Из истории СССР: "Гонки на лафетах"

 

В январе 1982 года умирает Михаил Суслов, занимавший до этого тридцать лет пост секретаря ЦК КПСС по идеологии. В высшее советское руководство он был введен еще при Сталине и за прошедшие годы успел за внешность и деятельность удостоится звания «советского обер-прокурора Победоносцева» — главного консервативного идеолога контрреформ Александра III. Сам Суслов являлся идеологом «советских контрреформ», пришедших на смену хрущевской оттепели. Под непосредственным руководством секретаря ЦК КПСС почти всю восемнадцатилетнюю брежневскую эпоху велась борьба с инакомыслием: сажались и высылались диссиденты; глушились западные радиостанции; запрещались книги и музыка.

Суслов станет первым в «гонке на лафетах» — так мрачно и иронично современники назовут эпоху начала 1980-х годов. В это время в силу возраста один за другим умирали представители высшего государственного руководства — команды Леонида Брежнева, пришедшего к власти после снятия Никиты Хрущева в 1964 году. Существует легенда, что, вернувшись с похорон Суслова, Брежнев сказал своим домашним, что следующие похороны будут его. Конец эпохи был очевиден всем.

Брежнев умирает 10 ноября 1982 года.

Андропов приходил — попытался навести порядок

По заведенной советской традиции руководителем страны и партии стал организатор похорон предыдущего руководителя. В этот раз это был Юрий Андропов, многолетний руководитель КГБ, в последний год жизни Брежнева значительно возвысившийся в формальной и неформальной иерархии ЦК КПСС.

Вступая на пост генерального секретаря, Андропов обозначил своей главной целью сохранение стабильности. Тем не менее он, как человек, посвятивший немало времени изучению общественного мнения на посту председателя КГБ, понимал необходимость срочных реформ. Естественно, они не могли затронуть идеологические основания советского строя и международное положение страны.

СССР и вся советская система на внутреннем и мировом уровне находилась в явном кризисе. Ввод в декабре 1979 года армии в Афганистан прошел практически незамеченным для советских обывателей, занятых предновогодними хлопотами. Зато для мировой общественности это стало явным сигналом к свертыванию «разрядки» — главного завоевания мировой политики в 1970-е годы, когда градус противостояния в холодной войне достиг минимальной отметки со сталинских времен. Долгожданная московская Олимпиада летом 1980 года проходит под знаком ее бойкота западными странами.

<pre>Ввод советских войск в Афганистан, 1979 год. </pre>

На следующий год долго тлеющий конфликт в Польше между Польской объединенной рабочей партией и оппозицией выльется в масштабное забастовочное движение под руководством профсоюза «Солидарность». В декабре 1981 года генерал Войцех Ярузельский ввел военное положение стране. Радикальные действия польских военных, возможно, спасли уже СССР от вмешательства в «европейский Афганистан».

В самом Советском Союзе, когда произошло осознание того, что страна впервые с 1945 года открыто приняла участие в войне, а население усвоило значение термина «груз-200», началось расторжение негласного общественного договора. Он базировался на том, что граждане в массе своей не интересовалось политикой, а взамен власть обещала им сохранение мира и стабильные цены. В 1977 году впервые за 15 лет в СССР повысили цены (последний раз повышение цен на мясо в 1962 году привело к кровавым волнениям в Новочеркасске). Первое повышение не касалось основных продуктов питания, но, начиная с конца 1970-х годов, власти ежегодно официально объявляли о росте цен, что в совокупности с усиливающимся дефицитом и очередями только усиливало недовольство советских граждан.

Для тех же, кто на протяжении долгих лет слушал «вражьи голоса» и читал самиздат, зримый конец эпохи наступил еще до начала «гонок на лафете». В июле 1980 года, в дни Олимпиады, умирает Владимир Высоцкий, бывший для многих подлинным символом уходящей эпохи. Его похороны, так же как в свое время и похороны Бориса Пастернака, превратились в демонстрацию.

Представители творческой интеллигенции жили с ощущением скорых перемен. Это не было предчувствие политических реформ — скорее общее понимание, что советская система в том виде, в котором она существовала в течение правления Леонида Брежнева, пришла в тупик, и ее демонтаж остается делом времени. К тому же, к началу 1980-х после длительной сусловско-андроповской зачистки рядов творческой интеллигенции, начавшейся вслед за чехословацкими событиями 1968 года, открытой фронды больше не существовало. Те же, кто продолжал писать, рисовать, ставить спектакли и снимать фильмы привыкли и подстроились к тому, что многие решения в культурной сфере решаются по звонку, а лучшим средством самовыражения является эзопов язык.

