальной жесткой оппозиции стало менее непримиримым? Категорически не означает. В конце 2011 года тогдашний главный спец Кремля по внутренней политике Владислав Сурков заявил, что на Болотную площадь «вышли лучшие люди страны». Нынешней внутриполитической команде ВВП подобные сантименты глубоко чужды. К оппозиции здесь относятся как к силе, с которой невозможны никакие заигрывания.

«Знаете, что происходит, если волка, пусть даже щеночком, помещают в собачью свору? — спросил у меня вышеупомянутый кремлевский чиновник. — Когда волк достигает половой зрелости, он начинает драться с другими членами своры за самку. Достигшие половой зрелости псы, естественно, делают то же самое. Но они в процессе драки не обязательно хотят убить противника. А вот волк хочет этого всегда и везде. Он либо целится в пах врага, либо старается перекусить ему сонную артерию, либо переломить ему позвоночник.

Оппозиция — это тот же самый волк. В данном случае речь идет об оппозиции уличной, не системной, рассчитывающей на силовой захват власти. До конца 2011 года власть в России относилась к оппозиции как к объекту ролевых игр, игрушке, которой можно манипулировать — в один нужный момент создать, в другой нужный момент — придушить. Но такие политические «шахматные ходы» хороши ровно до того момента, пока «волк» не достигнет зрелости. В реальном мире с оппозицией можно только бороться».

Как необходимость жесткой борьбы с оппозицией соотносится с целью проведения прозрачных и чистых выборов? В Кремле убеждены, что самым прямым и непосредственным образом. Новая политическая концепция путинской свиты гласит: при наличии известного числа страховочных механизмов активное участие оппозиции в прозрачных и честных выборах не ослабляет, а наоборот, лишь укрепляет власть.

38 комиссаров

Как вы думаете, в каком именно здании или комплексе зданий сходятся все нити политического управления Россией? Что за наивный вопрос! Естественно, в Кремле! Тысячу раз согласен. Но в значительной доле случаев Кремль — это не собственно Кремль, а лишь собирательный политический образ. Непосредственно за кремлевскими стенами сейчас сидят лишь сам Путин, глава его администрации, секретарь Совета безопасности и горстка других чиновников.

Вся остальная масса царедворцев, включая начальника канцелярии ВВП, его пресс-секретаря, президентских помощников и заместителей главы путинской администрации, сейчас обретается в бывшей штаб-квартире ЦК КПСС на Старой площади. Через некоторое время ситуация изменится. В построенном при Сталине на месте снесенных двух монастырей и официальной московской резиденции императора так называемом 14-м корпусе Кремля закончится капитальный ремонт. И тогда все «сосланные» сейчас на Старую площадь основные члены свиты Путина вновь переедут поближе к начальнику.

Но даже тогда нервный центр управления российскими регионами останется в бывшем комплексе зданий ЦК. Впрочем, «нервный центр» — это, наверное, слишком громко сказано. То, что я называю «нервным центром», — это на своем низовом уровне группа из 38 чиновников. Эти люди носят скромные по кремлевским меркам титулы «советников» или «главных советников» Управления внутренней политики (УВП) Администрации Президента. Они сидят по два-три человека в кабинете. У них нет ни прямых подчиненных, ни персональных машин. Их имена совершенно неизвестны широкой публике.

Зато любой из этих кремлевских кураторов регионов — а речь идет именно о них — может запросто позвонить любому из своих двух-трех подведомственных губернаторов. И губернатор — известный политик во главе большой властной пирамиды — обязательно соединится со скромным кремлевским аппаратчиком.

Соединится потому, что знает: от этого человека в немалой степени зависит его будущее.

Реальная система контроля центра над регионами, конечно, гораздо более сложна и разветвлена. Такой контроль осуществляется, например, еще через кремлевское управление кадров, через спецслужбы, через аппараты президентских представительств в федеральных округах... Но если все несколько огрубить, то кураторы от УВП — это главные комиссары Кремля в регионах и основные представители регионов в Кремле.

