Жизнь в СССР. Чтобы помнили (продолжение)

История о штанах

Эта история - самая короткая. "Тряпочные" магазины всегда были для меня самым страшным наказанием. Меня охватывает паника уже на входе, а уж внутри... Поэтому одежду и обувь я носил до последнего, пока они не начинали рассыпаться. К тому же фигура у меня какая-то нестандартная, и брюки покупаются не ранее пятидесятой примерки. Даже сейчас, когда штанов в магазинах полно каких угодно, поиски подходящих занимают не один день. А в советское время было еще хуже. Причём, какими бы они ни были новыми и красивыми, отглаженными и чистыми, уже через пять минут ношения они загадочным образом перекручиваются, мнутся, и на них появляются подозрительные пятна, даже если я в них не ел.

Ни о какой "престижности" речи не шло - я нелепо выгляжу даже в обычном костюме, еще нелепее, видимо, выглядел бы в джинсовом (писк моды тех времен). Поэтому обычная моя одежда - что-нибудь вязаное: удобно, тепло и нигде не стесняет. Купить это "что-нибудь", однако, было непросто - хорошо, хоть жена научилась делать это без меня. Представляю, что бы было, если бы я пытался  хоть как-то следовать моде. Какие-то неведомые слова из этой области периодически до меня доносились - "блейзер", например. Но что это означает, я не знал, да и до сих пор неинтересно.

Всё бы ничего, но я часто ездил в командировки, особенно в Москву и Киев. И мне заказывали всякие вещи. Происходило всё как в песне Высоцкого: "где мне всё же взять доху, зятю рыбу на меху". Представьте себе: жена говорит, чтобы я купил ей кофточку, чтобы было красиво и ей шла. Где я, и где понимание того что красиво, а что нет! Я честно пытался выполнить заказ - например, вставал в очереди, рассудив, что раз уж в Москве за этим очередь, значит, вещь стоящая. Но, по большей части покупал совершенно не то, и в конечном счете, от меня отстали.

Что мы все о еде да шмотках. Наверное, надо поговорить об удовлетворении духовных потребностей?

История о самой читающей стране

Советский народ был очень высокодуховным. Это была самая читающая страна и всякое такое. Это нам говорили тогда и говорят до сих пор.

Может быть. Одно только странно. Как только наступил капитализм, эта духовность вдруг куда-то делась. Как только, так сразу! Вдруг самая читающая страна бросилась читать дешевые детективы и смотреть пустые сериалы по телевизору. Как такое могло случиться?

У "патриотов" ответ готов - нас развратили! План Даллеса и всякое такое. Хреновая, замечу, была эта духовность, если она так быстро и так низко пала.

Ответ предельно прост на самом деле - ни фига не был он высокодуховным. И самым читающим он тоже не был. Никогда не забуду язвительную фразу Виля Липатова из какой-то его повести: "а дефицитные книги на книжной полке стояли так плотно, что вытащить какую-нибудь не представлялось никакой возможности".  Вот тут - вся квинтэссенция "высокодуховности".

Есть такое умное слово, - товарный фетишизм.  В СССР он был куда хлеще, чем во времена Маркса и Энгельса. Плюс к деньгам мерилом престижности стал еще и дефицит. Человек, владеющий дефицитом - коврами, сервелатом, хрусталём, БВЛ, югославским гарнитуром -  с презрением относился к тем, кто этого не имел. Помню, как на каком-то дне рождения, что ли, одна гостья обнаружила, что в моей библиотеке нет "Женщины в белом" Коллинза - а в то время это была очень престижная книга. Весь вечер она "отъезжалась" на этом факте, то намекая на содержимое, то прямо говоря, что без Коллинза любая библиотека неполна. Я не стал объяснять ей, что эта книга у меня была, она мне не шибко понравилась, и я поменял её на двадцатитомник Толстого (оцените, кстати, разницу рыночной стоимости - один том на двадцать). Увы, гостья эта была не одинока - я сталкивался с этим постоянно, иногда уж совсем в безумных формах: в одном доме ковров было столько, что ими были увешаны все стены, они лежали на диванах, а на полу они были аж в два слоя!

Поскольку книги в СССР были дефицитом, обладать ими было престижно. Поэтому они у всех и стояли. Тем более, что в состав престижной "стенки" входил и книжный шкаф, и его полагалось чем-то заполнять. А вот читать - вовсе не обязательно. А если и читать - отнюдь не классику. Я это заявляю вполне ответственно, поскольку большая часть моей библиотеки была собрана именно в те годы, в основном путём обмена и покупки на чёрном рынке, я много вертелся в среде "книголюбов"и сравнительную рыночную ценность книг представляю очень даже хорошо. Собственно, и собрана-то библиотека была благодаря тому, что мои литературные пристрастия кардинально расходились с пристрастиями большинства.