Но приход бывшего руководителя КГБ на пост главы государства для представителей либеральной интеллигенции был связан с большими надеждами. Вокруг его личности ходили легенды и домыслы, делавшие ему хорошее реноме среди творческой интеллигенции. Считалось, что Андропов ценитель модернистской живописи и, в частности, русского авангарда. Андропов считался поклонником Высоцкого: по слухам, слушая песню «Охота на волков», он обмолвился: «Так это же я». Правда, слухи умалчивают: шла ли речь об охотнике или волке. Но куда большее значение для интеллигенции имел тот факт, что Андропов не боялся публично говорить о проблемах советского общества и экономики, что заставляло думать об изменениях по отношению к курсу предшественника.

И преемник Брежнева не заставил себя долго ждать деятелей культуры. На первой же передовице «Правды» после прихода Андропова к власти в конце ноября 1982 года публикуется программная статья нового руководителя страны, где, в частности, намечались мероприятия в области культуры. Во-первых, современная советская культура обвинялась в недостатке пропаганды идей интернационализма и социалистического строительства. В связи с этим рекомендовалось «дать отпор всем проявлениям идеологически невыдержанного поведения, идеологически незрелым выводам, а также всем отклонениям от классовых критериев в оценке событий и феноменов прошлого и настоящего». Во-вторых, проблемой называлось ослабление контроля за молодежью и театром, который превратился в «пустое развлечение». Проблему предполагалось решать постановкой масштабных пьес на современные актуальные темы. И, в-третьих, настоятельно требовалось «улучшить идеологическое и эстетическое воспитание подрастающего поколения». В январе 1983 года уже в «Известиях» Андропов требовал повышения рабочей дисциплины именно с позиций культуры.

<pre>Гроб с телом Владимира Высоцкого у здания Московского театра драмы и комедии на Таганке. Фото: Валентин Черединцев и Владимир Яцина / Фотохроника ТАСС</pre>

Нововведения Андропова в области культуры мало отличались от его прежних мероприятий. Он продолжал рассматривать ее как часть административного управления. А что касается реформ в культурной сфере, то под ними Андропов, видимо, понимал прежде всего восстановление канона социалистического реализма, страдавшего от «формализма и западных влияний».

Приведение интеллигенции к канону началось с атаки на «легальную оппозицию» — «русскую партию». В середине 1960-х годов громогласно о себе заявляют писатели-деревенщики. В их книгах воспевался старый деревенский быт, осуждалась коллективизация, подвергалась резкой критике городская цивилизация, прежде всего советская. «Деревенская проза» дала мощный толчок развитию патриотической литературы: главным образом, военной и исторической прозы. Писатели, находившиеся на этих позициях, стали концентрироваться вокруг журналов «Наш современник» и «Молодая гвардия». Постепенно в своей критике эти авторы все больше сосредотачивались на осуждении либеральной интеллигенции за увлечение западной культурой. Такая позиция позволяла правым критикам советского руководства считаться его попутчиками.

Но Андропов первым из своих кадровых решений увольняет с поста руководителя отдела пропаганды ЦК КПСС Евгения Тяжельникова, который являлся негласным покровителем русских националистов. С началом 1983 года начинается «проработка» редакторов центральных и региональных изданий, неформально считавшихся националистическими. А в июне с подачи Андропова на Пленуме ЦК Константин Черненко, новый секретарь по идеологии, читает доклад, в котором резко осуждает «религиозные настроения консерватизма и национализма» среди представителей «деревенской прозы». Звучит прямой призыв не канонизировать Виктора Астафьева, Василия Белова, Валентина Распутина. Но со второй половины 1983 года Андропов серьезно заболевает, поэтому кампания против националистов спускается на тормозах.

Один из лидеров националистического диссидентства в СССР Владимир Осипов в интервью «Русской планете» называл эти инициативы Андропова главной причиной будущего маргинального положения националистов в российском политическом спектре.

Три эмигранта

Но цензурные усилия Андропова в борьбе с националистами остались на периферии сознания интеллигенции. Куда как более важной в контексте той эпохи казалась эмиграция режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова.

В качестве режиссера он пришел на Таганке в 1964 году, одновременно с приходом к власти Леонида Брежнева. Это было во многом символическое совпадение, потому что Любимову и собранной им труппе удастся превратить сцену на Таганке в главный театр брежневской эпохи.

Именно там ставились и закрывались самые громкие спектакли; театральный эзопов язык был поднят на небывалую высоту, а людям, далеким от сценического искусства, театр был известен благодаря тому, что там играл Владимир Высоцкий.

