Как смотреть на мир и трагедию сквозь христианский реализм

Когда-то «на заре ковида» мой младший сын Рома, пытаясь повторить где-то услышанную фразу, сказал, что опасности подстерегают людей... «с ослабленным интеллектом». Перепутал с «ослабленным иммунитетом», но вышло как вышло. У нас это даже стало потом семейной шуткой: «Блесни ослабленным интеллектом!» Посмеялись мы, а потом бабушка погладила Рому по головке и вдруг не без иронии подытожила: «Да и интеллектом тоже», понимая, что у людей пожилых, входящих в группу риска, когнитивные способности с возрастом также зачастую затухают.

Эту историю я вспомнил в недавнем разговоре с коллегами, когда мы обсуждали, какой взгляд на жизнь по-настоящему христианский. Ведь одни утверждают, что раз Господь тебя ведет, то и в происходящем вокруг нужно видеть только «позитив», благость, гармонию и радость. А другие, наоборот, призывают верующих непрестанно помнить, что мир наш предельно трагичен, поражен грехом, и именно это понимание открывает смысл крестной жертвы Спасителя — в общем, христианину не до улыбок. Собственно, тот незначительный на фоне столь глобальных вопросов эпизод с Ромой я рассказал как раз потому, что он, на мой взгляд, не в теории, а на практике показал: реальность сплетена из множества нитей, и трагический разговор о тяжелой, порой смертельной болезни может прерваться вторжением комического и через мгновение вдруг — без всякой искусственности — вернуться к грустной теме.

И мне кажется, что подлинный христианский взгляд — он такой, реалистический.

Вот, к примеру, потеря близкого. Для каждого это безусловная трагедия. Но мы же, как христиане, верим, что на самом деле в вечности никакой потери нет, и поэтому отпевание, панихида — одна из самых светлых церковных служб. Сам я с детства очень боялся похорон, до сих пор помню: наш двор между четырех пятиэтажек, по которому везут в гробу какую-то бабушку или какого-то дедушку, и оркестр просто рвет сердце, и хочется куда-то спрятаться... Но когда умерла моя бабушка, я впервые был на отпевании и вдруг почувствовал, что мне совершенно не страшно, а есть лишь тихая грусть и... надежда — что-то совершенно неожиданное!