Серое пятно на радужном фоне

_{Фото: Agence Franse-Presse}

Гору Корковадо накрыли тучи и спрятали под собой статую Христа. Оказывается, Он тоже метеозависимый — в облачную погоду ничего не видит. Может, этим и успокаивают себя жители фавелы Санта-Марта, прозябая в нищете, грязи и смраде. Из окон их лачуг открывается отличный вид на гору и на Бога. Я специально оставил поход в фавелы на свой крайний день в Рио-де-Жанейро. Во-первых, не хотел портить впечатление от праздника; во-вторых, я не совсем понимаю, с каких это пор нищета стала туристической достопримечательностью? Но законы жанра обязывают: если ты журналист и если ты в Рио-де-Жанейро, то ты обязан сходить в фавелы.

Санта-Марта

Фавела Санта-Марта находится на горе Дона Марта, недалеко от губернаторского дворца и роскошных пляжей Копакабаны. С недавних пор эта фавела стала достаточно безопасной — полиция выдавила отсюда наркодилеров. Иерархия этих трущоб проста: внизу, у подножия горы, — богатые (насколько можно быть здесь богатым); посередине — средний класс; на вершине горы, там, где перехватывает дыхание, — самая беднота. Я подымался до вершины около 40 минут; узкая тропа все время петляла; переулки, оканчивавшиеся тупиками, где ты упираешься в низенькое окно какого-нибудь сарая, откуда на тебя внимательно, в упор, смотрит пара детских глаз, ничем не отличались от «главной» дороги, поэтому мне несколько раз приходилось возвращаться и снова искать сквозной путь к вершине. В некоторых местах проход становился настолько узким, что нужно было идти боком, чтобы протиснуться. Неба не было видно, не было видно вообще ничего — справа и слева двери лачуг, над головой — своды верхних домов и галерей. Приходилось нагибаться, чтобы не задеть висящее над головой постиранное белье. По бокам дороги, по желобам скалы текут горные ручьи — в них прямо из окон выкидывают мусор, который образует небольшие дамбы. В таких местах вонь терпеть особенно сложно.

Каждый раз такие туннели и лабиринты заканчиваются узкой террасой, выдолбленной в скале. Здесь можно перевести дух, здесь стоят столики для домино, здесь босые дети догоняют друг друга, здесь матери, сидя на полу, кормят младенцев грудью.

Здесь же находятся станции фуникулера. Но до его появления люди, так же как и я, 40 минут поднимались до своих домов, 20 минут спускались в город.

Хотя в фавеле есть своя инфраструктура, позволяющая жителям вообще не спускаться вниз. Здесь есть крохотные магазины, крохотные кафе, крохотные парикмахерские, едва вмещающие двух посетителей. Расстояние между этими заведениями и квартирами жителей — один шаг.

После того как отсюда выдавили торговцев наркотиками, сюда пришли торговцы религией. Мне несколько раз попадались узкие залы с правильными рядами стульев, где читают проповеди. Поразительно, каким же искусством индоктринации надо обладать, чтобы убедить этих нищих и оборванных в том, что и о них заботится Всевышний. Не знаю, кто из них лучше: ушедшие наркоторговцы или пришедшие торговцы религией? После ухода первых стало безопасно, но они-то хоть не строили из себя праведников…

На одной из последних перед вершиной террас — небольшая галерея, где женщина продает свои картины. На картинах — трущобы и горы, трущобы и дети, трущобы и океан — в общем, мир такой, каким она его каждый день видит. Здесь же диски только одного исполнителя — Майкла Джексона. В тот день я не понимал, почему он так популярен в этой фавеле, а потом узнал: оказывается, он снимал здесь один из своих клипов. Мило с его стороны. Сколько времени прошло, а память — это последнее утешение в старости и нищете — до сих пор жива. Пройдут десятки лет; над Доной Мартой сгустится ночь; напротив, на Корковадо, будет по-прежнему светиться статуя Христа; старики, наши ровесники сегодня, на узкой террасе будут играть в домино; у их ног будут сидеть дети, наши внуки, и слушать историю о странном черно-белом гринго, певшем правильные песни о них, лишенных заботы.