<pre>Юрий Любимов на репетиции пьесы «Борис Годунов» в Московском театре драмы и комедии на Таганке. Фото: Фред Гринберг / РИА Новости</pre>

Именно после смерти актера начался новый виток давления на театр и его бессменного режиссера. В 1981 году к годовщине смерти был подготовлен спектакль «Владимир Высоцкий» по мотивам его поэзии и песен. Причем, понимая, что чиновники продолжают вести борьбу с «идейно-подрывным культом Высоцкого», руководство театра не посчитало нужным уведомить Московское управление культуры, которое давало разрешения на постановку спектаклей.

Чиновники использовали несоблюдение бюрократической процедуры как повод для запрета новой постановки. Они хорошо помнили, что похороны Высоцкого превратились в 30-тысячную демонстрацию, прошедшую через весь московский центр. Премьера, назначенная на годовщину смерти поэта — грозила превратиться в очередную массовую демонстрацию, на которой неизбежно звучали бы самые резкие из песен Высоцкого. Но в итоге Любимов пошел на отчаянный поступок — премьера состоялась в запланированный день.

С этого момента фактически началась открытая конфронтация Любимова с властью. Но до смерти Брежнева у режиссера Театра на Таганке был могущественный покровитель — Андропов. Он убедил Суслова в том, что не надо запрещать постановку «Владимира Высоцкого», чтобы не нанести вред и без того пошатнувшейся репутации Советского Союза после вторжения в Афганистан. По легенде, такая симпатия к Любимову у Андропова возникла после того, как режиссер отговорил детей председателя КГБ от поступления в театральное училище.

Когда Андропов стал руководителем страны, Любимов, видимо, почувствовал, что теперь ему будет позволено практически все. С осени 1982 года началась подготовка к постановке «Бориса Годунова», в которой, в частности, охранники были одеты в чекистские кожаные куртки, а актер, исполнявший роль самозванца Отрепьева, обращался к залу: «Что же вы молчите? Кричите: „Да здравствует царь Дмитрий Иванович!“». Постановка «Бориса Годунова» явно говорила об авторитарном характере власти в истории России, практически прямым текстом намекала на интриги в Кремле, возникшие в связи с болезнью и смертью и Брежнева, что вердикт принимающей комиссии был однозначен — спектакль не рекомендован к постановке на сцене театра.

А уже в феврале 1983 года целым рядом публикаций руководство страны дает понять театрам, что ожидает от них постановок, выдержанных «в духе актуальных политических требований». Театральная цензура и индивидуальное давление на «Таганку» усиливались. Любимову было предложено поставить «Преступление и наказание» в Лондоне. Все это считывалось как однозначное предложение к эмиграции. Перед отъездом Любимов пишет письмо Андропову с просьбой снять запрет с «Бориса Годунова», но оно остается без ответа. То ли генсек считал, что и так сделал для режиссера и его театра все, что можно, то ли с каждым днем ухудшающее здоровье заставляло его полностью отойти от дел.

Пока Любимов находился в Лондоне, до него дошли слухи, что чиновники выбирали ему замену между Марком Захаровым, Анатолием Эфросом и Николаем Губенко. В ответ он без согласования с представителями советского посольства в Великобритании дал большое интервью газете The Times, в котором резко раскритиковал советские порядки. «Мне 65 лет, у меня просто нет больше времени дожидаться, пока правительственные чиновники начнут понимать культуру, достойную моей родины... Я чувствую все более отчетливо, что они вредят культурному престижу моей страны», — говорилось в интервью. Это означало, что Любимов пополнил ряды советских эмигрантов. Через год после смерти Андропова режиссера лишают советского гражданства.

Оказавшийся в изгнании Любимов был не первым в ряду последних советских «невозвращенцев-невпускных». В 1980 году в США эмигрировал писатель Василий Аксенов, чья «молодежная проза» в свое время стала символом хрущевской оттепели. Но по мере усиления идеологического давления на культуру Аксенов все активнее шел в разрез с официальным курсом. В конце 1979 года его заставляют покинуть Союз писателей, что официально лишало его звания литератора в СССР. Причиной послужило участие в организации издания самиздатовского литературного журнала «Метрополь».

 

После отъезда Аксенова также лишают гражданства, формально объяснив это нежеланием предотвратить на Западе публикацию романа «Ожог» — сатиры на советскую жизнь. Уже из эмиграции Аксенов отзовется на произошедшие события романом «Остров Крым», фабулу которого в СССР пересказывали с восхищением. Аксенов написал книгу в жанре альтернативной истории, в которой предположил, что стало бы с Крымским полуостровом, если бы его в 1920 году не захватила Красная армия. Получилась утопия о России, какой она могла бы стать без коммунистов. Роман читают на «вражьих голосах», ввозят в единичных копиях из-за рубежа. Благодаря этому Аксенов в официальной советской прессе удостаивается «высшего» цензурного звания — «злобный клеветник».

