Сокровища Дракона

                                        СОКРОВИЩА ДРАКОНА

На сегодняшний день перед КНР остро стоит проблема энергетической обеспеченности. Китай обладает самой быстро развивающейся экономикой. Экономический подъем требует дополнительного энергетического и сырьевого обеспечения. По мере быстрого развития экономики в Китае увеличивается спрос на энергию. При этом будущее развитие экономики КНР в определенной степени зависит от достаточности поставок энергоресурсов.

Несмотря на то, что Китай обладает богатыми и разнообразными энергетическими ресурсами, он занимает первое место в мире по численности населения. Поэтому уровень потребления энергии на душу населения ниже средних мировых показателей. Кроме того, в Китае энергетическая эффективность очень низка, и вследствие быстрого роста энергетического производства в стране негативное влияние на окружающую среду усиливается (в структуре энергопотребления Китая доминирует уголь). В этих условиях спрос на энергию в КНР продолжает расти, устойчивое социально-экономическое развитие постоянно сталкивается с новыми вызовами.

Быстрый рост потребления энергоресурсов и нехватка углеводородного сырья вынуждают китайское руководство активизировать действия по оптимизации энергетической политики для обеспечения энергетической безопасности. Китайское правительство, определяя свою энергетическую стратегию, придерживается принципа диверсификации, стремясь одновременно решить несколько задач: развивать альтернативные виды энергии, расширять геополитическое влияние КНР, находить новые зарубежные источники нефти и участвовать в их разработке. Все это оказывает существенное влияние на мировую экономику и международные отношения.

В связи с этим, в последние годы энергетическая политика КНР привлекает повышенное внимание мирового сообщества. Поскольку разведанных запасов жидких углеводородов недостаточно для обеспечения внутреннего рынка, упор делается на импорт нефти и газа от Латинской Америки и Африки до Ближнего Востока, Центральной Азии и России. Проблема обеспеченности энергоресурсами становится не только основополагающим фактором внешней политики и концепции безопасности КНР, но и предметом серьезной обеспокоенности со стороны мирового сообщества.

Таким образом, энергетическая политика Китая определяется быстрыми темпами роста его экономики. Изучение энергетической политики Китая не только имеет значение для определения энергетической безопасности Китая, но и является базисом для прогнозирования глобальной роли Китая в XXI веке. Рассмотрение энергетического сотрудничества Китая с другими странами также имеет очевидное значение для полноты представлений о содержании современного этапа обеспечения глобальной энергетической безопасности.

Китайские энергетические мега-компании (CNPC, CNOOC, Petro China, Sinopec и др.) все активнее присоединяются к различным международным проектам и консорциумам, ведя разведку, добычу и транспортировку углеводородов в самых отдаленных уголках Земли.

О китайской "энергетической экспансии" сегодня пишут много. Однако, если разобраться, энергетическая стратегия Пекина, особенно ее международная «часть» имеет много слабых мест, и только внешне выглядит презентабельно. По сути, стратегия только формируется, поскольку традиционно (до конца 1990-х годов) Китай в основном обходился внутренними ресурсами. Энергетический выход в мир стал осуществляться только с начала 2000-х годов.

Понятно, что китайская модель строится, во многом, на сложившейся внутренней структуре энергопотребления. Оно устойчиво растет, составив в 2012 г. 19,1% от мирового уровня, совсем немного отстав от США – 21,2%. Сеть транснациональных газо- и нефтепроводов покрывает практически всю территорию КНР, активно развивается атомная, гидро- и ветровая энергетика. При этом система использования энергоресурсов имеет массу слабых мест. Главный тормоз – доминирование в энергопотреблении угля. На него приходится 70% потребления. Соответственно на нефть - 20-21% и природный газ - 2,9%.

В КНР понимают, что реформирование давно назрело, задачи глобализации и «возвышения» Китая диктуют необходимость модернизации ТЭК. Но при этом существует ряд вопросов, на которые пока нет точных ответов. Например, как привести в соответствие низкие внутренние цены на энергоносители с «внешними» (рыночными и контрактными), которые на порядок выше, не вызвав при этом недовольство населения?