Но - к делу. Книг в магазинах на самом деле было навалом, но читать их было решительно невозможно - ну какому нормальному человеку придёт в голову читать, например, полное собрание речей Л.И.Брежнева?

Многие замечательные книги были попросту запрещены, и не издавались никогда - мы узнали о них только в девяностых: Платонов, Набоков, Пастернак, да мало ли ещё .

Другие замечательные книги были как бы не запрещены, но и не издавались всё равно. Например, "Мастер и Маргарита" - как была издана в шестидесятых годах небольшим тиражом, так и не переиздавалась до самых девяностых.

Да и просто хорошую литературу в книжных магазинах невозможно было (по эту сторону прилавка) купить. На них не хватало бумаги.

Тем не менее мы книги читали, в том числе и хорошие. Ну, не буду рассказывать, как очередной бестселлер давали на одну ночь. Но основной механизм добывания книг был построен на обмене книг откровенно хреновых на те, которые имели рыночную стоимость, а уж тех - на нужные тебе книги. Схема была отчасти похожа на производство свинины из нефти - нефть продали, купили пшеницы, напекли хлеба, скормили свиньям.

Ну вот, например. Покупаешь в магазине кучу политиздатовских книг - они были очень дешевые во всех смыслах этого слова. Отрываешь корочки, сдаёшь на макулатуру. Сдал двадцать кило макулатуры - дали талон. На талон покупаешь книгу Мориса Дрюона о королях (это было что-то типа нынешней Дарьи Донцовой, такая же жёлтая мура), а уже вот эту рыночную стоимость меняешь на что-то путное. Я, например, сдал шестьдесят кило макулатуры, взял три тома  ненужного мне "Виконта де Бражелона" и выменял их на оранжевый одиннадцатитомник очень любимого мною Лескова - и им не спеша наслаждаюсь до сих пор.

Ещё раз обращаю внимание на соответствие: "четыре тома к одному". Оно говорит о реальной рыночной стоимости книг и интересе читающей аудитории. Ценились - Морис Дрюон, Дюма, Стивенсон, Пикуль, "виньетки" (серия фантастических и приключенческих книг в едином оформлении, с этакими виньетками). Не ценились, к моему счастью, Лесков, Толстой, Чехов и прочая классика. Когда книги перестали быть престижной дефицитной вещью - многие их просто выкинули, кто на помойку, кто в гараж, в лучшем случае на дачу. А что читают - да вместо фантастики фэнтези, вместо Дрюона - "Кремлёвских жён", вместо Пикуля - Бушкова. То же яйцо, вид сбоку. "Белинского и Гоголя" (с) этот самый читающий в мире народ с базара не понесёт (как, впрочем, не нёс и в советские времена).

Можно было ещё купить на подпольных книжных рынках книги втридорога (втридорога - это фигура речи, они иной раз стоили на порядок дороже), но они нередко были крадеными. Я однажды очень дорого купил прекрасно изданного "Дон Кихота" в двух томах с иллюстрациями Бродского - и только дома обнаружил там сведенные библиотечные печати. И, каюсь, книгу в библиотеку не вернул.

Ну, и так далее. Кстати, в кармане рюкзака, в котором я вёз из Читы яичные рожки, лежало еще и дореволюционное издание Нового завета, купленное за кошмарные совершенно деньги - что-то больше ста двадцати рублей. То есть, я получил возможность читать Евангелие не в размытых каких-то фотоотпечатках, как до этого, а в виде нормальной книги, пусть даже и с ятями. Но оно того стоило.

В Минске я нашёл неплохой букинистический магазин, и дежурил там регулярно, ожидая, что что-нибудь выбросят. Благо курсы были по вечерам, а днём я был абсолютно свободен. Это происходило так: кто-то приходил, сдавал книги, продавщица быстро откидывала что-то ПОД прилавок, а остальное вываливала НА прилавок. И книголюбы кидались к прилавку, пихаясь локтями (то есть, книги покупались примерно так же, как и капуста).

Книги были не главным источником духовных ценностей советского человека. Главным источником были не они.

История о счастье

Вот что не было в СССР в дефиците, так это алкоголь. Можно спорить о качестве этого алкоголя, но качество вещь субъективная, и любой скажет вам, что «Шабли» 1942 года ни в какое сравнение не идёт с «Агдамом» по рупь десять – разумеется, в пользу последнего.

Алкоголь в СССР БЫЛ, и был несомненно. И это было очень мудрое решение партии и правительства. Стоило, например, какому-нибудь отщепенцу сказать, что в магазинах ничего нет – и любой добропорядочный советский гражданин уличал его: «а водка???». И отщепенцу нечего было на это ответить, он уползал, свиваясь кольцами, в своё осиное гнездо. Против правды не попрёшь!

