«Провинциалка» 6 я глава. ПЕРВЫЙ КРУГ И ПЕРВАЯ ПОБЕДА.

«Провинциалка» 6 я глава.  ПЕРВЫЙ КРУГ И ПЕРВАЯ ПОБЕДА.

   Исходной точкой в круге первом был рынок.

   Картинка для провинциалки оказалась знакомой. Над гектарным рынком, разметавшим детские песочные площадки и мелколистные скверики отдыха, словно бумажные змеи, всё ещё  кружили разлохмаченная синяя узорчатая тюбетейка азиата, которого провинциалка нагрела на упрошенной механике продажи дынь, и казенная с рваным красным околышком  фуражка  дынного покупателя. Она направилась к администратору рынка с тёмной  мыслью, что неплохо было бы, если не взбунтовать рынок, то хотя бы пощипать его и в смуте поживиться  всемогущими бабками, которые проскальзывали сквозь её оголодавшие пальцы, словно вода с тех пор, как она потерпела сокрушительное поражение на столичном вокзале.

   Она прошла между закрученными торговыми рядами с разноцветными полотняными навесами. Рынок был обкурен шашлычным бараньим запахом, который, как туман, обкутывал не только базарное пространство, но и окна многоэтажек.

- Во, тюбетейки! – восхищенно сказала Ляптя, - знают, что делают. Запахом заманивают.

   На деревянных прилавках раскинулся  азиатский и южный рай, ослепляя потухшие  глаза покупателей и опустошая их карманы невиданной растительностью. Азиаты и цокающие южане платили сумасшедшие бабки за товарное место под солнцем и затаривали рынок солнечными сказочными  дарами в пирамидальных горках, лотках, ящиках, корзиночках, от которых горожане столбенели и, натаскивая на нос очки, втыкались  дрожащими глазами  в изучение ценников с длинным рядом цифр, намалёванных на клочках картона. Все голоса на рынке слились в один вопросительно – восклицательный голос: а что это такое?

- Що, що, - бормотала  провинциалка, ввинчиваясь в плотную толпу и пробивая дорогу локтевыми ударами. – Эпоха бизнеса.

              - Как Вы сказали? – спросил мелкий с виду интеллигент с растерянным и покривившимся лицом, лихорадочно

             посматривая на разъевшиеся ряды, и  одновременно спешно перелистывая  «Словарь русского языка» Ожегова. –

            Этого нет даже в словаре. Какое  нахальство!

- У нас как недоработка, так сразу валить человека, - бросила Ляптя.- Как в медвежьей тайге.

   Она попыталась вытряхнуть копейку за идею.

- Какую?

- Вначале бабки. А потом идея.

   Последние бабки интеллигента просели на покупке словаря.

- Тогда гони Ожегова.

   Словарь перекочевал в пазуху провинциалки. Идея было простой: пройтись между торговыми рядами, поспрашивать продавцов, углубиться в циферки, которые перебегали даже на обратную сторону ценника, и составить словарь «Эпоха бизнеса»

   Отечественный петрушечный  рай, выращенный на шестисоточных дачных огородах, был откинут за железные ворота, смахивающими  на огромную тюремную решетку, за которыми провинциалка наткнулась на бывшую лифтершу. Бабушка торговала черноморскими водорослями в плетеной обшарпанной корзинке, обгрызенной юркими животными, несметные полчища которых ютились в подвалах пятиэтажек. Она была не в милости у Отечества. И не выдерживала конкуренции.

- Как бизнес?

   Лифтерша ткнула в заплесневелые водоросли.

- Место под солнцем зарабатывают не водорослями, а мозгами.

   Бабушка вздохнула. Ее мозги сожрал человек со звучным именем, который раньше жил в квартире с балкончиком, а теперь на балконе с трехэтажным мраморным особняком.

- Я тебе помогу по старой памяти за пожарный инвентарь. Отобью место под солнцем.

    Отбить место под Солнцем не удалось. Человек в казенных блестящих хромовых сапогах лишил бабушку места, на которое падала тень железных ворот. Плетеная корзинка от сапожного удара взмыла над рынком, как камень из пращи. Потрясенная провинциалка пришла в себя, когда корзина, круто изменив траекторию, обрушилась не на солнечное светило, а на неё.