В экспертном сообществе Китая звучат разные варианты ответов. Одни ученые считают, что, например, в углеводородной энергетике необходимо сосредоточиться исключительно на росте импорта и «агрессивном проникновении… и вытеснении конкурентов с перспективных рынков». А свои, внутренние запасы - сохранять. Другие предлагают быстрый переход на модель низкоуглеводородной энергетики, предлагают максимально ускорить развитие атомной, ветровой, гидроэнергетики, полагая, что это позволит избежать социальной напряженности и сохранить низкие цены для населения. Причем внутреннее производство, по их мнению, «должно стать ключевым элементом», а импорт должен выполнять только «вспомогательные функции». Часть экспертов особое значение придают закупкам и производству сжиженного природного (СПГ) и сланцевого газа, которые «закроют все экологические и ценовые проблемы».

Разброс мнений объективно отражает основное противоречие в китайской энергетической политике на фоне стремительно растущих энергетических потребностей КНР - между внутренними небезграничными возможностями добычи и потенциалом наращивания импорта. Причем данное противоречие существует в сложной макроэкономической (ценовой) и экологической среде. В первом случае речь идет о необходимости реформирования ценовой политики в структуре ТЭК, включая цены на газ и электричество. Во втором - наличием локальных (особенно в провинциях Северо-Восточного Китая) экологических катастроф в связи с массовыми выбросами отходов от использования угля на многочисленных ТЭС. Китай фактически стал заложником этого экологически грязного, но относительно дешевого энергоносителя.

К недостаткам можно отнести и то, что КНР немного опоздала к «распределению» стран и регионов, традиционно поставляющих энергоносители. Ведущие индустриальные страны (потребители) уже давно это сделали. Понятно, что китайские компании сумели вклиниться в традиционный энергетический «пирог», но основные «ошмётки» им приходится получать в относительно новых, рискованных в политическом и коммерческом плане, местах.

Эти места хорошо известны – от непредсказуемой (в связи с болезнью лидера) Венесуэлы до военно-буддийской Мьянмы и весьма рискованных в политическом отношении стран Африки.

К слову, передел углеводородных рынков Северной Африки в ходе еще идущей «арабской весны», также отрицательно сказался на китайских активах. Понесенные потери в Ливии и других странах региона по оценкам экспертов составили около 35 млрд долларов прямых и косвенных убытков. Но Китай вынужден и дальше проводить рискованную энергетическую политику, вкладывая большие деньги в неоднозначные ресурсные проекты Афганистана, Ирана, Пакистана и других стран. У него просто нет выбора.

К стратегически уязвимым можно отнести маршруты морских перевозок нефти из стран Ближнего Востока в КНР. Речь идет о Малаккском проливе, через который идет большая часть нефтяного импорта. Любой сбой или конфликт неминуемо приведет к «закупорке» этого прохода. Соответственно, резкое сокращение в поставках нефти вызовет отрицательную цепную реакцию для ключевых отраслей экономики КНР. И хотя на этот случай в республике имеется определенный стратегический запас, он также не бесконечен, учитывая рост региональной напряженности в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях в связи с территориальными спорами.

Слабым местом остается газовый импорт Китая. Эксперты прогнозируют расширение газового потребления в стране до 150-200 млрд м3. Однако, как считают специалисты, основной мировой тренд в данной сфере будет связан с производством и закупками СПГ, а также сланцевого газа.