Рискну утверждать, что алкоголь не просто БЫЛ в магазинах - он был краеугольным камнем советской системы, по крайней мере начиная с шестидесятых годов. До этого власть держалась исключительно на насилии, а потом – на водке.

Как только не стало водки, не стало и советской власти.

Выше уже было сказано, что для счастья советскому человеку было нужно немного – добыть полбатона колбасы, пару бутылок молока, тушу сайгака. Но это были радости слишком эпизодические и низкого происхождения. А советский человек должен быть счастлив постоянно. Ведь человек создан для счастья, как птица для полёта (с). Птице-то, чё – встала на крыло да и лети. А человеку счастья где взять?

Счастье было. Его не могло не быть. Оно было сначала по 2.87, потом по 3.62, потом по 4.62 (или 4.12, не помню),  а потом, кажется, было и по пять с чем-то (но в тот момент счастье для меня было неактуально, поэтому не помню).

Водка попадалась в самых неожиданных местах и заменяла собой все прочие продукты. Помню, как, гуляя по Старому городу в Риге, я жутко проголодался, зашёл в подвальчик с многообещающим название «Бутербродная» и лицом к лицу столкнулся с продавщицей, которая стояла наготове с бутылкой водки в одной руке и со стаканом в другой.

- Сколько?- спросила она.

Я от неожиданности сказал «двести». Продавщица молниеносно налила мне граненый стакан и сунула два бутерброда (норма - один бутерброд на сто грамм). То есть, бутерброды в этом заведении были, но отнюдь не в качестве основного блюда (спустя годы Вадик Кабыш сформулировал это гениально и кратко – «не путай хавку с закусью!»).

Ну и чё – хватил стакан беленькой, закусил двумя бутербродами с легендарной по два двадцать – и далее моя экскурсия обрела совершенно восхитительный дискурс. Ничего из дальнейшей экскурсии не помню – помню только, что было мне очень хорошо. Вот, собственно, на этом примере механизм осчастивливания будущих ностальгентов виден чётко. Очереди не запомнились – запомнилось только, что было хорошо. ("Нормально, Григорий?" - "Отлично, Константин!" (с))

В общем, амнезия с анестезией в одном флаконе (кажется, тоже (с)).

Любопытно отметить, что отрезвление у меня наступило одновременно во всех смыслах и, подозреваю, одно было следствием другого. Я вёл тогда учёт времени и обратил внимание, что за каждой пьянкой тянется примерно трёхдневный след снижения качества жизни – то есть, сумма полезных затрат времени падала. Ну, понятно, на другой день – похмелье, но и на второй, и на третий… Мне это не понравилось и, кроме учёта времени, стал я вести учёт выпитого алкоголя.

Результат меня изумил – я-то считал себя человеком практически непьющим, однако в пересчете на водку, оказывается, я выпивал бутылку в неделю. Я установил месячный лимит алкоголя и последовательно его снижал, пока не довёл в 1983 году до чистого нуля (даже пива не пил). И немедленно был идентифицирован как человек чуждый делу социализма. Я сидел на каком-то дне рождения, пил себе морс, и сосед слева сказал мне, что я несоветский человек.

- Это почему же? – изумился я.

- Не пьёшь. А кто не пьёт, тот задумывается. А кто задумывается, тот до такого может додуматься….

А я, и правда, уже много до чего додумался. Антисоветским человеком я тогда ещё не был, но несоветским – точно. На демонстрации ходить перестал, всякими политинформациями также манкировал, и в прочие типично советские игры играть перестал. Зато полез в изучение истории СССР, пока, правда, по открытым источникам – но и чтение газеты «Правда», начиная с 1943 года (раньше этого года не давали) позволило пытливому уму сделать потрясающие открытия.

Антисоветским человеком я стал значительно позже – да и любой человек, занимаясь опросами репрессированных людей, таким человеком станет – столько горя и слёз на него обрушится, столько сломанных судеб и загубленных жизней перед ним пройдёт – и только последняя сволочь простит всё это советскому государству.

Впрочем, мы договаривались о репрессиях пока не говорить. Мы говорили о том, что алкоголь, в отличие от остальных продуктов, был доступен практически в любой точке СССР, разве что на Севере его не хватало – не успевали доставлять в требуемых количествах. Да и то верно – водку, если верить Высоцкому и Щербакову, гнали из опилок, а опилок было навалом.