Куратор должен как свои пять пальцев знать всю политическую кухню региона и четко себе представлять: чем живет регион. Пользуется ли власть здесь достаточным авторитетом? Кто из местных слуг народа наращивает свой политический капитал, а кто теряет «прежде заработанное»?

В самом институте кураторов со Старой площади нет ничего нового: современная Россия унаследовала его от Советского Союза. Но в последние годы и месяцы основной смысл работы куратора претерпел серьезные изменения. До введения назначаемости губернаторов в 2004 году любой российский воевода расценивался как самостоятельный и самоценный носитель сакральной власти. После 2004 года воеводы за редким исключением превратились в безликих чиновников, чья судьба полностью зависела от прихотей столичного начальства.

А вот как «вводные», по словам кремлевских чиновников, выглядят сейчас: главный критерий эффективности губернатора — это его способность убедительно победить на честных выборах. Если такая способность воеводы вызывает у его кремлевского куратора сомнение, то «давай, до свидания!». В Кремле тебе скажут, когда именно ты должен уйти в отставку.

В системе власти России отныне остался один-единственный сакральный «стержневой элемент» — президент Путин. Все остальные начальники — это, опять же за редким исключением, не более чем легко заменяемые винтики. Конечно, в самом таком подходе нет ничего принципиально нового. Что является новым, так это системность и безжалостность его применения к российским провинциям.

Кремль за долгие месяцы до выборов оценивает политическое поле в каждой отдельно взятой провинции, выбирает самого «эффективного, перспективного и надежного» и вручает ему «ярлык на княжение» — должность и.о. губернатора. При этом никто больше не притворяется, что в России есть только одна партия власти — «Единая Россия». Если самым перспективным политиком региона вдруг оказывается, допустим, представитель КПРФ, то ему тоже без колебаний вручается «княжеский ярлык».

«Не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей», — сказал когда-то великий китайский реформатор Дэн Сяопин. В приложении к нынешней системе политического управления российскими регионами эта мудрая мысль звучит так: не важно, к какой именно партии формально принадлежит тот или иной региональный политик. Важно лишь то, чтобы он был эффективным, избираемым и лояльным.

Какое место в новой системе уготовано тем ярким политикам, кто принципиально отказывается быть лояльным? Не то место, о котором вы подумали. «Недоговороспособные» оппозиционеры новой системе тоже очень нужны — в качестве выборных спарринг-партнеров.

«Необходимо, чтобы все серьезные выборные игроки выставили свои кандидатуры и активно конкурировали с кандидатом от власти, — сказал мне мой кремлевский собеседник. — Если в выборах не будут участвовать какие-нибудь второстепенные и экзотические оппозиционные персонажи, это не повлияет на легитимность выборов. Но к крупным оппозиционным фигурам это не относится. Например, выборы в Астраханской области без Олега Шеина выглядели бы очень странно».

Готовы ли в Кремле к тому, что кто-то из этих «необходимых для легитимности выборов крупных оппозиционных фигур» вдруг возьмет да выиграет? Вот какой ответ на этот вопрос я получил: «Конечно, партия власти иногда будет вынуждена проигрывать в честной борьбе». Но когда я решил уточнить, что конкретно в данном случае означает это слово «иногда», то выяснилось: «иногда» — это «довольно редко».

В путинской внутриполитической команде убеждены, что у них на руках все козыри, необходимые для убедительной победы на конкурентных выборах. Снова даю слово своему визави из структур власти: «Когда Путин назначает того или иного политика и.о. губернатора, он обеспечивает ему половину успеха. Все понимают, что и.о. губернатора — это кандидат президента. А конкуренция в любой стране такая, какая она есть. Наша конкуренция объективно устроена так, что Путин с его рейтингом — вне конкуренции».