Однако и здесь Китай использует весь геополитический потенциал в своих интересах. Например, уже ни для кого не секрет, что Средняя Азия рассматривается политическим руководством КНР как «сырьевой придаток». И вот по каким соображениям…

Одной из координат, определявших геополитику в Центральной Азии после распада Советского Союза, была конкуренция за возможности разрабатывать нефтегазовые месторождения в регионе. Политические элиты стран — нефтегазовых производителей Центральной Азии рассматривали сектор как локомотив, обеспечивающий более широкое развитие национальной экономики и инструмент, гарантирующий суверенитет. Внешние игроки рассматривали доступ к сектору в качестве одного из механизмов для укрепления или приобретения влияния в регионе, а также как возможность повышения своей энергетической безопасности, а в коммерческом плане — как новую глобальную возможность для крупных корпоративных игроков. Однако нефтегазовая промышленность находится в состоянии болезненной и стремительной трансформации. Модели спроса, предложения и торговли быстро меняются. Новые технологии открывают нетрадиционные запасы, сдвигающие географию производства и меняющие зависимость от импорта. На энергобаланс крупных потребителей повлияли такие внешние шоки, как ядерная катастрофа в Фукусиме в 2011 году. Политика относительно изменения климата и возобновляемых источников энергии, наряду с остатками геополитической напряженности, продолжает влиять на безопасность поставок и цены на сырье. Кроме того, вопрос о собственности на сырье, поднимаемый в виде ресурсного национализма и давления национальных нефтяных компаний (ННК), все больше становится определяющим фактором при принятии инвестиционных решений, особенно в условиях проектов, комбинирующих высокую стоимость и высокий риск.

Со времен распада Советского Союза в 1991 году энергетический потенциал Центральной Азии был неотъемлемой составляющей геополитического дискурса, как внутри, так и за пределами региона. Несмотря на то, что внимание Запада изначально было сфокусировано на предотвращении потенциальной утечки оружейного обогащенного урана в плохо защищенных местах в Казахстане, на данной ранней стадии были оформлены коммерческие отношения с западными международными нефтяными компаниями (МНК), часто со значительной дипломатической поддержкой. Советский энергетический комплекс был построен, чтобы обеспечить поставки в крупные населенные пункты, и экспортные маршруты располагались в пределах территории России и через нее, с ограниченной межрегиональной инфраструктурой, которая позволяла бы наладить совместное использование местных ресурсов. После распада рублевой зоны в 1993 году и соответственно лишения каких-либо возможностей восстановления действительно общего постсоветского экономического пространства, правительства стран Центральной Азии решили, что наиболее очевидный путь к политическому и экономическому суверенитету (а также обогащению элит) лежит через максимизацию доходов от нефти и газа за счет инвестиций и диверсификации экспорта.

Таким же образом Запад рассматривал развитие энергетического сектора и вместе с этим более диверсифицированного экспортного портфеля как содействие укреплению региональной безопасности, обеспечение более гладкого перехода к рыночной экономике, а также противодействие российскому реваншизму. Завышенные оценки доказанных запасов региона (ныне печально известный отчет госдепартамента США Конгрессу в 1997 году предположил, что Каспийский бассейн может содержать целых 200 миллиардов баррелей нефти) предоставили дополнительный импульс к строительству дополнительных экспортных трубопроводов в обход России и Ирана. С точки зрения России, новые нефтепроводы, и особенно газопроводы, не пересекающие территорию России, ослабляют ее политическое и экономическое влияние в регионе и создают потенциальную угрозу ее почти монопольному положению в секторе европейского газового рынка. Кроме того, российские стратеги предполагали, что долгосрочные инвестиционные проекты в энергетическом секторе Каспийского бассейна несут риски для безопасности: за западными МНК часто следует НАТО. Таковы были параметры дискурса о Новой Большой игре.

Главная карта КНР заключается в территориальной близости к Средней Азии, ключевому рынку для роста мирового потребления энергии. Учитывая эти факторы, в энергетической геополитике Центральной Азии значение внешней конкуренции за ресурсы региона снизится и станет более важной способность правительств стран региона осуществлять и придерживаться условий конкретных коммерческих соглашений. В этом смысле, в среднесрочной перспективе это означает «сырьевой придаток». Для Центральной Азии энергетическая геополитика в большей степени станет «театром одного актера», ­ КНР.