Однако, если в пространстве водке была дана полная свобода, то во времени она была зажата в жёсткие тоталитарные рамки. Продуктовые магазины закрывались в восемь, но вино-водочные отделы – в семь (а открывались – в одиннадцать утра, чтобы граждане, прежде чем получить дозу счастья, хотя бы пару часов успели поработать). Вот как раз этот самый покос, на котором я встретил гаврошей, находился аккурат на границе Красноярского края и Иркутской области. Меня заинтересовал такой феномен: ежедневно, начиная с полдесятого, сплошной поток машин, мотоциклов и мопедов мчался с запада на восток по дороге, до этого бывшей совершенно пустынной. Через полчаса те же самые средства передвижения потоком мчались уже с востока на запад, а потом дорога вновь становилась пустынной. Разгадка проста: когда в Красноярском крае было десять утра, в Иркутской области было уже одиннадцать!

Однако в 1985 году, наступив на горло собственной песне (а клеветники утверждали, что больше половины бюджета СССР – это доход от продажи алкоголя), власть объявила сухой закон, ущемив тем самым права миллионов на счастье и окончательно подорвав экономику страны. Народ не простил этого, и сменил непьющего президента на пьющего. Но какое-то время за счастье приходилось воевать в самом прямом смысле слова: очереди за водкой были кровавыми побоищами. Советские люди лезли по головам других советских людей к заветному окошку, удовлетворяя одну из высших потребностей в пирамиде Маслоу – потребность в счастье!

Я, правда, эти побоища видел только по телевизору – очень уж удачно я выбрал время для завязки – 1983 год. Однако водку по талонам покупал (забыли талоны на водку? Вспоминайте!). Потому что водка стала крепчайшей национальной валютой. Она и до этого была национальной валютой – единица измерения стоимости услуги была отнюдь не рубль. Идите вы со своим рублём – он ничего не стоит, и на него ничего не купишь.

Стратегический запас водки стоял у нас в шкафу (нас в семье было четверо, и все – непьющие), и разные сантехнические проблемы разрешались в момент. Кроме того, водку тогда можно было очень выгодно поменять на продукты, что мы и делали. Забавно, но этот стратегический запас дожил у нас до 21 века – последнюю «талонную» бутылку «Пшеничной» мы выпили несколько лет назад, кажется, на моём юбилее. Хотя, конечно, выпивать её было кощунством – примерно как выпить вино из древней амфоры, добытой со дна Эгейского моря. Её надо было сдать в музей в назидание потомкам. Но что с нас взять. Варвары - они и есть варвары…

С "сухим законом" связана ещё одна история. В 1986 году наш курс отмечал десятилетие выпуска. И меня назначили ответственным за ресторан. Выбор был крайне неудачен: я в ресторане до этого был только пару раз на чьих-то днях рождения, то есть совершенно не знал ресторанную жизнь. К тому же во всех ресторанах банкетные залы были расписаны на много месяцев вперёд (тогда, кстати, ресторан был единственным публичным местом, где можно было выпить легально, не нарвавшись на привод в милицию). Единственный ресторан, где мне обрадовались, был безалкогольный ресторан "Садко". Поскольку я уже три года был сух как Сахара, то счёл этот вариант вполне приемлемым. Ну, что - курс собрался. Шутки, обнимания. Пошли к столу, где с закуской всё было нормально, а из выпивки были "Буратино" , "Дюшес" и "Тархун". Народ сильно удивился и сначала воспринял это как прикол. Чокнулись по первому тосту "Буратиной", посмеялись - и тут я признался, что спиртного не будет вообще. Меня пытались побить, но не догнали. Самое забавное было потом. Мужики пробовали где-нибудь надыбать водки или на худой конец вина - но не надыбали и принялись пить газировку. Тут у них сработал рефлекс (раз "нолито" и пьётся под тосты, значит, это алкоголь) - и скоро пошла нормальная пьянка, с красными лицами и вопросами "ты меня уважаешь?", хотя ни от кого не пахло.

А напоследок расскажу, как я снова стал употреблять алкоголь. В середине девяностых мой врач велел мне пить каждый вечер пятьдесят грамм водки – не больше, но и не меньше. По правде сказать, я водку не сильно люблю, и потому спросил – а пиво можно? Нет, сказал врач – только водка. Ну, коньяк еще можно. Или спирт, но тогда 25 граммов разведи водой один к одному. И несколько недель я давился, но пил каждый вечер рюмку водки. Не то я её вкус забыл, не то водка была палёной, но скоро я плюнул на советы врача и водку пить перестал. А вот пиво снова начал. Хотя, по правде сказать, пиво хорошее попадается редко. Но об этом – как-нибудь в другой раз. 

Резюме

Можно было бы рассказать ещё (да, кстати, и вспоминается всё больше и больше - из давно, казалось бы, забытого). И жена подсказывает детали и истории: а у неё-то опыт хождения по советским магазинам побогаче моего. Но, думаю, достаточно.  Не могу называть нынешнее устройство жизни идеальным, но одно нравится несомненно: главным человеком в торговле стал не продавец, а покупатель. То есть, и я в том числе.

Осталась одна только загадка: почему так много людей ностальгирует по жизни в СССР?

Оригинал здесь