- Мы же с бабушкой твои соотечественники, - возмутилась она. - Так сказать, родня.

   От «так сказать родня» милиционер давно торговал бы подсолнечными и гарбузными семечками в бумажных кулечках, таскаясь по пригородным электричкам с ливерным запахом  или мороженным в деревянном ящике с брезентовым ремнем, перекинутым через протёртое плечо, и с завывающим голосом «жареные, жареные семечки только что  из Рязани, недорого», если бы не азиаты и южане. Эпоха бизнеса родственные связи признавала, но не по крови, а по бабкам, которые вырабатывала кровь. Азиаты и южане на такую кровь не скупились и загружали кровью не только рынок, но и казенного человека.

   Лифтерша и её товарка были бескровными существами, как и морские водоросли, которые бабушка выращивала на паутинном  подоконнике, поливала святой водой из церкви Николы в Берснях,  читая  молитву "Отче наш, иже еси на небеси...". На небесах был идеальный порядок. Светило находилось в полной силе. И так допекало, что рынок обливался потом. От пота солнечные дары распухали на глазах. Азиаты и южане ломили несусветные цены. От цен вздрагивал Отче.

   Провинциалка, облепленная водорослями, была похожа на русалку. Русалка заинтересовала человека в гигантской кепке с непомерным козырьком. Грузин восхищенно зацокал.

- Такая девушка - русалка. Плачу баксами.

   Живой товар был в хорошей рыночной цене.

- Продавай русалочку, - шепнула Ляптя лифтерше. - У меня ноги.

   Живой товар, получив баксы, дал бы дёру.

- Продавай, - наседала Ляптя. – У меня гениальная идея.

   Идея на первый взгляд была несуразной, и скажем прямо, родилась в поврежденных мозгах провинциалки, но признаемся честно, что бизнес повредил достаточно мозгов, и захватил не только нижние ряды, но замкнул и верхние, с которых потекли идеи, вписывающиеся в народную мудрость: голь на выдумки богата.

- Мы за эти бабки построим платный лифт в платном туалете, продавай, - нашептывала  Ляптя, пока гигантская кепка не закрыла светило.

- Чтоб эта кепка оправлялась в моем лифте и каталась в моем туалете, - отрезала бабушка, - а вот такую русалку за баксы не хочешь?

   Русалочкой оказалось место, которым оправлялась бабушка.

- Э, - возмущенно зацокал грузин. - Я старый потрёпанный  русалка не хочу. Я хочу молодой  дэвушка - русалка.

   То ли цоканье обозлило бывшую лифтёршу, то ли «старый потрепанный русалка» - неизвестно. Известно, что бабушка, взмахнув корзинкой, погрузила в неё голову грузина,  как в железный ковш и затолкала под подол.

   Так священник накрывает  кающегося грешника.

- Старый шлюха, - завизжал грузин, оказавшись в кромешной юбочной  тьме.

   На визг, проломив ворота, заработавшие, как крылья мельницы, под удар которых попали хромовые сапоги милиционера, ринулся человек в громадных шелковых  шароварах, которые пузырились, словно купол аэростата, из украинских степей, отпущенных на волю. Вольная степь нищала. Хохол, забросив степь, подался, куда глаза глядят. Глаза глядели на  москалей. Вместо доброго куска сала, которым он думал разжиться у москалей, он разжился добрым горбом, строя для москалей белокаменные олигархические  особняки, и бездонными шароварами.

- Скильки грошей за свинью? -  спросил он москалиху, запуская руку в шаровары и поглядывая на подол, под которым в истерике бился грузин.

- Тысячу баксов, - бросила Ляптя, обрабатывая грузина носками, словарём и накатывая волны страха, от которых визг перешел в олений рев.

   На олений рев откликнулся человек, торговавший дынями - минами и с глазами, похожими на щели дота. Азиат снес торговые ряды. Они стали валиться, как фишки домино и метнулся к Ляпте.

- Баксы за оленя! - заорал он.