И вот вершина — небольшое, весьма условное плато, на котором располагаются крайние дома. Здесь же футбольная площадка с изодранным в клочья ковром из искусственной травы. На нем босые дети разных возрастов играли в футбол. Девочки и мальчики вместе. Мяч был новый, дорогой — наверное, подаренный таким же гринго-обезьяной, как и я, пришедшим в эти трущобы, как на сафари. Отсюда открывался потрясающий вид на город, на океан, на бухты, на Корковадо и на статую Христа, вылезшего к тому моменту из-под своего облачного одеяла.

Мы в нашем мире часто любим задаваться вопросом о том, что мы ответим на своем последнем суде. И постоянно ищем те правильные слова, которые оправдают наши прижизненные поступки. Я думаю, что этим нищим, рожденным в фавелах и пожизненно обреченным на прозябание, такие слова искать не надо. Каждый из них имеет полное право в своем последнем слове перед тем самым судьей, которого они каждый день видят из своих окон, процитировать слова его же апостола: «Не суди, да не судим будешь».

Куритиба

В Куритибе, где нашей сборной предстояла последняя игра с Алжиром, забываешь о том, что ты находишься в Бразилии. Здесь чистый центр, перпендикулярные и параллельные улицы, уютные площади. Здесь легко ориентироваться, здесь безопасно, здесь очень редко приходится переступать через спящих на тротуарах нищих.

Незадолго до нашей игры на одной из пешеходных улиц в центре города устроили свою акцию ЛГБТ-активисты. Человек 15—20 совсем юных девочек и мальчиков. Им было лет по 18—19. Их лидер был одет в майку московского ЦСКА с фамилией бразильца Карвалью на спине, который когда-то играл за московский клуб. Ну что же, я увидел первого в своей жизни гея — болельщика ЦСКА. Активисты держали в руках плакаты на русском, английском и португальском языках: «Каждый день в стране, принимающей чемпионат мира, убивают одного ЛГБТ». В какой-то момент ко мне подошел мужик постарше, то ли сочувствующий, то ли просто разговорчивый.

Я спросил у него:

— Какую страну они имеют в виду — Россию или Бразилию?

— Бразилию, но у вас же тоже есть такая проблема.

— Знаете, не слышал. Меня вообще мало интересует частная жизнь посторонних мне людей, — ответил я.

— Вы что, гомофоб? — насупился он.

Я было попытался его разуверить, но тут пришли русские. Я вот не знаю, чем должен руководствоваться здоровый, с огромным пузом, пятидесятилетний мужик, чтобы с такой ненавистью набрасываться на этих детей. Почти каждый проходивший мимо наш болельщик начинал орать фразы, которые на литературный русский язык можно перевести примерно так: «Да вас всех, … (тут непереводимое слово, обозначающее человека нетрадиционной ориентации), надо в зад того», «Да вас всех, …, надо в рот того».

Я слушал все это и думал: «Вот стоят геи, и ни один из них не выражал желания осуществить эти сексуальные действия по отношению к проходящим мимо. Но почему-то наши пузатые дядьки только и хотели того в разных вариациях с каждым из этих активистов. И кто после этого больший …?» Есть в этом поведении все-таки что-то от Фрейда…

За компанией одних таких пузатых я специально пошел, чтобы посмотреть, как же ведут себя эти столь духовные индивиды в своей мирской, свободной от борьбы за нравственность, жизни. Ну да — все, как я и ожидал. Мужики сели в баре, поставили на стол пластиковые, припасенные заранее, бутылки с кашасой, заказали пива. По телевизору шла великолепная игра американцев с немцами. Когда крупным планом показали американскую болельщицу, один из пузатых крикнул на весь зал: «Американская шлюха!» Потом последовали стандартные шутки в адрес немцев — фашистов, которых мы победили под Сталинградом в войне и победим в Порту-Алегри в футбол (после того, естественно, как обыграем алжирцев). Дойдя до состояния «сейчас спою», они вышли на улицу. Один из них достал камеру и начал снимать все вокруг под собственные же крики о том, что они едут смотреть игру Великой Сборной Великой Страны. Ну да, сила патриотизма таких людей измеряется количеством выпитого. У них же на 9 Мая как: кто не в говно — тот не патриот. Вот они, результаты телевизионной эпохи «двухминуток ненависти».