<pre>Андрей Тарковский во время пресс-конференции в Милане, 1983 год</pre>

Андрей Тарковский, один из самых влиятельных на Западе и полузапрещенный в СССР советский кинорежиссер, в течение 1983 года снимает в Италии фильм «Ностальгия». Завершив съемки, он остается на Западе для поиска новой фактуры. Но к нему срочно приходит указание возвращаться в Союз. Тарковский отдает себе отчет, что ему уже не дадут выехать в Европу, собирает в Милане пресс-конференцию, на которой заявляет, что продолжит работать на Западе. В ответ режиссеру официально запрещают возвращаться.

Происходило резкое охлаждение отношений советского руководства со спорными деятелями искусства. Если раньше с каждым из них работали индивидуально, каждый раз принимая «политическое решение» о допуске в печать, на экраны и за границу, то теперь был взят курс на подавление всякого инакомыслия.

Для творческой и либеральной интеллигенции это стало тревожным сигналом, но мало сказалось на поведении и отношении к властям. Тамиздат несмотря ни на что ввозился, самиздат передавался из рук в руки. Никто еще не знал, что Аксенов, Любимов и Тарковский последние советские изгнанники в истории — со времен «философского парохода» 1922 года.

Последние похороны

Здоровье Черненко ухудшалось с каждым днем, и мало кто сомневался, что попытка законсервировать «брежневские» порядки скоро закончится сама собой.

Взоры интеллигенции в тот год были прикованы к двум сюжетам.

Первый из них — назначение на пост главного режиссера Театра на Таганке Анатолия Эфроса. Когда с этой должности снимали Юрия Любимова, то никакого организованного отклика со стороны интеллигенции эти события не получили. Только Андрей Вознесенский в «Литературной газете» весьма косвенно указал, что на интеллигентов всегда нападают «пиночеты всех времен и народов».

Но после назначения Эфроса уже вокруг этого события разгорелись жаркие споры. Одни, считали, что назначение не менее провокационного театрального режиссера, чем Любимов, — искусный ход органов государственной безопасности. Другие полагали, что задача Эфроса — превратить самый яркий и спорный театр страны в обычный и официозный. Труппа встретила это назначение резким неприятием.

<pre>Анатолий Эфрос. Фото: Роман Денисов / Фотохроника ТАСС</pre>

Эфрос был вынужден балансировать между властями и негативно настроенной к нему интеллигенцией. В диссидентском зарубежном журнале «Континент» он опубликовал статью, в которой объяснял, что его решение спасло театр от полного разгрома, позволило сохранить его традиции. Тем не менее власть чем могла помогала Эфросу на его посту, и прежде всего увольнениями или, наоборот, отказами в нем артистам труппы. Так был уволен наиболее авторитетный защитник Любимова, один из старейших членов труппы Юрий Медведев. А наиболее «кассовым» артистам — Валерию Золотухину, Алле Демидовой и Вениамину Смехову — уволиться в знак протеста не дали.

Вся эта ситуация значительно подорвала здоровье Эфроса, который умер вскоре, но уже в другую эпоху, в январе 1987 года.

Другой сюжет, за которым следила интеллигенция, была подковерная борьба в ЦК КПСС. Про это нигде не говорилось публично, но всем было известно, что высшая партийная номенклатура разделена на два лагеря — консервативный, наиболее влиятельный, и реформистский, стремительно набиравший силу. Последний лагерь возглавляли Михаил Горбачев и Эдуард Шеварнадзе. Естественно, в «кухонных разговорах» поддержка второй группы была абсолютной.

Явной эта борьба стала осенью 1984 года, когда были произведены награждения членов Союза писателей. Были награждены классики социалистического реализма, деревенской прозы, но главные редакторы либеральных «Юности», «Нового мира» и «Дружбы народов» получили награды выше, чем обычно. Очевидно, что в этот раз партийное руководство хотело угодить уже всем.

В марте 1985 года умирает Константин Черненко. Похороны очередного высшего партийного иерарха уже привычно смотрит по телевизору вся страна. Знающие особенности кремлевского церемониала понимают, что следующим руководителем страны станет организатор похорон Черненко — Михаил Горбачев.

На апрельском пленуме ЦК КПСС он объявляет о начале реформ советской системы.
Но это, как говорится, совсем другая история.