На таком фоне задача кремлевских чиновников сводится к тому, чтобы правильно выбрать время выборов — проводить ли их досрочно или в самый последний возможный момент, — и к подбору «правильных» кандидатов в воеводы. Учитывая, что таковых требуется всего 85 человек на всю страну, такая задача не выглядит невыполнимой.

Итак, «подобьем бабки». С помощью своей новой политической стратегии федеральная власть хочет одновременно решить сразу несколько задач. В региональных верхушках стимулируется конкуренция. Оппозиционно настроенные политики ставятся перед выбором: быть ли им в избирательных бюллетенях «вечно вторыми» или, формально не меняя своей политической окраски, встроиться в систему и получить шанс «стать первыми». Ну а обществу в целом заявляется: вы хотели честных выборов? Нате, получите! На них мы тоже выиграем!

Сработает ли план?

«Все исторические периоды являются переходными. Но некоторые из них более переходны, чем другие», — прочитал я недавно в одной умной книге. С точки зрения работы демократических политических механизмов нынешний исторический период в России является апофеозом переходности.

Время варианта, при котором выборы существуют лишь на бумаге или как объект беззастенчивой манипуляции, уже прошло. Время варианта, когда выборы, как на Западе, снимают все политические вопросы, еще не наступило — и в ближайшие годы и десятилетия точно не наступит. Это подталкивает Кремль к созданию гибридных вариантов.

Конечно, мотивация действий ВВП — это чистый самоинтерес, стремление закрепить свое доминирование в российском политическом пространстве. Но самоинтерес — это не обязательно плохо. Политический курс, основанный на альтруизме, обычно очень быстро выдыхается. А в данном случае, если Кремль действительно видит свой самоинтерес в повышении доверия общества к институту выборов, то это можно только приветствовать.

Такое повышение доверия объективно совпадает с национальными интересами государства. Если реальную политическую конкуренцию запустить хотя бы на региональном уровне — пусть даже не во всех областях и республиках, а в тех, что уже к этому предрасположены, — то чем черт не шутит? Возможно, что тогда через какое-то число лет политическая система страны сможет подняться на новую ступеньку.

Какой эта ступенька будет? Не имею ни малейшего представления. Главная проблема современной российской политики — это, с моей точки зрения, полное отсутствие стопроцентно очевидных рецептов движения вперед. Зарубежный опыт оказался полезным лишь отчасти: уж слишком мы нестандартная страна со слишком нестандартными историей, размером территории и внутренней пестротой.

Радикальные оппоненты Путина в плане направления развития страны, кроме общих лозунгов, тоже не предлагают ничего особо конструктивного. В наличии лишь гневные восклицания «да как вы смеете нас критиковать» и не менее «содержательные» призывы «долой, долой, долой!». Гражданское общество тоже не выдает на-гора ничего особо конкретного и реалистичного.

Вот и выходит: Кремль при всех его очевидных изъянах и недостатках — это сейчас единственный активный российский политический игрок, который пытается опробовать на практике хоть какие-то новые идеи и разработки. Это бесконечно обидно, но это так. А раз это так, то давайте дождемся единого дня голосования 14 сентября и посмотрим, что у кремлевских стратегов получится. У меня по этому поводу есть большие сомнения и большие надежды.

И вот главная из этих надежд: российский политический класс не остановится, не решит, что в обстановке нарастающей враждебности внешней среды задача осовременивания нашего государственного механизма становится несвоевременной или второстепенной. Это не так. Зависимость здесь, по моему мнению, совершенно обратная. Доверие населения к результатам выборов — гарантия устойчивости государственного корабля. А в условиях небывалого шторма вокруг обеспечение такой устойчивости более важно, чем когда-либо.

Интересы страны требуют, чтобы россияне перестали знающе ухмыляться, услышав по ТВ новость: «На выборах выиграл...» И чем раньше это произойдет, тем больше у нас будет гарантий отсутствия внутриполитических потрясений.