_{Фото: РИА Новости}

При этом я общался с множеством адекватных, добрых, успешных людей из России, которые, я уверен, составляют большинство наших болельщиков в Бразилии. Но проблема в том, что судят о нас по таким вот «деятелям». И чего после этого удивляться, что бразильцы при виде русского всегда скандируют одно и то же: «Vodka! Vodka! Vodka!»

Игра

«Лучше бы мы сразу все проиграли, но так, как австралийцы, чем видеть эти мучения и надеяться до конца», — скажет мне после игры наш болельщик, бизнесмен из Воронежа, с которым мы, как две тени, брели по шумным от криков алжирцев улицам Куритибы.

К сожалению, наша команда останется самым сером пятном этого яркого турнира. Спроси завтра кого-то на улице, участвовала ли Россия в чемпионате мира, и найдутся те, кто вряд ли с уверенностью ответит положительно. Но при этом я не совсем понимаю истерику миллионов по поводу «отсутствия духа» и «воли к победе». Это ведь некоторые индивиды приехали сюда показывать кузькину мать американским пиндосам, бразильским геям и немецким фашистам. Команда же приехала играть в футбол. Так, как она умеет.

Россия занимает не самое почетное место в мировом футбольном разделении труда. К счастью, это понимают и сами футболисты. В смешанной зоне после игры была подавленность, но был и здравый смысл. Игорь Акинфеев признает, что после чемпионата России тяжело привыкнуть играть на уровне чемпионата мира, в ритме, где каждый борется до самого конца. И в этом есть большая правда.

Сегодня весь мир накинулся на Луиса Суареса, обвиняя его в сумасшествии. Да, в нашей пластиковой жизни он действительно сумасшедший — такой же, как Перельман, такой же, как Хемингуэй. Но Суарес рожден с духом игрока, так же как кто-то рождается воином, кто-то — торговцем, кто-то — писателем. Для него игра — это жизнь; смысл игры (жизни) — победа; поражение — это смерть. Любой, преграждающий путь к победе, угрожает твоей жизни. Будь у Суареса под рукой нож, он бы перерезал Кьеллини горло. Я думаю, что, находясь на поле, Суарес забывает, как зовут его жену, его детей и его самого. Он знает только одно: есть мяч и чертова линия ворот!

В этом и разница. Для кого-то игра — это вся жизнь, а для кого-то — работа. Во втором тоже нет ничего плохого. Игра нашей сборной больше всего походила именно на тяжелую, изнурительную, муторную работу. Но сборная делала ее честно. Так, как ее учили, так, как хотел от нее этот тренер.

Но АвтоВАЗ никогда не сможет выпускать «Мерседесы». А работнику АвтоВАЗа, получающему миллионы долларов в год, очень трудно будет найти в себе мотивацию, чтобы перейти в концерн «Мерседес», получать меньшие деньги, иметь большую ответственность, но выпускать лучшую продукцию. Вот примерно об этом и чемпионат России по футболу, в котором играет каждый наш сборник; вот примерно поэтому крупные турниры и показывают с такой ясностью разницу в умениях и мотивациях.

И я не до конца уверен, что в этом есть вина игроков. Есть хоть один из вас, который отказался бы получать в десять раз большую зарплату за свою не самую качественную — и вы знаете, что не самую качественную, — работу? Вряд ли.

Проблема во всех нас. В каких-то ложных ценностях и ложных ожиданиях. Почему миллионы не кричат об отсутствии духа у депутатов, зарабатывающих не меньше футболистов и принимающих идиотские законы; почему миллионы не кричат о чиновниках и об их воле к чему-нибудь, кроме распила бюджета? Почему, когда дело доходит до футбола, вся страна вдруг требует ответственности и самопожертвования от 20 молодых парней, которые всего-то пинают мяч? С чего мы взяли, что они должны быть лучше всех вышеперечисленных, с чего мы взяли, что они, в конце концов, должны быть лучше нас самих?

Не забывайте: это всего лишь игра. И настоящий праздник только начинается.

автор Роман Анин

Рио-де-Жанейро — Куритиба