   Зачем азиату нужен был олень - осталось тайной. Эпоха бизнеса унесла много тайн.

- Вона продае нэ рогатого, - сказал хохол, пытаясь забаррикадировать дорогу азиату шароварами. - Вона продае свинью. Я - пэрший. Да скажи, Христа ради, скильки грошей за свинью, -  кричал хохол.

   Одной рукой он отталкивал азиата. Другую запускал в шаровары. Хохол не отказался бы еще от пары крепких рук. Очередь возрастала. Она была словно магнит. Бабушка и на сей раз оказалась толковой. Она гвоздила грузина по плетеной корзинке, пытаясь вырвать рык льва.

- Сильней колоти, - шептала Ляптя. - Пусть хоть разок рыкнет. Мы тогда весь рынок освоим.

- Так скильки грошей за свинью, -  надрывался хохол.

- Я же сказала - две тысячи баксов, - бросила Ляптя.

   Очередь притихла. Хохол вздохнул. Азиат смекнул: две тысячи баксов и Ляптю со старухой он купит, если наберется терпения. Покупку он думал совершить вечерком и на пустыре без свидетелей за воротами рынка, куда он думал пригласить Ляптю со старухой, чтобы  показать им оленя и покататься. Как он думал это сделать, не имея оленя, не знаем, но точно знаем, что такие мысли у него были.

- А свинья гарна? – сурово спросил хохол.

   Торговая сделка на две тысячи баксов заинтриговала притихшую толпу.

- Дужэ гарна, панэ!

   Панэ полез в шаровары.

- Розумиешь украинскую мову?

- Розумию!

   Панэ вытащил руку из шаровар.

- Цэ, добрэ!

   Рука пана снова нырнула в шаровары.

- А гроши дужэ вэлыки, добра паночка. Трошки сбавь!

- Hэ можно. Ни як нэ можно. Добрый панэ.

   Рука доброго пана выскочила из шаровар.

- Як цэ не можно, коли можно!

- Цэ ж не москальска свинья. А цила гора сала.

   От горы сала у пана свело челюсти.

- А сало гарнэ!

   Пан сглотнул слюну.

- Дужэ гарнэ!

   Судорога перекосила лицо пана.

- А трошки вкусить можно?

   Во рту пана клокотало, как в жерле вулкана.

- Та чё трошки. Бэри гарну шаблю и по гарному мисту.

   Грузин мову не розумив, но гарну шаблю от страха понял правильно. Оказаться под гарной саблей и лишиться гарного места, к которому уже подстраивался хохол, ох, как не хотелось. После безуспешных попыток стащить корзинку и выбраться из кромешной тьмы он решил выкупить самого себя.

- Уберите хохла, - закричал он. - Плачу две тысячи баксов.

- Чудно, - сказал хохол, покачивая головой. - Дужэ чудно. Скильки батрачу на билом свити, а щэ нэ чув, нэ бачив своими очами, щоб свинья розмовляла и за так платила гроши. А гавкать вона можэ?

- Чему удивляешься? - спросила Ляптя. - то, что свинья разговаривает или то, что задарма дает мне бабки?

- То ша задарма тоби! -  ответил хохол. - Дужэ чудно.

- Мы отвыкли от чуда, - вздохнула Ляптя. - А теперь уноси шаровары. А то второго чуда ты не выдержишь.

   Уносить шаровары было поздно. Грузин, отсчитавший под юбкой вместо двух тысяч три тысячи, уже держал хохла одной рукой за горло, другой за шаровары.

- Ну, хохляцкая морда, - сказал он. - Нэ чув, нэ бачив, нэ размовляв, гарна шабля, трошки сала, - от злости он перешел на мову.

   Так случается, когда просыпаются родственные инстинкты.

- Пошли, бабушка, - бросила Ляптя. - У гарних людей - гарна розмова.

   Инцидент был исчерпан. Над рынком вместе с тюбетейкой, казенной фуражкой закружили гигантская кепка и громадные шаровары.

   Свою долю в полторы тысячи баксов Ляптя оставила лифтерше. Путешествие по кругам эпохи бизнеса было опасным.