БЕРТОЛЬД ШВАРЦ (Монолог) Загадка

Профессор Уильям Росс Эшби

Считает мозг негибкой системой.

Профессор, наверное, прав.

Ведь если бы мозг был гибкой системой,

Конечно, он давно бы прогнулся,

Он бы прогнулся, как лист жести,—

От городского гула, от скоростей,

От крика динамиков, от новостей,

От телевидения, от похорон,

От артиллерии, от прений сторон,

От угроз, от ложных учений,

Детективных историй, разоблачений,

Прогресса наук, семейных дрязг,

Отсутствия денег, актерских масок,

Понятия о бесконечности, успеха поэзии,

Законодательства, профессии,

Нового в медицине, неразделенной любви,

Несовершенства.

Но мозг не гибок. И оттого

Стоит, как телеграфный столб,

И только гудит под страшным напором,

И все-таки остается прямым.

Мне хочется верить профессору Эшби

И не хочется верить писателю Кафке.

Пожалуйста, выберите время,

Выключите радио, отоспитесь

И почувствуете в себе наличие мозга,

Этой мощной и негибкой системы.

О, вы ее не знаете!

В ней есть

Умение обуздывать порывы.

И, следовательно, свобода воли.

Мы оба несчастливы,

Но откровенны.

Это можно нам зачесть

За счастье в каждом нашем разговоре.

Она меня не любит. Да и я

Люблю, быть может, лишь свое творенье.

Но часть его - она.

Когда душа моя отрешена,

Когда картину ада видит зренье,-

Она со мной и целиком моя.

По улицам в толпе я прохожу ненастен,

Извозчичьих трактиров чуя чад.

На площади ее встречаю.

- Мастер,

Как спали вы?

- Я спал, мадонна, видел Ад.

1 июля День рождения моей жены.

Говорят, Беатриче была горожанка,

Некрасивая, толстая, злая.

Но упала любовь на сурового Данта,

Как на камень серьга золотая.

Он ее подобрал. И рассматривал долго,

И смотрел, и держал на ладони.

И забрал навсегда. И запел от восторга

О своей некрасивой мадонне.

А она, несмотря на свою неученость,

Вдруг расслышала в кухонном гаме

Тайный зов. И узнала свою обреченность.

И надела набор с жемчугами.

И, свою обреченность почувствовав скромно,

Хорошела, худела, бледнела,

Обрела розоватую матовость, словно

Мертвый жемчуг близ теплого тела.

Он же издали сетовал на безответность

И не знал, озаренный веками,

Каково было ей, обреченной на вечность,

Спорить в лавочках с зеленщиками.

В шумном доме орали драчливые дети,

Слуги бегали, хлопали двери.

Но они были двое. Не нужен был третий

Этой женщине и Алигьери.